Белокуров замолчал, не зная, что еще отвечать.

– Александр Александрович, вы не курите? – задал Гуров совершенно неожиданный для Шурика вопрос.

Лев Иванович, конечно же, знал, что Белокуров – некурящий. Об этом говорило много разных признаков, которые опытный сыщик увидит и определит даже невооруженным глазом. Но ему нужно было сыграть сейчас свою роль – роль доброго оперативника, чтобы успокоить перепуганного и растерянного Шурика.

– Нет, не курю я, – ответил Белокуров, и плечи его немного расслабились.

– Это правильно, – одобрительно произнес Лев Иванович. – Тогда, может, еще водички налить?

– Нет, спасибо, – отказался Шурик и добавил, грустным собачьим взглядом посмотрев на Гурова: – Я и вправду не знаю… Не знал.

– Ну, нет так нет, – легко согласился с Шуриком Лев Иванович. Он кивнул Крячко, и тот подал ему еще один листок со своего стола. – Скажите, а этого единорога кто рисовал?

Белокуров взял в руки рисунок и долго смотрел на него с какой-то непонятной для Гурова грустью, а потом, вернув, сказал, и кончики его ушей при этом вспыхнули:

– Одна девушка его рисовала. Давно уже. Практикантка. Она хотела у нас подрабатывать, но потом почему-то передумала и ушла. Этот ее рисунок так и остался в общем каталоге. Это единственное изображение, которое она успела создать на компьютере. Хорошая девушка, – добавил он с теплыми интонациями в голосе. – Эвелиной зовут.

– А где ее найти, вы, конечно же, не знаете, – вопросительно посмотрел на Шурика Лев Иванович.

– Нет, не знаю, – ответил тот и, отвернувшись, стал смотреть в окно. – Ушла, и больше мы ее в студии не видели. Я поэтому и не сказал вот им, – он опасливо кивнул в сторону Крячко и снова перевел взгляд на окно, – что знаю, чей этот рисунок. Толку-то. Ее все равно уже не найдешь, если и захочешь.

– Ладно. Тогда скажите нам, Александр Александрович: сколько рисунков для татуировок вы скидывали Александру Анохину? Он ведь просил вас помочь ему с созданием временных тату? Знаете, таких одноразовых, чтобы их можно было часто менять самому. – Гуров внимательно следил за реакцией Шурика на вопрос.

Белокуров отвел взгляд от окна и посмотрел на Льва Ивановича с нескрываемым удивлением.

– Нисколько не отправлял. Он меня и не просил об этом.

Гуров долго смотрел на Белокурова молча и, как показалось Шурику, с укоризной. Приняв его взгляд за недоверчивость, тот заволновался и стал говорить сбивчиво, словно боясь, что ему все равно не поверят, что бы он ни сказал:

– Я слово даю! Я понятия не имею, что вы от меня хотите узнать. Если я рисовал эти портреты, – он указал полным пальцем на стопку листов на краю стола, – то честно сказал – да, рисовал. Чего мне скрывать-то? А насчет татуировок я первый раз от вас о них слышу. Саня меня не просил ничего такого высылать. Если ему татушку надо было, так я ему набил бы на раз и два. Бесплатно набил бы.

Он резко замолчал, словно его кто-то ударил по голове и при этом заставил закрыть рот. Во всяком случае, у Льва Ивановича, все еще пристально глядевшего на Белокурова, создалось именно такое впечатление. Лицо Шурика внезапно покраснело, потом стало бледным, будто от тошноты, затем краски снова вернулись на свое место, и Шурик как-то весь успокоился и обмяк.

– Вы что-то вспомнили? – как можно более участливо спросил Лев Иванович.

– Нет, – со слабой и несколько натянутой улыбкой ответил Белокуров. – Просто сердце что-то защемило. Переволновался, наверное, – выдавил он из себя. – Чего мне вспоминать-то? Нечего вспоминать. Не просил меня Сашка ни о каких временных татуировках. Это точно – не просил, и все тут.

– Тогда как вы можете объяснить, что вот этот единорог, – Крячко взял из рук Гурова листок с рисунком и потряс им перед Шуркиным носом, – оказался на спине вашего дружка в виде временной татуировки? Вы ведь помните, что я в салон приезжал с женщиной? Помните? Так вот, она признала в этой картинке ту самую татушку, которую видела на своем якобы женихе…

Крячко снова входил в роль «плохого» детектива.

– Дружок ваш обманывал женщин и обманом выманивал у них большие суммы денег, – стал рассказывать он Шурику. – Вы вообще знаете, чьи портреты рисовали и ему высылали?

Белокуров покачал головой. Гуров видел страх и недоумение на его лице, но останавливать Станислава пока не собирался.

– А отчего не поинтересовались? – снова спросил Крячко и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Вы рисовали тех, кого Анохин обманул и обокрал. И если вы, Белокуров, думаете, что это все сплошь богатые и удачливые бизнесвумен, которым и так денег девать некуда, то поспешу вас разуверить и разочаровать. В большинстве своем все эти женщины или вдовы, или бедные разведенки с малыми детьми и со старыми больными родителями на руках! А еще среди них есть женщины, не нашедшие в своей горемычной жизни надежную опору – мужчину, который был бы для них хорошим мужем и от которого они могли бы родить детей. Есть и женщины-инвалиды… Мне дальше перечислять?

Крячко задал последний вопрос и, подойдя ближе к Белокурову, низко склонился над ним, заглядывая в синие, как летнее небо, глаза. Шурик отворачивался и даже пытался отодвинуться и встать со стула, но все его попытки были слабыми и неловкими. Наконец он не выдержал психологического напора Крячко и закрыл круглое полное лицо ладонями, защищаясь от настойчивого взора оперативника.

Станислав отошел к окну и стал смотреть на улицу, чувствуя на себе осуждающий взгляд Викентия. Журналист никогда не видел, а поэтому не мог знать о том, как проходят допросы в кабинетах уголовного розыска. Не знал он и о методах психологического воздействия на подозреваемых, и потому сейчас журналисту было и стыдно, и обидно одновременно за то, как грубо и напористо Крячко разговаривал с Белокуровым.

В кабинете повисла тягостная тишина. Лев Иванович специально затягивал паузу: хотел, чтобы Белокуров, переварив информацию, сам, по собственному желанию захотел сотрудничать с оперативниками и со следствием. У Гурова не было никаких сомнений, что Анохин использовал Шурика втемную и тот не был его сообщником. Но в то же время полковник не исключал того факта, что Белокуров мог знать, где сейчас находится его школьный дружок.

– Александр Александрович. – Викентий, не выдержав, подошел к Белокурову и наклонился к нему. – Налить вам еще водички?

Шурик убрал ладони от лица, посмотрел помутневшими от переживаемых им чувств глазами на журналиста и кивнул, не в силах сказать ни слова. Выпив воду из стакана залпом, он тяжело выдохнул и, уже почти успокоившийся, спросил, обращаясь ко Льву Ивановичу:

– Это правда, да? То, что сказал этот… оперуполномоченный.

– А вы сами как думаете? – ответил вопросом на вопрос Гуров.

Шурик помолчал, потом кивнул, словно ответил сам себе на беззвучно заданный вопрос.

– Только… Только я ведь и вправду не знаю, где Сашка сейчас, – тихо произнес он.

– Когда он вам писал в чате последний раз? – спросил Гуров.

– На прошлой неделе выслал мне новый заказ на портрет. Вернее, на два портрета.

– И адреса, куда их выслать, тоже написал?

– Нет. Сказал, что позже сообщит. Но не сообщил. Пока не сообщил.

– Это хорошо. Значит, он скоро должен будет снова выйти на связь, – хлопнул себя по коленям и встал Лев Иванович.

– Может, скоро, а может, и не скоро, – пробормотал Шурик себе под нос, но был услышан.

– Почему вы так говорите? – поинтересовался Гуров.

– Бывало так, что он отменял заказ. Но я не интересовался почему, – поспешно добавил Шурик.

Лев Иванович нахмурился и, немного поразмыслив, сказал, посмотрев на Викентия, а потом и на Белокурова:

– Вы тут пока в кабинете побудьте и подумайте, где Анохина можно найти, а мы с коллегой выйдем ненадолго по делам. Станислав, ты мне нужен, – позвал он Крячко и зашагал к выходу из кабинета.

Крячко, не глядя ни на Викентия, ни на Белокурова, тоже вышел. Журналист прошел за стол Станислава и стал что-то искать в компьютере, стуча по клавишам клавиатуры и время от времени двигая мышью.