– Лучше будет, если ему скажешь ты, – внушал дрессировщик. – Ты у него на хорошем счету, он тебя любит. А если я сейчас… Если я после того случая еще и про Фимку ему сообщу, так он меня вообще… вообще из труппы к чертям выкинет.

– Так ты же тут ни при чем, – отвечал дядя Федя, явно стараясь отделаться от неприятного «дипломатического поручения». – Просто скажешь ему, и все. А я-то чего буду? Я – человек маленький. – Эй, эй, ты чего?! – вдруг возмущенно воскликнул он. – А ну-ка, брось! Кто разрешил? Это частная территория.

В то время, как циркачи выясняли отношения, тихоня Леня извлек висевший у него на шее и незаметный под курткой фотоаппарат и теперь активно нажимал кнопки, делая кадр за кадром.

– Да, парень, ты бы притормозил, – хмуро взглянул на него Шутов. – Тебе здесь даже находиться нельзя, не то что снимать. Ты-то ведь не из полиции, как я понял.

– Он – народный дружинник, – вступился за журналиста Гуров.

Однако нового выяснения отношений не последовало, поскольку в самом начале дискуссию прервали появившиеся оперативники. Несколько человек в штатском вошли в вольер, а из коридора следом за ними так и норовили прорваться любопытные. По-видимому, новость уже не была секретом для цирковой труппы.

– Проходим, проходим, граждане! – заслоняя собой дверной проем, говорил высокий плечистый парень, прибывший с опергруппой. – Здесь посторонним находиться нельзя, ведутся оперативные мероприятия.

Тем временем другой оперативник, молодой мужчина с внимательными серыми глазами, подошел к стоящим возле трупа и, коротко представившись: «Майор Щеглов», спросил:

– Кто первым обнаружил тело?

Уяснив для себя последовательность событий и разобравшись с тем, кого нужно опрашивать, а кто и сам может кое-кого допросить, Щеглов подозвал одного из своих коллег и поручил ему дядю Федю. Сам же занялся Шутовым, но перед этим предупредительно обратился к Гурову:

– Если вы хотите присоединиться, милости просим. Хотя Крылов говорил, что у вас и своих дел хватает.

– Да уж, – усмехнулся Лев. – Чего-чего, а этого добра у меня всегда навалом. Хотя кое с кем переговорить я бы, пожалуй, не отказался. Геннадий Викторович, не подскажете, что это за Чапай такой, которого вы здесь недавно упоминали? Еще говорили, что он может заставить медведя усыпить.

– Это «главный» наш, – насупившись, проговорил Шутов. – Инспектор манежа. Крабовский Василий Иванович.

– Вот оно что. Василий Иванович, значит. А где я могу отыскать его?

– Да здесь где-нибудь, наверное, неподалеку. Думаю, ему уже доложили о происшествии.

– Я могу послать кого-нибудь из ребят, чтобы нашли его, – предложил Щеглов.

– Буду весьма признателен, – кивнул Гуров.

Вскоре после прибытия оперативников в вольере, где выгуливали животных, воцарилась деловая и весьма нехарактерная для этого места атмосфера.

Медведя Фимку увели, и вместо него на небольшом пространстве теперь хозяйничали двуногие существа. Возле распростертого тела суетился молодой парень с фотоаппаратом, чем-то похожий на Леню, а по углам на принесенных откуда-то разношерстных стульях сидели оперативники и опрашивали работников цирка.

В одном углу примостился и Гуров. Напротив него восседал крупный мужчина с орлиным взглядом и осанкой патриция. Старый обшарпанный стул под ним казался почти королевским троном.

– Если я правильно понял, трагедия произошла во время выгула животного, – говорил полковник. – Кем работал в цирке погибший?

– Антон? В штатном расписании он числился как специалист по уходу за животными, – отвечал Крабовский. – Кормление, выгул, гигиена. Впрочем, Антон свои белы ручки, как говорится, не пачкал. Погулять, подготовить к представлению, это – да, это он мог. Но кормить и убирать, я извиняюсь, экскременты, это он оставлял тем, кто попроще.

– А Антон был важным человеком?

– Как вам сказать? Он давно работает у нас, человек, как говорится, универсальный. Может и на подхват к униформе выйти, и даже на манеже поработать в репризах. Экстренные ситуации везде случаются, сами понимаете. Никто от этого не застрахован. Клоун… заболел, или животные капризничают. Мало ли что может быть. А зритель на представление пришел, ему на пустую арену любоваться не хочется, не за то деньги платил. Вот и приходится иногда артистов, так сказать, подстраховывать. Кто давно работает, они уже специфику знают, им такое дело доверить можно. Ну а новички, те, конечно, только с животными. Накормить, прибрать – в этом духе.

– То есть Антон не только следил за животными, но мог выйти и на арену как артист?

– Да.

– Даже в номере с тиграми?

– Нет, что вы! Я не имел в виду, что он работал как дрессировщик. Клоунов подменить, если что-то… не задалось, или униформе помочь, здесь – да, здесь можно было его поставить. А дрессировщики – это совсем отдельная специальность. Они и учатся несколько лет, и животных подолгу к себе приучают, и номера репетируют. Нет, на дрессировщика Антоха, конечно, не тянул.

– А вообще с животными какие были у него взаимоотношения? Случалось, что на него бросались?

– Ни разу не припомню. За все время, что он работает у нас, – ни единого случая. На дрессировщиков гораздо больше бросаются. Если, например, номер репетировать не хотят или… не нравится что-то.

Пауза и изменившееся выражение лица Крабовского сразу вызвали в памяти полковника претензии Галины. Догадавшись, что именно может «не нравиться» животным во время репетиций, он поинтересовался:

– А с чем это связано, то, что звери бросаются на дрессировщиков? Они используют какие-то жесткие методы?

– Ну… как вам сказать? – тянул время Крабовский, по-видимому, формулируя в уме подходящий «дипломатический» ответ. – Они – дрессировщики, им видней, какие методы использовать. Не думаю, что связано с этим. Зверь, он и есть зверь. В голову к нему не залезешь. Сейчас вроде все хорошо, все нравится, а через минуту… Кто их поймет? Вот и Фимка. Он ведь вообще не агрессивный у нас. Даже странно.

– Я слышал, что его теперь усыпят. Это действительно так?

– Не знаю. – Крабовский был в явном замешательстве, похоже, ему и самому было жалко медведя. – Пока на «карантине» посидит в клетке, а там… посмотрим.

– Вы сказали, что Антон мог выйти «на подхват к униформе», – решил сменить тему Гуров. – Я, признаюсь, не специалист в цирковом деле и не совсем понял, что это означает.

– Помочь «униформе»? – Крабовский взглянул с удивлением, будто и предположить не мог, что на свете существуют люди, не знающие таких элементарных вещей. – Ну как же. Ребята, которые на манеже работают во время номеров. Подают реквизит, меняют декорации, снаряды для гимнастов ставят. Они всегда одеты одинаково и неприметно, чтобы внимание зрителей не отвлекать от основного действия.

– Одеты в униформу?

– Именно. Поэтому так и называют.

– Вот оно что. Значит, Антон в любой момент мог выйти либо на замену артистам, либо «на подхват» к униформистам. То есть отношения с коллегами у него были хорошие?

– Само собой. Если плохие отношения, лучше сразу уходить. Цирк – это как единый организм, если одно что-то заболело, страдает весь организм. У нас ведь здесь в основном семьи. Есть даже династии. Акробаты Гавриловы, например, или Рита Стрункина с матерью, они с собачками работают. Так вот, если какие-то свары, «внутренние конфликты», так сказать, иногда приходится даже номера отменять. А как же? Иначе нельзя. Как они на манеж выйдут, если до этого все между собой перегрызлись? Номер не получится. Поэтому отношения мы всегда стараемся поддерживать нормальные. Иначе цирк можно закрывать.

– Антон тоже ездил с семьей?

– Нет, он один. Он да Геннадий Викторович наш. Никак себе подругу жизни не подберет, слишком уж знаменит, нет достойных, – презрительно скривился Крабовский. – Вот и ходят парой. Гена Зинке, поварихе нашей, мозги компостирует, а Антоша к этой самой Рите, дрессировщице, наведывается. Наведывался, точнее, – поправился Крабовский, мельком взглянув на труп. – Да только не много толку было от этих свиданий. Как гастроли – что тот, что этот – ни одной юбки не пропустят.