Тогда Квадрат, еще не справившийся с раздражением, попытался вознаградить себя за пережитое унижение тем, что принялся отпускать язвительные замечания в адрес служителей закона. Сунув руки в карманы дорогого халата и выпятив живот, он с королевским видом расхаживал по квартире и комментировал умственные способности и карьерные перспективы каждого из присутствующих. Он явно перегибал палку, но ни Крылатов, ни Гуров не реагировали на откровенные насмешки, чем порядочно озадачили сопровождавших их милиционеров и экспертов, а присутствующих здесь же понятых вообще ввергли в трепет. Им действительно начало казаться, что франтоватый следователь взялся не за свое дело и никаких существенных результатов обыск не даст. Все знали о неуязвимости Квадрата.

К тому же сотрудники осматривали помещения как-то вяло, без естественного в таких случаях азарта. Все это вызывало недоумение.

Однако постепенно Квадрат примолк, и в глазах его появилась озабоченность. Он почувствовал, что происходит что-то не то. Ни Крылатов, ни заезжий полковник не реагировали на самые обидные замечания, но держались при этом так, будто Квадрат – сумасшедший и слова его не стоят ломаного гроша. Этого он вынести совершенно не мог. Когда же полковник Гуров как-то особенно пристально посмотрел на его толстую шею, Квадрат испытал унизительное ощущение наброшенной на кадык удавки.

– Послушайте, гражданин следователь, – сбавив тон, заговорил он с Крылатовым. – Ну в чем дело? К чему этот спектакль? Я намедни был у вас в кабинете, давал показания. Никаких грехов на мне нет, вы сами убедились. И вдруг мочала, начинай сначала!..

– Спасибо, слов произнесено много, – перебил его Гуров. – Но давайте пока помолчим, господин Поспелов. Я не я, и лошадь не моя – эту песню вы поете уже лет пятнадцать. Ничего не скажу – устроились удачно. Подмяли под себя всю округу. Но вам не приходило в голову, что если прокуратура все-таки решилась в данном случае выписать постановление на обыск, то она имела в виду какие-то основания?

– Да какие основания-то? – растерянно пробурчал Квадрат, поочередно заглядывая в глаза то Гурову, то Крылатову. – У меня все чисто, сами видите…

Они и в самом деле видели, что пока похвалиться нечем. Вообще, обыск был рискованной и отчаянной выходкой Крылатова, который, загоревшись после рассказа Гурова, сумел убедить городского прокурора, что предприятие закончится полной победой.

– В данном случае может сработать только жесткий вариант, – убежденно заявлял он. – Именно сейчас, когда Квадрат уверен, что ускользнул.

Гуров был с ним согласен, но испытывал некоторое неудобство. Крылатов целиком положился на него, а он целиком положился на слова преступника. Интуиция подсказывала, что тот был искренен, но то интуиция… Провались они сейчас, и язвительные предсказания Квадрата в одночасье станут реальностью.

Однако Гуров не собирался сдаваться. Он видел, что, по мере того как они продвигаются по квартире, смятение Квадрата нарастает, несмотря на то что обыск проводился достаточно формально. Тому была причина – этот осмотр проводился для отвода глаз. На самом деле Гуров, восстанавливая в памяти объяснения Ликостратова, искал потайную комнату.

И наконец ему показалось, что он нашел ее. На первом этаже за ванной комнатой имелся темноватый коридорчик, который вел в отлично оборудованный спортзал. Стены его были отделаны каким-то узорчатым металлом – тонированные панели, покрытые рядами блестящих светлых бляшек. Здесь Гуров остановился.

Он увидел, как дернулась голова Квадрата, как вдруг по лицу его обильно пошел пот. Гуров оглянулся: бойцы ОМОНа в бронежилетах, понятые – все были на месте.

– Стоп! – объявил Гуров и подмигнул Крылатову.

Он положил руки на металлическую поверхность, налег на нее всем телом – она подалась и с тихим шелестом втянулась в боковую стену.

– Ого! – сказал кто-то за спиной Гурова.

В стене обнаружилась плотно прилегающая железная дверь. Гуров обернулся к хозяину.

– Ключик, пожалуйста! – сказал он, опять пристально глядя на бычью шею Квадрата.

– А пошел ты, мент поганый! – прошипел тот, делаясь красным, как спелая свекла.

Пригнувшись, точно игрок в регби, он метнулся сквозь окружающую его толпу. Но со всех сторон его тут же облепил ОМОН. Квадрата скрутили, поставили на колени. Гуров протянул руку и сорвал с его шеи маленький ребристый ключик. Квадрат смотрел на него испепеляющим взглядом.

Гуров вложил ключ в скважину, повернул. Дверь открылась с приятным щелчком. Внутри все было точно так, как описывал Ликостратов. Гуров уверенно прошел к сейфу, принялся набирать комбинацию. За ним следом Крылатов ввел понятых, омоновцы – Квадрата. Он уже не бесновался, смотрел в одну точку и будто жевал что-то – вязкое и противное.

Когда открылся сейф, не все поняли, что они увидели. Потом кто-то из понятых пронзительно, по-женски ахнул. Крылатов поманил к себе одного из следователей.

– Итак, прошу занести в протокол следующее… – начал он.

И тут произошло невероятное – огромный звероподобный Квадрат вдруг побледнел, покачнулся и рухнул без чувств к ногам Гурова.

Гуров улетал утром. Несмотря на занятость, провожал его Крылатов лично.

– Куда ты спешишь? – убеждал он. – Все равно будешь теперь мотаться туда-сюда. Без твоего участия дело все равно завершить невозможно. И потом, я тебе ящик должен – забыл, что ли?

– Ящик подождет, – улыбнулся Гуров. – Сам говоришь, что я тут не в последний раз. Только у меня ведь главное дело там, в Москве.

– Ну, в Москве! – нетерпеливо махнул рукой Крылатов. – Так, семечки… Зато здесь мы какое дело провернули! Прошел наш жесткий вариант, а?! Страшновато, конечно, все это на свет вытаскивать, но держать такого человека на свободе еще страшнее, по-моему… И бизнес его паскудный… Так что ты давай скорее обратно! Я твоему начальству каждый день названивать буду. А твое дело и без тебя доделают.

Гуров опять улыбнулся. Говоря про свое дело, он имел в виду прежде всего свою семью, свою любовь и свою вечную вину. А поднимаясь по трапу самолета, он еще раз дал себе зарок начать новую жизнь. На этот раз никаких компромиссов не будет. Вот только закончит это страшное дело – и все, больше никаких компромиссов.

Выбравшись на шоссе, Гладилин почувствовал себя немного лучше. Салон машины, эта замкнутая оболочка из тонкого металла, был для него сейчас чем-то вроде раковины, куда он прятал голову от ударов судьбы – он был под защитой добрых сил, спрятанных под железной кожей «Жигулей». Спасительное одиночество, убаюкивающее урчание мотора, гладкий асфальт, мягкие сумерки, в которых светятся желтеющие рощи вдоль дороги. Это создавало иллюзию независимости. Будто не было этого суматошного, тягостного, унизительного воскресенья, еще одного в череде точно таких же бестолковых и унизительных воскресений. Самое неприятное, что выбора у него никакого не было. На свою Голгофу Гладилин шел сознательно и добровольно. Да иначе он поступить и не мог. По воскресеньям Гладилин навещал сына.

Это продолжалось уже без малого два года – с тех пор, как они с Кристиной оформили наконец официальный развод и с облегчением помахали друг другу ручкой. В первые дни пьянящее чувство свободы вытеснило из души Гладилина все прочие чувства. На какое-то время ему даже показалось, что он счастлив и что его существование приобрело конкретный и ясный смысл, который он едва не потерял, оказавшись в ловушке семейных обязательств. Это звучало жестоко, но разве не жестоко поступили с ним? Он был готов быть отцом и мужем, но отнюдь не рабочим муравьем, который неутомимо тащит что-то в закрома, повинуясь инстинктам, причем даже не своим, а инстинктам жены, которые в их семье постепенно приобрели статус закона.

Когда-то Гладилин любил ее – от такого факта никуда не денешься. Но это довольно быстро прошло, как только он догадался «поверить алгеброй гармонию». Гладилин вдруг обнаружил, что связал судьбу совсем не с той женщиной, которой назначал когда-то свидания и обнимался под синими звездами. Кристина неожиданно оказалась совсем не романтической, а претенциозной особой. Начать с того, что, как выяснилось, ее и звали-то вовсе не Кристиной – в паспорте стояло имя Екатерина, – но по каким-то сложным внутренним причинам жена придумала себе новое. Она выстраивала свой собственный мир, где все должно было выглядеть эффектным и роскошным – имена, квартиры, машины и, разумеется, мужчины.