Восемь из шлюх были женщины, еще двое — молодые парни, плюс один коренастый мужчина в фартуке, который, судя по его виду, решительно не понимал, что он тут делает. Одна из шлюх вскочила на ноги, звеня ночным колокольчиком на шее и скривив раскрашенное лицо в безумной гримасе.

— Виновен, мать твою растак! — визжала она.

— Леди присяжные! — Судья рубанула по столу боевым топориком, призывая к порядку. Во все стороны полетели щепки. — Сколько раз вам повторять?! Молчание, мать вашу, пока я не покончила с обвинением!

— Я отказываюсь принимать обвинения от этого суда! — пророкотал Валлимир, расправляя грудь. — Он не имеет законной силы!

Кто-то из публики швырнул в него гнилым яблоком, но промахнулся. Яблоко ударилось в стену позади него и взорвалось, разбрызгивая слизь по благородным старинным панелям.

— Вы просто мразь, вы не имеете полномочий меня судить!

— Врешь! — завизжала Судья. — Покажите ему наши мандаты!

Один из клоунов ударил Валлимира кулаком по уху, так что тот, ахнув, слетел со скамьи и врезался в перила ограждения. Другой втащил его за ноги. Кровь из свежей раны заливала ему лицо. Судья потрясла в его направлении бронированным кольцами кулаком:

— Вот наши полномочия! Кулак и клинок! Сила — вот наше полномочие, выродок ты слюнявый! И это единственное реальное полномочие, какое только может быть! — Немногие члены аудитории, которые еще были в сознании, встретили эти слова нестройными одобрительными возгласами. — Уж ты-то должен это знать, ты ведь был солдатом… Адвокат защиты! Где этот мудак Рэндок?

Трясущийся человек поднялся из-за стола, заваленного пеплом, пустыми бутылками и обгрызенными куриными костями, по которым ползали мухи. Он был совершенно гол, не считая пары разбитых стекол, нацепленных поверх разбитого носа. Обеими руками он судорожно прикрывал гениталии, его спина представляла собой сплошную массу лиловых кровопод-теков.

— Никакой защиты, ваша честь, — пролепетал он. — Какая тут может быть защита?

Истерически хихикнув, он поспешил опуститься на свой разбитый трехногий стул, который покачнулся и едва не вывалил его на пол, к большому веселью присяжных.

Но Судья не смеялась: она заметила Вик и ее ломателей, которые, просочившись в дверной проем, пробирались между скамьями для публики. Взгляд ее черных глаз, казалось, несколько дольше остановился на Броуде, и по его телу вновь распространилось то виноватое щекотливое чувство. Он говорил себе, что эта женщина смертоноснее скорпиона, но почему-то это не помогло. Совсем наоборот.

— Не припомню, чтобы я вызывала свидетелей, — заметила Судья, кривя губы. — Я могу привлечь вас всех за неуважение к суду.

— Можно сказать и так, — согласилась Вик, оглядываясь по сторонам. — Нас прислал Ризинау. Ему нужны ваши пленники.

Судья протянула руку к бутылке и сделала длинный глоток. Броуд всегда чувствовал жажду, когда видел, как другие пьют, но было что-то особенное в том, как ее язык прикасался к стеклянному горлышку — что-то такое, что больше обычного заставляло его желать оказаться на ее месте. Или, может быть, на месте бутылки.

Судья поглядела на Вик, сузив глаза.

— Если Ризинау хочет, чтобы ему сделали одолжение, ему следовало прийти самому.

— Он послал меня.

— И что, я должна вас бояться?

Сжигатели понемногу осознавали прибытие новых людей, они просыпались, оглядываясь вокруг мутными глазами, нашаривая руками оружие. Вик оставалась стоять, не делая ни шага вперед, ни шага назад.

— Нет, если ты отдашь мне пленных.

— Мои пленные должны ответить на предъявленные обвинения, сестра. Но не беспокойся! — Судья махнула рукой в направлении присяжных. — Они работают четко, как молния, эти суки. Порой мне приходится их останавливать, чтобы они не вынесли вердикт прежде, чем я хотя бы назову имя обвиняемого! Если бы они заправляли делами в Адуе, дела бы очень скоро закончились, и все судейские остались бы без работы.

— И пошли бы торговать задницами в сточной канаве! — завопила одна из шлюх.

Ее соратницы взревели от хохота, а голый адвокат вздрогнул и уставился на свои ноги. Судья наклонилась вперед, и ее улыбка превратилась в свирепую гримасу:

— Мы не для того сбросили своих хозяев, чтобы тут же посадить на свою шею еще одного! Ризинау, как я погляжу, только и делает, что ставит себя выше других, словно фабрикант над рабочими или король над своими подданными…

— Или судья над присяжными? — подсказала Вик.

— Ишь ты! — Судья вытянула губы, всем видом изображая смятение. — Порезала меня моей собственной бритвой, умненькая сучка.

Перегнувшись через перила своей загородки, она крикнула вниз:

— Вычеркните это из протокола!

— Я ж все равно неграмотная, — пробормотала сгорбленная нищая оборванка, сидевшая за крошечным столиком секретаря, и продолжила рисовать загогулины в книгах для записей.

Вик шагнула вперед.

— Я понимаю: вы хотите, чтобы кто-то заплатил. Не сомневаюсь, платить есть за что. — Броуд не мог взять в толк, как она может оставаться такой хладнокровной при всем кипящем вокруг нее безумии. — Никто больше меня не хочет увидеть, как они будут расплачиваться. Но у нас полный город людей, о которых тоже надо подумать. Нам нужно иметь на руках что-то, с чем мы сможем торговаться.

Это была хорошая попытка. Очень спокойная. Очень благоразумная. Но Броуд сильно сомневался, что здесь в ходу спокойствие или благоразумие. Полномочие кулака, вот единственное, что шло в расчет, если отбросить все ненужное. Судья была права насчет этого, и Броуд знал это лучше, чем кто-либо другой. Рядом с ним Сарлби потихоньку сдвинул штифт, запирающий спусковой крючок его арбалета.

Судья медленно поднялась с места, упершись стиснутыми кулаками в изрубленный стол, вздернув костлявые плечи по бокам головы. Краденые цепи свисали с ее шеи.

— А-а, я вижу! Ты собираешься пригнать моих пленников к нашим угнетателям, чтобы обменять их на лучший мир. Ты со своим медовым язычком!

Она высунула собственный язык и повиляла заостренным кончиком из стороны в сторону в манере, которую Броуд нашел одновременно отвратительной и странно возбуждающей. Эта женщина была воплощением всех проблем. Всего того, с чем он клялся покончить. Он чувствовал, что нарушает свои обещания, только глядя на нее… и не мог оторвать от нее глаз.

— Брось! Свободу нельзя купить! — Судья схватила свой топорик и снова рубанула по столешнице, заставив всех подскочить. — Ее можно только вырезать из этих людей! Ее можно добыть, только если сжечь мерзавцев, а потом раскопать их останки! Глянь-ка на вас: толпа жалких, трусливых мудаков, решивших поиграть в перемены! Кто-нибудь, уберите этих недоумков с глаз моих долой!

— Ваша честь! — Один из клоунов шагнул к Вик. — Судья сказала тебе убираться, значит…

Он осекся и захрипел, когда Броуд взял его за горло и швырнул через помещение. Он врезался в отделение для свидетелей, проломив боковую панель своим черепом, и рухнул на пол в мешанине обломков и конечностей; его меч с грохотом отлетел в сторону.

Последовал один из этих долгих, наполненных молчанием моментов. Броуд слышал позади чье-то тяжелое дыхание, шарканье людей, встающих с мест, легкий шорох, когда Сарлби поднес к плечу арбалет, тихий звон стали, вытаскиваемой из ножен. Броуд отцепил от ушей свои стекляшки, сложил, спрятал в карман куртки. Теперь он был готов. Он всегда был готов.

— О-о-о-о… — Хрипловатый голос Судьи звучал мягко, воркующе, и пускай она превратилась в поблескивающее размытое пятно, Броуд знал, что она смотрит прямо на него. — А вот ты мне нравишься! В тебе есть дьявол. Рыбак рыбака видит издалека, а?

Броуд чувствовал, будто он стоит на краю пропасти, и достаточно легкого тычка, чтобы столкнуть его вниз. Его голос, казалось, доносился откуда-то издалека. Это вообще не было похоже на его голос:

— Я никому не хочу делать больно…

— Конечно же, хочешь, мать твою! У тебя это на лице написано. Потому что ты не особо умеешь что-либо еще, верно? А вот в том, чтобы делать больно, ты лучший! Так не извиняйся за это! Не задувай свой огонь, плохой мальчик, пускай он горит! Твое место рядом с нами. Твое место рядом со мной! Не хочешь делать больно? — Она прищелкнула языком. — Так говорит твой рот, но он врет, и твои кулаки подтверждают это!