Утро в семье Гуровых началось необычно. Чаще всего Мария спала после вечернего спектакля, поэтому Лев пил кофе, завтракал неспешно и собирался на работу в тишине. Он привык двигаться осторожно, плотно закрывая все двери, чтобы не потревожить чуткий сон супруги. Но сегодня, как только он снова принялся тасовать фотографии неизвестного старика, стукнула дверь, и на пороге появилась заспанная Мария, завернутая только в одеяло. Она ткнула пальцем в фото:

– Борода – фальшивка, торчит колом. Плохая накладка из дешевых искусственных волос. Старая и нечесаная! – И снова прошлепала босыми ногами в спальню.

Лев только успел улыбнуться вслед жене: как же приятно, что она не упрекает его тяжелой ненормированной работой опера, а, наоборот, всегда подсказывает важные детали, особенно мелкие, которые может приметить женский внимательный взгляд.

На работу после отдыха он заявился в прекрасном настроении, пускай его личное расследование так и не продвинулось никуда, ведь ясной версии смерти Журина у него по-прежнему нет. Пускай, зато есть куча разрозненных кусочков информации и он однажды сложит из них всю картинку.

Напарник встретил его в кабинете мрачным молчанием, стоя перед небольшим зеркалом, поправляя смятый ворот рубашки:

– Привет. Орлов вызвал к себе в кабинет, там у него, Верочка сказала, какая-то важная птичка из министерства. Я так понимаю, по нашу душу прилетел. И совсем не орел, а… дятел!

Стас был раздражен, он очень не любил официальные разговоры, еще и в кабинете начальства. Ни разу такая беседа не сулила ничего приятного. Орлов его недовольство разделял, судя по суровому окаменевшему выражению лица. Он коротко представил своего посетителя:

– Помощник министра иностранных дел, товарищ Петухов. Попросил о личной встрече с оперативниками по делу о продаже скульптур Журиной.

Помощник, высокий мужчина в элегантном костюме, с гладкой, волосок к волоску, прической, просиял широкой улыбкой:

– Господа, поздравляю с невероятными результатами расследования. Поймать и обезвредить такую банду – это, конечно, настоящий профессионализм.

Он подскочил и крепко пожал руки оперативникам. Стас еле сдерживался от ироничного хмыканья, уж слишком сладко все начиналось. После торжественной части белоснежная улыбка засияла еще сильнее, помощник министра понизил голос и заговорил проникновенно:

– Господа, я понимаю, что это ваша работа – ловить преступников, заботиться о безопасности наших граждан, нашей страны. Желаю вам и дальше успехов на этом поприще. Но в расследовании, которым вы сейчас занимаетесь, есть один щекотливый момент. Эти произведения искусства проходили через нашу таможню, пограничников, искусствоведов и еще массу учреждений, специалистов, экспертов, чиновников. Плохо, конечно, что никто из них не заподозрил какой-то подвох, но, в конце концов, ведь это не их обязанность. Наши ребята просто выполняли свою работу, может быть, где-то чуть-чуть расслабились или недоглядели, ведь все мы люди, все можем ошибаться. Если продолжить расследование, то могут пострадать очень многие. Потерять свои рабочие места, получить выговор или, еще хуже, могут быть уволены. А ведь у всех дети, семьи, которые надо кормить. А если история попадет в прессу, то мне даже страшно подумать, какой будет скандал. И не просто скандал – конфликт международного уровня! Вполне может быть, что покупатели этих невинных копий, а это все люди состоятельные, захотят получить компенсацию за свои неудачные сделки. И ведь они не смогут затребовать их с преступников. Создатель скульптур мертва, организатор стал инвалидом, что с них взять? Придется за все отвечать государству и тем несчастным людям, что косвенно оказались причастны к этой истории. Вы понимаете, к чему я клоню, господа?

Крячко было открыл рот и тут же осекся под грозным взглядом генерала. Орлов откашлялся и сам продолжил беседу:

– Я понимаю, что тема деликатная. Уверяю, что с нашей стороны утечки информации не будет. Единственное, в чем нам нужна помощь, так это найти и организовать дачу показаний от пострадавших иностранных граждан.

– О, – улыбка, казалось, слепит глаза, как солнце. – Уверяю вас, товарищ генерал, все пострадавшие, как вы их называете на вашем профессиональном языке, совсем не страдают. Они наслаждаются искусством, демонстрируют жемчужины своих коллекций друзьям и гордятся своими сокровищами. Только мы с вами знаем их маленькую тайну, поэтому предлагаю не портить жизнь ни покупателям, ни сотрудникам консульств, ни работникам Министерства иностранных дел и забыть эту забавную историю. Пускай все останутся довольны тем, как сложилась ситуация сейчас. Проводите расследование, наказывайте преступников, уверен, у вас это прекрасно получается. А общение с иностранными государствами и их гражданами оставьте нашему министерству.

Орлов пошел пятнами и вдруг буркнул резко:

– Понятно. Так, товарищи опера, возвращайтесь к работе. А мы с господином помощником министра дальше побеседуем.

В коридоре Крячко протяжно вздохнул:

– Эх, плакала моя командировка за бугор. А я уже размечтался, Наташке ляпнул. Вот она ворчать будет. И так нигде, кроме дачи, не были, а теперь такой облом. Никаких вам потерпевших и международных расследований, господин Гуров.

Он заглянул в лицо Льву:

– А ты и не особо расстроился? Идешь довольный.

Гуров и правда, хоть и понимал, что без покупателей подделок все обвинения против Горюцкого будут сняты, не мог скрыть своей радости. Ведь это были бы обвинения не только против Иностранца, организовавшего банду, но и против Лидии Журиной. Пускай она и была мошенницей и изготовителем художественных копий, но сейчас опер был рад, что дело будет закрыто, а женщина в его памяти останется талантливым скульптором, а не преступницей. Вслух он высказывать свои мысли не стал, лишь ободрил приунывшего напарника:

– Не вешай нос, господин Крячко. На Горюцком и его ребятах как минимум повиснет убийство Слона и организация ограбления квартиры Журиных. А еще смерть Стрекозы, свидетельницы. Уверен, что это тоже связано с работой банды. Сегодня как раз поеду в ее квартиру за уликами. Так что на свободу они не выйдут, в лучшем случае получат сроки чуть поменьше.

– Еще попытка убийства сотрудника полиции при исполнении, сопротивление при задержании. Они мне все ноги отдавили, – проворчал Крячко.

По его лукавому выражению лица уже было видно, что опер остыл и перестал расстраиваться из-за сорвавшегося расследования. С другой стороны, ему не придется возиться с ворохом бумажек, а раскрытых громких дел еще хватит на его век. Станислав потянулся на стуле, до сих пор сказывалась бессонная ночь во время штурма. В дверь стукнул полицейский:

– Товарищ полковник, на допрос привезли. Заводить?

Лев Иванович похлопал напарника по плечу:

– Ну все, Стас, ты давай, вытряси из него признание, ты такое умеешь. А я прокачусь до квартиры Исаевой.

Довольный похвалой Крячко кивнул головой: давай!

Возле подъезда опера ждала вчерашняя парочка – хозяйка квартиры и полицейский, который опечатывал комнату Исаевой. При виде лжежильца бабка ахнула, но тут же посуровела лицом и терпеливо ждала в коридоре всю процедуру осмотра. Пока его помощник искал свидетелей среди соседей, Лев Иванович нетерпеливо снял бумажные ленты, отомкнул замок связкой ключей и шагнул внутрь. В маленькой комнатушке стоял приторный сладкий запах женских духов, вещей и правда было совсем немного. В узком пенале шкафа висели два длинных, в пол, платья, вытертая куртка из синтепона и две пары удлиненных перчаток из синтетических кружев. Лев за полчаса обыскал все пространство, только ни под дырявым пледом на узенькой кровати, ни среди обилия шкатулок с дешевой косметикой не нашел бумаг или записок с перечнем скульптур Лидии Журиной. Все содержимое комнаты кричало лишь о крайней бедности хозяйки, которая изо всех сил пыталась изображать элегантную даму. Полицейский и свидетели скучали по углам, пенсионерка вздыхала громко в коридоре, устав от ожидания, а он, уже в который раз, делал круг по комнате. Выцветшие обои, пластиковая кружка с остатками воды, надкушенный кусок хлеба прямо посреди палеток с тенями и помад, стоптанные туфли, завернутые в газету. Ничего из этих вещей не давало ему ответа – почему была убита Марина Исаева? Внимание опера привлек лист ватмана, пришпиленный к стене. На него Стрекоза обильно прилепила вырезанные из журналов фотографии автомобилей, холеных красавиц в драгоценностях и вечерних платьях, бокалов шампанского и видов на морское побережье. Мелко, по самому верху, была выведена карандашом надпись: «Карта желаний». Среди всей пестроты и глянцевых картинок из наивных мечтаний Стрекозы он поначалу даже не заметил невзрачный документ на листе А4. А когда вчитался в ровные строки, то тут же подозвал свидетелей: