– Или не оповещаешь, – поддакнул Крячко, – потому что утолил жажду мести.

– Да. Или не оповещаешь, – согласился Гуров. – Или являешься открыто бичевать, взывать к совести и призывать к каре законной. Тогда ты не станешь сам предпринимать что-то незаконное. А у нас какая-то смесь здравого смысла с бредом сумасшедшего. Так не бывает, Петр.

– Бред сумасшедшего на то и бред, что он непредсказуем, – задумчиво проговорил Орлов.

– Нет, тут ты не прав, – покачал головой Лев. – Сейчас ты просто стараешься возразить из принципа, а не исходя из собственного опыта. Бред более логичен, чем здравый смысл. Бред предсказуем, потому что базируется на конкретных причинах, его вызвавших. А здравый смысл опирается на полет фантазии. Здоровой фантазии, заметь!

– Ладно, допустим. И каково ваше решение?

– Разумеется, работать в обоих направлениях, – отрезал Гуров с видом человека, которому это решение кажется очевидным.

– Не потянете вдвоем!

– Конечно. Чисто физически это сложно. Я думаю, что версию «псевдорубича» мы поручим МУРу, а сами будем разрабатывать версию настоящего Рубича.

– Ага, – улыбнулся Орлов. – По раскладу сил уже понятно, какая из версий вам кажется более правдоподобной. Все! Убегаю к начальству на совещание. Завтра вечером жду вас с планом работы по обеим версиям. Учтите, что времени нам начальство не отпустит столько, сколько мы бы хотели. Убит старший офицер МВД, скоро смежники начнут капать на нервы каждый день.

Крячко молча вел машину в потоке, который еле двигался. Вечерело. Во второй половине дня ехать в сторону МКАДа – занятие муторное. Большая часть машин движется из города. Гуров тоже молчал, откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза.

– Знаешь, Лев Иванович, – неожиданно сказал Крячко, – я вот подумал, а как легко в наше время пропасть. Как будто тебя и не было.

– Ты о чем? – не открывая глаз, спросил Гуров.

– О Рубиче.

– Я понял. А что тебя так взволновало?

– Ты посмотри, мы ведь с тобой практически не нашли людей, к которым он мог бы обратиться по прошествии десяти лет своего отсутствия дома. Как будто и не жил человек.

– Не понимаю, Стас, – проворчал Лев, открывая глаза и принимая вертикальное положение. – Чего ты хочешь? Мы каждый год, каждый месяц, каждый день, если уж на то пошло, приобретаем в процессе жизни новых знакомых, иногда людей, которые становятся тебе близкими, иногда даже друзей. А он, судя по всему, на десять лет был вычеркнут из жизни в своем городе, в своей стране. Это нам с тобой уже много лет, и мы успели обзавестись таким широким кругом знакомых, что… А ему на момент исчезновения не было даже тридцати.

– Я не об этом, – с некоторой горечью в голосе ответил Крячко. – Сунулись мы к одноклассникам, к учителям. И что? Да, был такой, только… Ах, как время бежит! А мы, оказывается, ничего о нем и не знаем. А где он сейчас? А что с ним? Такое ощущение, что, не приди мы с тобой к ним, о нем бы навсегда забыли.

– Надеюсь, его невеста не забыла.

– Невеста! – Крячко погрозил кулаком кому-то из водителей, совершивших опасный маневр. – Невеста, это та, которая готовится стать женой. А если человек просто исчез, то сколько она должна его ждать? Где описаны сроки, даются советы на этот счет?

– Вот тут, – постучал Гуров себя по левой стороне груди. – Тут единственно верный советчик и учитель.

– Сердце краса-авиц, склонно к изме-ене и к перемене-е, – пропел Крячко.

– Даже если и так, я не стану осуждать.

Наконец сыщики миновали Новослободскую и свернули на улицу Яблочкова. Здесь движение было не таким интенсивным, и они без особого труда нашли старую одноподъездную девятиэтажку. Тенистый палисадник по обеим сторонам от дверей подъезда разбили, видимо, сами жильцы, слишком разномастными были клумбы, кустарники и деревца, высаженные тут. Желтые и алые тюльпаны весело гнездились на клумбах с левой стороны. От этого правая часть палисадника казалась бедной и невзрачной.

Крячко, не склонный к сантиментам, тут же подошел к двери и нажал кнопку домофона, представившись и напомнив о договоренности. Дверь открылась. Старомодный лифт, с деревянными дверками кабинки и железной наружной сетчатой дверью, отдавал эпохой пятидесятых. На шестом этаже их уже ждали приоткрытая входная дверь и молодая женщина в джинсах и футболке.

– Вы – Настя, да? – вежливо спросил Крячко. – Я – Станислав Васильевич, я звонил вам. А это – полковник Гуров. Лев Иванович.

– Да, я поняла. – Женщина кивнула и отступила в квартиру. – Проходите, пожалуйста.

Гуров прошел следом за Крячко в маленькую прихожую, откуда открывался вид на большую кухню с диваном и дверью в лоджию. Левая дверь вела в большую и, видимо, единственную комнату. Интерьер оказался вполне современным, хотя Гуров был почти уверен, что увидит остекленную стенку с книгами, полированный стол в центре комнаты и хрустальную вазу на кружевной салфетке.

Видение пропало, никаких интерьеров прошлого века. Окно со сложными гардинами сочных цветов, ламинат на полу, большой раскладной диван слева, стенка-горка с телевизором сбоку, напольная ваза у окна, кресло напротив телевизора. Пока Гуров осматривался, Крячко увивался возле хозяйки, старательно пытаясь расположить ее к себе. Она пригласила их побеседовать на кухне за чашечкой чая.

– Скажите, – перешел Гуров к делу, когда они расселись, обсудили погоду и попробовали по конфетке из открытой для них коробки «Ассорти». – Вы помните Алексея?

– Не поняла вас. Вы же мне и звонили, что хотите встретиться и поговорить о нем?

– Да, – улыбнулся Гуров. – Наверное, я просто не очень хорошо сформулировал свой вопрос. Вы хорошо помните Алексея, его характер, манеру поведения, его мышление?

– А-а! – Анастасия как-то поникла плечами и ткнулась носом в чашку с остатками чая. – Не знаю… Наверное, помню.

Мудрый Крячко, еще когда договаривался с Анастасией по телефону о встрече и излагал причину, сразу предложил ей побеседовать сначала наедине, без мужа, не все ему стоило слышать. И оказался прав. В его отсутствие она была более открыта и искренна.

– Вы знаете, – помедлив немного, продолжила Анастасия, – он был бережным в отношениях. Не знаю, как вам это объяснить. Не просто умел ухаживать или руку подавал при выходе из транспорта. Хотя и это было. Он как-то умел на шаг вперед смотреть. Понимал, как я отреагирую, как поведу себя. И в то же время он не был нежным. Меня это даже как-то немного задевало. Грубоват, что ли. И не потому, что уже завоевал меня и успокоился. Нет, он всегда был таким.

– И это вас в нем не отталкивало?

– Вы плохо знаете женщин, – вдруг сказала Анастасия. – Им нравятся сильные брутальные мужчины, они к этой силе тянутся. А в душе им все равно хочется ласки и нежности. Но ведь в одном человеке такое не сочетается, и женщины выбирают силу. Наверное, так заложено природой.

– А можно вам задать вопрос? – сказал Крячко. – А как бы повел себя Алексей в бытность ваших с ним отношений, если бы узнал, что вы… простите великодушно, если бы узнал, что вы ему изменили?

– Мне трудно ответить на этот вопрос, – покачала головой Анастасия.

– Простите, что задали вам такой вопрос, – развел руками Крячко, – но постарайтесь все же ответить.

– Я стараюсь, – вымученно улыбнулась женщина. – Только мне сложно отвечать, потому что такого между нам не было и быть не могло. Леша не был ревнивым, хотя если бы такое произошло с другой женщиной на моем месте, то… Не думаю, что он стал бы устраивать сцены. Вообще-то прощать он не особенно умел. Я помню пару случаев из его рассказов, когда его подводили или предавали друзья. Это еще из школьных лет. Так вот он их не простил.

– Это школьные годы, – вздохнул Гуров, – там все немного по-другому, чем во взрослой жизни. Значит, просто повернулся бы и ушел?

– Да, наверное, – кивнула женщина.

– Или все-таки мог ударить?

– Может, и мог. Я не проверяла.

– Ладно, – как можно теплее улыбнулся Гуров. – Давайте смоделируем ситуацию. Вот вы, или иная женщина, которую он любил в тот момент, предала его, изменила ему. Даже, допустим, с его же другом. Он стиснет зубы, повернется и уйдет? Или сквозь стиснутые зубы все же назовет ее и его нехорошими словами, а уже потом уйдет. Или все-таки ударит, пусть молча, а потом уйдет? Ну, что ближе к личности Алексея Рубича?