В семь часов вечера Гуров сидел в гостиничном номере в удобном кресле под абажуром роскошного торшера. Старый эксперт, деловито рассматривал рисунки двух ювелирных изделий, которые ему привез сыщик.

– Ну, что я могу вам сказать, Лев Иванович, – пробормотал эксперт. – Вы, как я понимаю, сами этих украшений не видели. А рисунок сделал человек, который рисовать умеет, но ювелиром не является. Так?

– Совершенно точно! – согласился Гуров. – Но что-то вы можете сказать об этих изделиях? Хотя бы по рисункам.

– Что-то определенное сказать довольно трудно, уважаемый сыщик. Я могу совершенно точно сказать, что эти красивые вещи изготовлены были не ранее второй половины восемнадцатого века. Но это вам мало что даст. Потому что это может быть и век девятнадцатый, и двадцатый. Я имею в виду то, что изделия могут оказаться вполне сносной попыткой скопировать нечто из старинных экземпляров. Некоторые сегодня грешат такими работами.

– А почему именно вторая половина восемнадцатого?

– Видите ли, Лев Иванович, именно во второй половине восемнадцатого века появилось такое понятие в ювелирном деле, как ювелирный гарнитур. Обратите внимание, что и колье и серьги изготовлены в едином стиле, с однотипным креплением, распределением узора. Я могу смело предположить, что где-то имеются еще и кольца. А может, и диадема. На рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков ювелиры отказались от штамповки массовых изделий. Это был всплеск индивидуальности каждого изделия. А в вашем экземпляре индивидуальности очень много. Я бы сказал, что создавали эти творения для конкретной женщины.

– Уже любопытно, – кивнул Гуров. – А можете вы предположить, для какой женщины были изготовлены эти украшения? Хотя бы возраст, социальная принадлежность?

– Ну, это очень сложно, хотя изделия и не рядовые, – задумчиво произнес эксперт. – Можно посмотреть по каталогам именных коллекций и фамильных драгоценностей. Не скажу, что это просто, учитывая, что Бархатная книга[7] довольно толста и насчитывает сотни дворянских родов. А с дополнениями она учитывает и боковые колена. А ведь есть еще дворянские роды, которые не попали в Бархатную книгу. Не знаю, не знаю. Вы что, расследуете преступление столетней давности? Или эти изделия были украдены из чьей-то коллекции? Было бы любопытно узнать, из чьей?

– Нам самим, Марк Борисович, любопытно узнать это. Честно признаюсь, что не таю от вас сейчас ни толики информации. Эти драгоценности всплыли на «черном рынке». Есть основания полагать, что они старинные и имеют художественную ценность. Допустить их исчезновение, особенно за пределы страны, мы не можем. Вот и пытаемся понять, откуда они могли появиться, если это не подделка.

– Знаете, Лев Иванович. – Эксперт снова заговорил серьезно. – Если это и подделка, то гениальная. Очень качественная. Эти изделия имеют весьма характерные признаки именно конца восемнадцатого века. Я не ошибаюсь и не умничаю, как вам только что показалось. Да, да! Не спорьте. Это промелькнуло на вашем лице, полковник.

– И чем же конец восемнадцатого так характерен? – улыбнулся Гуров наблюдательности старика.

– Много чем характерен. Например тем, что ювелиры начали использовать опалесцирующую эмаль. Это особенная эмаль, отличающаяся от обычных эмалей особыми декоративными свойствами. Она в зависимости от угла падения света может казаться то прозрачной, то иметь слегка приглушенный тон. И очень часто она становится похожей по густоте окраски и яркости бликов на благородный опал. Отсюда и возникло это название.

Гафанович говорил тоном лектора, говорил с упоением. Наверное, так он говорит на лекциях, подумал Гуров. Где-то старик вроде даже преподает.

– Здесь мы ничего не увидим, но если вам попадутся другие изделия из этой коллекции, то мы сможем увидеть интересный эффект. Опалесцирующий эффект достигается путем так называемого глушения, то есть ввода в состав эмали различных окислов.

– Сейчас эти способы уже не используются?

– Ну почему же. В последнее время все чаще стали использовать эти технологии при изготовлении ювелирных украшений. Но ведь вы понимаете, что отличить опалесцирующую эмаль восемнадцатого века так же легко от современной, как и, скажем, мушкет от автомата Калашникова. Или современные джинсы от штанов пехотного солдата 1812 года. Современные изделия – это прежде всего матовые и блестящие металлы – золото зеленого, желтого и красного оттенка, серебро и натуральные камни, например, аметист, рубин, аквамарин, жемчуг, бирюза, агат, халцедон. И конечно, бриллианты. А если говорить о стилях той эпохи, то мастера творили в стилях, которые мы сейчас называем ар-деко и модерн. Они часто использовали женские и фантазийные фигуры, стилизованные цветы, листья, виноградную лозу, птиц, змей и насекомых. И все это в красивой огранке. И использовали не только методы литья и штамповки, но и метод гильошированной гравюры[8].

– Значит, – Гуров вздохнул, – мы даже пока не знаем, настоящие ли это ювелирные украшения, изготовленные в восемнадцатом веке, или это современная подделка, стилизованная под старину.

– Получается так, – развел руками Гафанович. – Вы мне рисуночки-то оставьте, я подумаю, пороюсь, может, что полезное для вас и найду. А что же, по вашей линии никаких заявлений, краж, ограблений не было, где бы вот такие серьги и колье фигурировали?

Гуров отрицательно покачал головой. Эксперт только развел руками.

Когда у тебя важное оперативное дело, когда ты расследуешь такого рода преступление, то нужно быть крайне осмотрительным и осторожным. Нет заявлений, нет вообще хоть в каком-то виде зафиксированного преступления, где фигурировали бы те украшения, о которых сказал Орлов и рисунок которых он передал Гурову. Но сам факт, что где-то в полукриминальном мире бродят ювелирные украшения, имеющие не только огромную рыночную стоимость, но и культурно-историческую ценность государственного уровня, заставляет думать, что преступление все же имело место.

Во-первых, размышлял Гуров, поднимаясь по ступеням лестницы и игнорируя лифт. Всему в этом мире свое место. Бизнесменам – виски, высокооплачиваемым работникам – коньяк, алкашам и бомжам – дешевый портвейн. То же и с украшениями. Если колье и серьги настоящие, то им место в музее, в коллекции финансового воротилы или нефтяного магната, но никак не в руках дешевых перекупщиков, воров и аферистов. Там ходят вещи попроще, подешевле. Там аукционов не проводят.

Значит? Значит, это или афера с подделкой, или преступление, связанное с грабежом, кражей. Нет там больше вариантов. А два перечисленных в любом случае все сводят к уголовщине. Как ни крути, а заниматься этим уголовному розыску. Гуров остановился на площадке седьмого этажа и прислушался. Лифт содрогнулся где-то на девятом этаже и, лязгая блоками, пошел вниз. Тишина. Интересная тишина в старых домах, она какая-то особенная, патриархальная. Как будто дом сберег ее еще со спокойных и счастливых шестидесятых. А этот дом строился наверняка не позже.

Подойдя к нужной двери, сыщик замер на месте. Тонкая щель неплотно прикрытой входной двери и приглушенный еле заметный свет за ней. Если бы не этот свет в квартире, Гуров бы и не понял, что дверь закрыта неплотно. Черт! Только этого не хватало. Рука машинально скользнула под пиджак, пальцы сомкнулись на рукояти пистолета. Звонить или не звонить в управление? Лучше всего звонить, потому что потом, если там внутри все выйдет из-под контроля, звонить будет некогда. Да и возможности такой может не представиться.

Но и звонить, когда ты ничего не видишь и даже не предполагаешь… Как-то непрофессионально. Поднимешь на ноги дежурную часть, окажется, что хозяин просто забыл закрыть дверь. Нет уж, Лев Иванович, сказал сам себе Гуров. Это твоя работа, тебе ее и делать. И нечего перекладывать все на плечи коллег. Если ты такой опасливый, иди на пенсию, иди в вахтеры или сразу тащи с собой на такие вот выезды с десяток омоновцев. Мысль развеселила, и сыщик осторожно стволом пистолета начал открывать дверь.