— Вот, значит, как. А что за румын такой, вы, случайно, не знаете? — без особой надежды на успех поинтересовался Гуров.

— Да нет, говорю же. Он со мной о работе не разговаривал. Это их дела.

— Понятно. А давно вы вместе с Григорием?

— Да года с три уж.

Узнав про этот невеликий срок совместного проживания, Гуров уже не удивлялся тому, что Ира не может ничего толком рассказать о своем «муже». Она не производила впечатления хитрой и коварной женщины. Невнятные ответы на большинство вопросов, скорее всего, объяснялись действительно незнанием, а вовсе не попыткой скрыть какие-то секреты.

Учитывая разницу в возрасте, он предположил, что сам Сурков не относился к этой связи серьезно.

— Что ж, Ирина, спасибо, что согласились поговорить со мной, — сказал Лев, направляясь к дверям. — Вы сообщили очень полезные сведения.

— Постойте. А как же… как же Гриша? — вновь впадая в прострацию и недоумение, спросила Ира. — Где он сейчас? В больнице? Можно будет к нему съездить?

— Вам обязательно все сообщат в самое ближайшее время, — отделался дежурной фразой Гуров. — У меня, к сожалению, нет такой информации, я только расследую обстоятельства происшествия. Всего доброго. Еще раз благодарю за помощь.

«Что это за «румын» такой, интересно? — думал он, направляясь к машине. — Не иначе, это именно он «мутит воду». Борзый? Что ж, наверное. По крайней мере, если судить по его «методам». Но если действует так нагло и бесстрашно, значит, что-то за собой имеет. Какие-то крепкие тылы».

Но именно наличие подобных «тылов» и создавало главные проблемы с тем, чтобы на этого загадочного «румына» выйти. Если он даже от «своих» так хорошо закрыт, что уж говорить о попытках подобраться к нему извне.

Даже о членах группировки Якупове и Суркове практически ничего не удавалось узнать. С ближайшими родственниками они «о делах» не разговаривали, а «партнеры», которые совершенно точно имели что рассказать, навряд ли стали бы делиться.

«Да и где искать их, этих «партнеров»? Через семейные связи на них точно не выйти. Попробовать вскрыть этот сейф изнутри? Продаться в рабство и посмотреть, что будет?»

Но, поразмыслив, Гуров решил оставить этот вариант на крайний случай. В его распоряжении еще оставались менее экстремальные способы получения информации, и, не исчерпав их, он считал неразумным пускаться «во все тяжкие».

Перебирая в уме эти способы, Лев вдруг вспомнил разговор со Стасом, произошедший две недели назад. Неожиданно исчезнувший с вокзала молодой парень, только-только приехавший в столицу, вполне мог оказаться жертвой похитителей, поставлявших «товар» для таких, как Якупов.

«Надо поговорить со Стасом, — решил он, выруливая со двора. — Времени прошло достаточно. Если он накопал что-то по поводу этого сына своих соседей, вполне может оказаться, что и для меня у него найдутся какие-нибудь полезные сведения».

К управлению Гуров подъехал, когда рабочий день уже заканчивался. Опасаясь, что может не застать Крячко на месте, он быстро поднялся в кабинет и, резко дернув за ручку двери, с радостью обнаружил, что она не заперта.

— Хорошо, что ты еще на месте, Стас, — входя, произнес Лев. — У меня к тебе дело на миллион.

— А почему это я должен быть не на месте? — сделав очень строгое лицо, ответил Крячко. — До конца рабочего дня еще целых восемь минут. Где еще могу я находиться в такое время, как не на любимой работе?

— Действительно. Но мой вопрос из области дополнительных нагрузок. Помнишь, ты рассказывал про какого-то парня, который с вокзала пропал? Сын кого-то из твоих соседей, кажется?

— А, ты про Леню. — Стас сразу изменил тон и нахмурился. — Как не помнить.

— Судя по выражению твоего лица, пока найти его не удалось?

— Пока нет. Да и не знаю, удастся ли когда-нибудь вообще. Если предположения мои верны, пацан попал просто по полной.

— То есть?

— А то и есть. Я тут справки навел, куда можно пропасть с вокзала, и, скажу тебе откровенно, энтузиазм мой изрядно уменьшился. Выяснилось, что, приехав в Москву, например, на заработки, в итоге очень легко оказаться в какой-нибудь южной республике на кирпичном заводе. Уж какие там заработки, не знаю, но то, что очень многие, приезжающие сюда за длинным рублем, именно там оказываются, — факт.

— Но ведь этот твой Леня не на заработки сюда приехал. Он же местный. Как он мог так лохануться?

— А какая разница? На лбу у него не написано — местный или приезжий. Был на вокзале, недавно сошел с поезда — это все, что требуется доказать. Я, после того как от тебя в этом деле толку не добился, стал другие пути искать. И вышел на человечка одного. Из наших тоже, смежник. Как раз на вокзале дежурит. Правда, не на том, с которого Леня пропал, но это уже вопрос второй. Главное, он полностью в курсе дела. Он с них дани собирает, с ребят с этих.

— Которые людей воруют?

— Ну да.

— Нормально. А ты не в курсе, что твоя святая обязанность — сразу же, как только ты про этого «человечка» узнал, заявить о нем куда следует? Это ведь противозаконно покрывать такие дела. Или нет?

— Да я-то в курсе, — снова нахмурился Стас. — Только я к нему не за этим шел. Мне помощь нужна была, и он согласился ее оказать. В отличие от тебя, между прочим. А мог бы и не соглашаться. Я думаю, он не хуже тебя знает, что противозаконно. Мне нужно было человека найти, причем желательно живым. И если кто-то соглашается в этом помочь, кем я, спрашивается, буду, если после этого начну заявлять куда следует?

— Да ладно, чего ты разошелся-то так, — поняв, что задел за живое, успокаивающе проговорил Лев. — Я просто пошутить хотел.

— Неудачная шутка. Я сукой никогда не был и становиться не собираюсь. Это во-первых. А во-вторых, тебе не хуже моего известно, как только с этого места один «человечек» уйдет, в ту же секунду другой туда прибудет, точно такой же. А может быть, и еще хуже.

— Да известно мне, известно. Слова сказать нельзя. Ты лучше расскажи, что он поведал тебе, этот твой «человечек». Какие тайны?

— Тайны те еще. Похоже, для этих ребят действительно нет особой разницы — кто. С приезжими, конечно, проще, потому что они вообще ни о чем не в курсе. Но и местные тоже проходят. Когда ты без документов и без гражданских прав в услужении у какого-нибудь бая окажешься, тут уже без разницы, в Москве ты родился или в Урюпинске.

— Так ты, значит, думаешь, что его на юг увезли, этого Леню?

— Скорее всего. И здесь, кстати, тот факт, что он местный, — скорее минус, чем плюс. Если местный, значит, знает обстановку, может заявить о себе. Есть риск.

— И его надо убрать подальше…

— Именно. Кроме того, если по категориям брать, он тоже только в «трудовой десант» вписывается. Больше никуда.

— По каким категориям?

— Ну, как же. Ведь у современных невольников три основные, так сказать, «области применения»: либо проституция, либо нищенство, либо даровая работа на господина. Проституцию отметаем сразу, в качестве нищего Леня тоже не слишком привлекательный «экземпляр». Не калека, не увечный. Не грудной младенец.

— То есть много не соберет…

— Нет, не соберет. Остается только третий вариант. Хотя, я думаю, по Москве, а особенно в пригородах, немало найдется бригад, где разные бедолаги лишь за кусок хлеба работают. Но, как я уже сказал, с моей точки зрения, оставлять его здесь для них рискованно. Скорее всего, увезли.

— Выходит, шансы найти его сократились до минимума?

— Если не до нуля. Куда мне ломиться со своим насущным вопросом? В Чечню? В Дагестан? Или, может, сразу с Сирии начать, чтоб не думалось?

— Да, невесело. Родителям сказал?

— Да нет пока. Язык не поворачивается. Говорю, что пока ищем. В конце концов, это ведь только мои предположения, что его увезли. Так что…

— Пока ищешь.

— Ищу.

— А этот твой парень, который так много интересного тебе рассказал, он фамилии какие-нибудь называл? Ты ведь говорил, что он дань собирает. Знает, наверное, с кого.