Добраться в ночной тишине до водовозки ему удалось почти сразу. Потом он сидел возле заднего колеса, прижавшись к нему спиной, и слушал ночь. Лезть в бак именно сейчас было опасно. А если его хватятся, если кто-то захочет проверить, спит ли новый инструктор или задумал что-то? Если поднимется паника, всегда можно выйти и, наивно поморгав глазами, заявить, что тебя одолевает бессонница. На почве предательства родины, конечно. Поверят или не поверят, неважно. Санкций не будет, а будет лишь долгое недоверие. Но это не смертельно. А вот если его обнаружат спрятавшимся в машине, да еще когда не работает водокачка, и с учетом того, что на рассвете машина должна была выйти за пределы лагеря, неизвестно, что его ждет.

Беспроглядная чернота южной ночи вдруг стала серой и бесцветной. Это признак приближающегося рассвета. Рубич приподнялся и проверил еще раз, как легко и без скрипа открывается люк цистерны. Пора. Он бесшумно скользнул наверх и исчез в черном чреве цистерны. Теперь все зависит от везения, и только от него.

Он сидел в тишине, стиснув кулаки, и слушал. Нервы были напряжены до предела. Хотелось, чтобы все это закончилось поскорее, и уже неважно, с каким исходом. Бесконечное ожидание закончилось. Послышались голоса, двое или трое людей ходили возле машины, потом скрипнула водительская дверь, и машина качнулась. Провернулся несколько раз стартер, и двигатель с трудом, но все же заработал. Напряжение достигло наивысшей точки, захотелось сжать голову руками и ничего не слышать, не видеть, не ощущать.

Но вот машина дернулась и поехала. Заскрипели ворота, кто-то что-то прокричал, и грузовик увеличил скорость, подскакивая на неровностях грунтовой дороги. Рубич почти сразу упал. Он не мог удержаться на гладком железе, все время съезжал. Можно было бы уцепиться руками за люк, но открытая крышка била бы его по пальцам. Пришлось смириться и лечь на дно. Мучительный спуск наконец закончился. Мотор не заглох, но водитель выпрыгнул, обошел машину и со скрежетом отвалил боковую крышку самодельного ящика возле кабины. Там располагался компрессор и длинные гофрированные резиновые шланги для закачивания воды в цистерны.

Рубич приготовился. Мысленно он представлял, как водитель уложил один конец шланга в реку, как он взял второй шланг с изогнутым концом и крюком на конце, который должен крепиться наверху цистерны. Сейчас он залезет, укрепит, а потом спрыгнет и запустит насос. Нападать надо в тот момент, когда водитель залезет на цистерну. Так удастся застать его врасплох, так он не успеет прыгнуть в кабину и уехать или выхватить оттуда оружие. Даже если у него пистолет в кобуре на поясе, он все равно не успеет выхватить его.

Как только снаружи застучали по металлу ноги, Рубич поднялся в полный рост, насколько позволяла высота цистерны, примерился, потом отбросил в сторону крышку, ухватился руками и подтянул гибкое тренированное тело вверх. Испытания последних недель повлияли на его физическое состояние, но на то она и подготовка, что ее победить сложно.

Рывок – и он уперся локтями в края люка, встретившись глазами с бородатым афганцем. Рывок – и он приподнял тело на вытянутых руках. Афганец попятился назад, лапая руками металл в поисках опоры. На ремне у афганца был подсумок с магазинами от «АКМ». Автомат, очевидно, лежал в кабине.

Рубич выпрыгнул на круглое тело цистерны в тот момент, когда афганец наконец спрыгнул на землю. Дальше все решали секунды. Скользя по металлу, Алексей пробежал вперед и прыгнул на противника, успевшего схватиться за ручку двери. От удара, опрокинувшего его на землю, афганец шумно выдохнул. Колено Рубича попало ему в грудь. Отбив руки противника в стороны, Алексей схватил его за голову. Одну ладонь под подбородок, чтобы закинуть голову назад, вторую ладонь под затылок. Рывок, противный хруст, и тело афганца обмякло.

Две минуты на то, чтобы затащить его в машину. Еще минут пять Алексей, матерясь, заталкивал шланги в железный ящик на боку машины. Его подмывало оторвать их и бросить, но это тоже была бы явная улика. Наконец все было готово. Последний взгляд по сторонам, и машина рванула, выбрасывая мелкие камни из-под колес.

Куда ехать, вопрос не стоял. Все обдумано и передумано ночью. Лучше всего, конечно, в Кабул, но туда не доехать, да и в него не въехать. Далеко, к тому же его вовсю уже будут искать. Можно в ближайший крупный город, например, в Мазари-Шариф, где наверняка есть дипломатическая миссия России. Тоже не доехать. Да и наверняка его будут искать именно по этим направлениям. И на север нельзя. Там Кушка, там Туркменистан, но там его тоже будут ждать, да и не проехать там нигде, кроме серпантина.

Солнце светило в спину, ясно давая понять, что машина движется на запад. Туда, к иранской границе! Главное, проскочить и сдаться. Там он все объяснит, там вызовут представителя посольства, там спасение. И как хорошо сознавать, что ты не замарал себя предательством. Там свобода и… вознаграждение за все муки. Ох, ребята, я вам и скажу свое огромное спасибо за все!

Взяли его через четыре часа. Пока он крутился по второстепенным дорогам, перекрыли основную магистраль. Они не стеснялись в средствах и сразу стали стрелять по колесам. Потом задымил и запарил двигатель, что-то булькало под кожухом под правым локтем Алексея. Потом под цистерной разорвалась граната, пущенная из подствольного гранатомета. Кабину сорвало со стопора, и она опрокинулась вперед. Рубич разбил голову о стекло, ударился коленом и животом. В полубессознательном состоянии его вытащили из машины.

Наказание не стали откладывать до возвращения на базу. Его стали пытать прямо здесь. Избивали старательно, но аккуратно. Чтобы рот и нос были в крови, чтобы трудно было дышать. Потом порвали штанину на правой ноге, придавили и стали раскаленным прутом медленно, сладострастно выжигать на правой икре слово «предатель» по-русски. Алексей, не стесняясь, кричал, вырывался, но его держали крепко. Не выдерживая невыносимой боли, он плакал и просил пощады. Но ему на плохом русском хриплым голосом твердили прямо в ухо, что учить нерадивого ребенка надо сразу, а не ждать, пока он перебьет в доме всю посуду. Рубич потерял сознание…

– Лев Иванович, у меня для вас сюрприз. – Звонок подполковника Волкова застал сыщика в дверях кабинета. – Вы не ошиблись, не все так просто с Еременко. У меня тоже создалось впечатление, что он «тихая овечка», которая по дурости когда-то ввязалась в наркодела, а потом решила… и так далее.

– Ну-ну? – крутя в руках ключи и не запирая дверь, поторопил Гуров Волкова.

– Еременко навещал вдову генерала Козинцева. Полагаю, что неоднократно.

– Так. – Лев помедлил и вернулся в кабинет. – Значит, двое погибших, двое служивших в одном месте, двое номинально виновных в несчастьях третьего. И один навещает вдову второго, пока его самого не убили?

– Козинцев, по всем данным, действительно умер от рака, – напомнил Волков.

– Это я помню, – ответил Гуров. – Это я фигурально выражаюсь, Пал Палыч. Если бы не смерть в онкологии, то неизвестно, как бы все сложилось у генерала. Хорошо, ты что-то уже предпринимал?

– Нет, только получил информацию от окружения вдовы и сразу вам позвонил.

– Уверен в надежности информатора?

– Да. Дело в том, что в разговоре с моим информатором вдова сама дважды упоминала полковника Еременко и сожалела, что он давно не заходил.

– Хорошо, Пал Палыч. Давай с тобой поступим следующим образом. У тебя под рукой есть лист бумаги и ручка? Отлично. Пиши, кого тебе надо срочно вызвать к себе. Отдельно пиши список тех, кого вызывать не надо, с кем мы сами будем встречаться и беседовать. Значит, так…

Список получился большой – двенадцать человек. Подполковник Волков писал, прижимая к уху трубку телефона, и удивлялся тому, что полковник Гуров помнит имена и фамилии всех потенциальных свидетелей, видимо, не прибегая к старым записям. Вот что значит настоящий профессионал-сыскарь.