– Извиняюсь, – примирительно выставляя перед собой руки, засмеялся Крячко. – Просто у меня множество причин отпускать пошлости в адрес женщин. Извини, что краем это стихийное бедствие зацепило и тебя.

– Давай рассказывай, – проворчал Гуров. – Никак не можешь без лирических отступлений.

– Тогда слушай, – складывая руки на животе, начал Крячко. – Всех гостей мы опросили очень серьезно. Конфликта между Еременко и Загладиным никто себе даже не представляет. Они не видят мотива и отказываются верить, что Загладин мог убить Еременко. Да, они вместе служили в одно время в штабе группировки федеральных сил в Чечне. Но чтобы спустя столько лет всплыли какие-то конфликты тех времен… Это первое. Второе! Я не зря пошутил насчет этой Любушки-голубушки. Ее в поселке не слишком уважают за… э-э, некоторую легкость поведения.

– Это серьезно? Или ты просто пользуешься слухами?

– Это мнение соседей и кое-кого из гостей, кто вхож в дом Загладина. Они полагают, что у Любы мужиков несколько, и Загладин один из них. Причем не из корыстных побуждений, а по причине любвеобильности. Падкая она на крепкое мужское тело и харизму.

– То есть ты намекаешь, что у тебя зародилось впечатление…

– Что Люба не так уж и скоро выпроводила электрика. Не буду утверждать, что она соучастница, сама помогла убийце спрятаться в доме, но то, что у них мог случиться спонтанный секс, после которого Люба не совсем в адекватном состоянии удалилась домой, могу уверенно сказать.

– Доказательства есть?

– Косвенные, Лев, косвенные. Мы осмотрели весь дом и нашли место, где убийца (он же «электрик») мог прятаться. Это помещение на первом этаже, фактически полуподвал. Чистое светлое помещение, как и весь дом, замечу. Там тоже всюду идеальный порядок, кроме небольшого столика, на который, наверное, ставят тазик с бельем. А вот гладильная доска стоит так, как будто ее в порыве страсти или в момент какой другой торопливости толкнули, и она чуть не упала, наклонившись и упершись одной стороной в стиральную машину. Столик стоит явно криво, а под ним валяется пара чистых отутюженных носовых платков. На фоне общего идеального порядка это все кажется странным.

– Вы там нашли отпечаток его ноги? – догадался Гуров, куда клонит его напарник.

– Точно! – с довольным видом констатировал Крячко. – Олег Николаевич просто умница. Представляешь, он увидел у самого столика еле заметное место, где рассыпано немного стирального порошка. Совсем чуть-чуть. И убийца наступил на эту кучку ногой.

– Стас, давай не спешить с выводами.

– Хорошо. Человек в мягком кожаном ботинке фирмы «Туфа» наступил в эту кучку. Естественно, пыль на подошве и стиральный порошок вместе оставили заметный в увеличительное стекло след. Липатов его снял. Дальше, аналогичный след оставлен в двух местах на стене дома под окном кабинета Загладина, и это позволяет сделать вывод, что человек покидал дом именно таким путем после убийства и с помощью синтетической веревки. Потертость есть на трубе возле батареи отопления под окном и на пластиковом подоконнике.

– Забор, я так понимаю, он преодолел тем же способом?

– Точно. Он у соседей на той стороне сломал куст лилейников и оставил третий отпечаток, но уже на рыхлой земле. Заметь, он не очень-то осторожно себя вел. Или показная бравада, или…

– Или нам что-то или кого-то пытаются подставить. Вот, сыщики, ловите!

– Кого? – усмехнулся Крячко. – Конечно же, подставить хотят Рубича, если ты на этом настаиваешь. Но мне кажется, что он просто в том крайне возбужденном состоянии, что не особенно и таится.

– Стас, а если нет никакого Рубича? – хитро прищурился Лев.

– Как это?

– Так! Его придумали, чтобы мы с тобой ловили мираж. Как тебе версия? Все валите на Рубича, все ищите Рубича, у Рубича есть мотив. Рубич, вернувшийся после десяти лет существования где-то, начал мстить. И мстить старшим и высшим офицерам полиции и внутренних войск. Мы же, по определению, все силы кинем на поиск Рубича, на отработку его связей, его истории. Мы голову будем ломать над составлением его психологического портрета.

– Забавно, – недоверчиво посмотрел на друга Крячко. – И как давно тебе эта оригинальная мысль пришла в голову?

– Она периодически меня навещает, – улыбнулся Гуров. – Навещает, как сердобольная мамаша ущербного ребенка в детской больнице.

2 апреля 2003 года. Горный район Чечни

Вонючие мази сделали свое дело, и Алексей Рубич почувствовал, что все его раны, ссадины и царапины стали затягиваться. Не прошло и пяти дней, как на месте болезненных повреждений зарозовела новая кожа. Все тело чесалось неимоверно, но лихорадка и высокая температура ушли. Все эти дни Алексей не выходил из хижины старухи. Наверное, она его опаивала чем-то наркотическим, или это такие отвары у нее были сонные, но большую часть времени Алексей валялся на вонючей лежанке, покрытой поверх козьей шкуры грубым льняным полотном, и спал.

Время он определял по свету в маленьком окне с грязным стеклом и пению петуха. Где-то за стеной был курятник, а может, просто сарай для скота и птицы. Откуда-то старуха приносила козье молоко, которое Алексей пить не мог без содрогания. Руки у старухи были грязные, глиняная глубокая миска тоже. И козье молоко отдавало чуть ли не навозом, а в нем иногда попадались жесткие короткие волосы. Наверное, козьи. Алексей все никак не мог понять, почему он до сих пор не страдает диареей и почему бабка вылечила все его раны, а он не получил заражения крови.

Вообще-то думать обо всем этом Алексей начал примерно на третий день, когда началось явное улучшение его состояния. Он дремал на вонючем ложе, механически отмечая восход и заход солнца, слушая чириканье птиц и блеяние коз да ворчание старухи, когда она возвращалась в дом и возилась возле очага.

Пришли за ним утром шестого дня. Рубич ждал этого, потому что понимал, где находится. Не понимал он лишь того, зачем его позволяют лечить. Может, боевики не знают, чем тут бабка занимается? Сомнительно, тогда бы его просто бросили в сарай или яму, как обычно это делают с пленниками и заложниками. Может, старухе и велено было его опаивать снотворными травами, чтобы он не убежал?

– Вставай, солдат, – с сильным акцентом велел бородач в черном жилете-разгрузке, вошедший через низкий дверной проем. – Со мной пойдешь.

Алексей не удивился. Он сел на лежанке, спустил ноги на пол, нашарил свои берцы и стал обувать их на босые ноги. Его куртки нигде не было, и он вышел на улицу в одной зеленой футболке, зябко ежась и затискивая руки глубоко в карманы своих форменных брюк. На улице стоял открытый «уазик» без номеров, а рядом – четверо бородачей в камуфляже без знаков различия. Тот, что заходил в дом, подтолкнул Рубича в спину:

– Садись. Санаторий закончился.

Пришлось лезть на заднее сиденье машины. Двое боевиков тут же уселись по бокам, зажав его своими пропахшими потом телами. От этого стало немного теплее. Рубич засунул руки между колен, весь собрался в ком и старался не дрожать, хотя его тело было покрыто мурашками размером с пятак.

Они ехали примерно полчаса, петляя по грунтовой дороге, вившейся между деревьями, огромными валунами. Дорога то шла горизонтально, то начинала вдруг лезть в гору, немного спускаться и снова петлять. По своим ощущениям Рубич предположил, что они находились на высоте пятисот или восьмисот метров. Здесь было еще холоднее, и сдерживать дрожь уже не удавалось.

Наконец машина двинулась под кронами деревьев по ровному участку. Где-то рядом журчала река или большой ручей, сбегавший с гор. Солнце пронзало кроны острыми, как кинжальные клинки, лучами, птицы метались в кустах, а иногда проносились над головой с тревожным криком. Алексей вдруг осознал, что потерял счет времени, потерял представление о реальности. Он так давно ждал, что его вот-вот убьют, что почти и не жил, а лишь констатировал происходящие события и ждал смерти. Состояние обреченности сделалось болезненным, как ноющая неутихающая боль.