На асфальте лежал мужчина, неестественная поза которого красноречиво говорила о том, что он мертв. Да еще кровь, растекавшаяся темным пятном из области головы. Костюм, галстук, дорогие туфли… Этот человек не вышел на балкон покурить…

– Сюда нельзя! – На Акимова надвинулась широченная грудная клетка в черном обмундировании.

– А? – Подполковник недоуменно посмотрел на омоновца, потом понял и достал удостоверение. – Следователь уже здесь?

– Так точно.

Акимов дождался, пока закончится описание положения тела и внешних признаков, потом подошел к следователю. Собственно, их было двое. Лажков – седовласый, со смеющимися глазами мужчина – кивал и отпускал положительные междометия, а молодая пухлая девушка в кителе с лейтенантскими погонами бойко составляла протокол осмотра места происшествия. Стажерка, догадался Акимов. Или смену себе готовит Лажков?

– Как дела, Сергей Владимирович? – пожал он руку следователю и кивнул на труп.

– У меня нормально, а у него, как видишь, – без улыбки ответил тот. Лажков был хорошим следователем, опытным, у него была самая высокая раскрываемость, но вот цинизм его многих шокировал. Коллег большей частью, потому что при начальстве Лажков предпочитал держать язык за зубами. – Там оперативники ваши пошли по этажам, если найдут место, откуда он низвергся, то пойдем осматривать. Может, найдем следы-подсказочки. А пока… только тело.

– Документы есть? Установили личность?

– Да, у него паспорт в кармане был и пенсионное удостоверение МВД. Полковник Червяков, ты его должен знать.

– Да, он из областного, – кивнул Акимов. – Есть подозрения какие-нибудь о причинах самоубийства?

– А почему обязательно самоубийство? – вскинул брови Лажков.

– Ну… – Акимов пожал плечами, хотя продолжал смотреть на следователя с надеждой.

– Вот и «ну»! Ты в состоянии депрессии ходишь в костюме и галстуке? Или валяешься на диване в вытянутых трениках, небритый и с вискарем под рукой?

– У меня не бывает депрессий, – тихо ответил Акимов.

– У тебя не бывает, зато у других бывает, а я за свою следовательскую карьеру нагляделся на них всяких. Небритость, кстати, при депрессии – первый признак, а Червяков вон выбрит аж до синевы. Да и балкон его как-то выходит за траекторию падения тела. Видишь, – показал рукой вверх Лажков, – четыре метра, не меньше. Попробуй на досуге пролететь четыре метра, даже если у тебя будет возможность оттолкнуться ногами.

– Да, я понял, – глядя вверх, согласился Акимов. – Он лежит точно под галереей перехода из лифтового блока к лестничным площадкам квартир. Пойду-ка я поднимусь к местным операм наверх. Посмотрю.

– А ты, Андреич, чего здесь? – наконец спросил следователь. – Областное руководство на контроль уже взяло или ты по собственной инициативе интересуешься?

– Пытаюсь предвосхитить ситуацию, – неопределенно ответил Акимов и двинулся в сторону подъезда.

– Эх! – энергично потер руки Крячко. – Сейчас бы махнуть граммов по двести водочки, закурить хорошую сигару, вытянуть ноги в удобном кресле… Желательно без носков, чтобы пальцами пошевелить можно было, и поговорить о чем-нибудь приятном.

– Умеешь ты, Станислав, вкусно рассказывать, – покачал головой Орлов. – Так распишешь, что и правда начинаешь хотеть… чего-то такого.

– Дружите, ребята, со мной, и еще не раз прикоснетесь к волшебному источнику вдохновения и релаксации…

– Потуши сигару, – сухо сказал Гуров, – надень носки и сядь прямо. Иначе мы до утра отсюда не уйдем.

– Вот так всегда, – рассмеялся Крячко и сел прямо за приставным столиком. – Между прочим, мне сердце вещует, что нам домой все равно не идти. Что-то сближает мою голову с подушкой, которая лежит в нашем шкафу.

– Ладно, давайте думать дальше, – устало сказал Орлов и потер свой большой лоб, а заодно и красные от бессонницы глаза.

На несколько секунд все замолчали. И именно в этот момент почти абсолютной тишины вдруг раздражающе громко в кармане Гурова завибрировал мобильный телефон. Крячко пробормотал что-то вроде «а, чтоб тебя».

– Слушаю, – сказал Гуров в трубку. Последовала пауза, на протяжении которой сыщик, видимо, слушал звонившего ему человека. Потом коротко спросил: – В остальном все нормально? Хорошо, сейчас мы приедем.

– Что? – тут же спросил Орлов.

– Наш киллер в домодедовской больнице пришел в сознание. Звонил дежурный врач отделения. Я там просил сообщить, когда он придет в себя. Говорит, что, в принципе, можно недолго побеседовать. Черт, как жаль, что нельзя его сейчас перевезти в Москву под более надежную охрану. А такого заключения никто не даст, побоятся ответственности.

– Очень меня беспокоит, – тихо сказал Крячко, – что еще кто-то может узнать о том, что наш клиент пришел в сознание.

– М-да, – озабоченно согласился Орлов, – и они будут торопиться. Ваш парень жив, пока он без сознания. А теперь…

– То-то и оно! – решительно встал Гуров. – Надо срочно ехать, надо его убедить говорить. Надо вообще понять, знает он что-то или нет, насколько он представляет ценность как источник информации. Жаль, если старшим в их паре и более информированным был как раз тот, которого оперативники застрелили. Эх, не научились у нас еще стрелять по конечностям. Молодые, горячие!

– Что значит, не научились? – нахмурился Орлов. – При прохождении первоначальной подготовки всех, от постового полицейского до оперуполномоченного, учат стрелять именно так.

– Показывают как, – вставая и идя следом за Гуровым к двери, ответил Крячко, – рассказывают как, а вот научиться этому под пулями, научиться, когда в тебя стреляют, целиться в ногу или руку – это не так просто. Тут выдержка нужна особая, хладнокровие и настрой любой ценой взять его живым. А это либо есть у человека, либо этого у него нет.

– Ну, тебя послушать, так и учить бесполезно, – проворчал Орлов. – Давайте, езжайте. И сразу по результату мне оттуда позвоните!

Пока машина Крячко несла сыщиков на юго-восток в сторону Домодедова, Гуров размышлял не столько о том, какие вопросы он будет задавать раненому, сколько о том, как задавать. Тут ведь главное, получить сведения добровольно, тогда они будут точные, правдивые, а не выдуманные. Сколько раз за свою службу Гуров в таких ситуациях убеждал давать добровольные показания подозреваемых и задержанных. И как часто они сгущали краски умышленно, пытаясь выгородить себя, преувеличить свою роль в попытке предупредить преступление, приукрасить собственную попытку не стать участником преступления. Много эмоций, много страха, но мало фактов, которые способны изобличить преступников.

За МКАД на Каширском шоссе стало свободнее. Большая часть машин ушла в южном направлении с Липецкой улицы на трассу М4 «Дон». Крячко заметно прибавил скорости и несся теперь, обгоняя попутные машины, невзирая на сплошные линии и запрещающие знаки. Он был хорошим водителем, Гуров это знал прекрасно и не особенно беспокоился. К тому же Стас никогда не рисковал сверх нормы.

– И куда все едут, – тихо бубнил себе под нос Крячко, – куда все едут? Ночь на дворе, спать пора, а они все едут и едут…

Наконец показались огни Домодедова. Он сбавил скорость, когда по обеим сторонам шоссе потянулись жилые кварталы, и стал всматриваться в указатели, ища поворот на Кутузовский проезд. Когда сыщики подъехали к зданию больницы, было уже начало третьего ночи. Въезжать на территорию медицинского учреждения на машине и тем более искать кого-то, кто бы поднял для этого шлагбаум, смысла не было. Оставив машину на пустынной парковке для гостей, сыщики двинулись по дорожке к зданию больницы.

– Надо было все-таки позвонить руководству ОМОНа и потребовать усиления охраны, – проворчал Крячко.

– А ты можешь дать гарантию, что не произойдет утечка информации? – возразил Гуров. – А если мы этим звонком сами оповестим нужных людей об этом событии и нас опередят?

– Я исхожу все-таки из правил, – недовольно ответил Крячко. – Ну, ладно, будем полагаться на твою интуицию. Как говорится, хоть во что-то верить же надо, если ни во что не веришь.