Насчет Гладилина она, конечно, просчиталась. Как говорится, и на старуху бывает проруха. В те времена с квартиркой в не самом худшем районе Москвы, с почти новыми «Жигулями» он смотрелся почти богачом. Преподаватель университета, кандидат биологических наук – в те времена это звучало. Все, чего требовала тогда от Гладилина Кристина, – это стать доктором. Теперь это ее желание казалось ему вполне безобидным, почти романтическим.

Но потом все в одночасье изменилось. Мир перевернулся вверх дном. Откуда-то появились бешеные деньги, сверкающие лимузины на улицах, невиданные элитные дома с охраной, казино, бутики, ночные клубы, салоны. Вывески горели ослепительным огнем, а цены были умопомрачительными. На фоне этих огней фигура Гладилина заметно поблекла. Он не только не сумел занять в новом мире достойное место, но даже не особенно к этому и стремился. Как выразилась по этому поводу Кристина, проявил полную несостоятельность как мужчина.

И еще она говорила, что давала Гладилину шанс. Что это означало, было не совсем понятно. Точно знал Гладилин только одно – шансом он воспользоваться не сумел. В этом забеге выиграла, что называется, темная лошадка. Точнее сказать, жеребец. Звали жеребца Владимиром Игнатьевичем Кудасовым, и он владел несколькими магазинами в Раменском. Видимо, он имел непосредственное отношение к тому сверкающему миру, куда так стремилась Кристина. Для Гладилина внезапное появление соперника было сюрпризом, но еще большим сюрпризом оказалось для него намерение жены развестись, чтобы начать жизнь «с листа», как она выразилась.

Гладилин вынужден был отдать должное господину Кудасову – тот оказался способен на благородный поступок. Мнение Гладилина о «новых русских» сложилось в основном под влиянием анекдотов о них, но жизнь была сложнее. Видимо, в глазах Кудасова именно такая женщина, как Кристина, являлась воплощением хранительницы домашнего очага – он в ней нуждался и был согласен на все – на потерю свободы, на брак, на чужого ребенка.

Да, его наследник, его сын, восьмилетний Колька, жил теперь в чужой семье, учился звать папой «нового русского» и, кажется, был вполне счастлив. Гладилина это коробило, но поделать он ничего не мог. Приходилось смотреть правде в глаза – сыну нравился Кудасов. И тот, судя по всему, относился к ребенку совсем неплохо. Дело дошло до того, что Кудасов начал все чаще заговаривать об усыновлении. Большего унижения и придумать было невозможно.

Движение на шоссе было не слишком оживленное, и Гладилин обратил внимание на ярко-красный автомобиль, обогнавший его на повороте. Автомобиль был иностранный, но Гладилин затруднился определить марку – он не слишком в этом разбирался. Вообще, он с трудом осваивал любую технику, будь то автомобиль, или магнитофон, или даже простая электробритва – машины не любили его. Свои «Жигули» при малейшей неисправности он неизменно сдавал в автосервис, хотя было это накладно. Втайне он даже жалел, что жена при разводе не отобрала у него машину. Впрочем, на этот раз она оказалась на редкость равнодушна к совместно нажитому «богатству» – видимо, господин Кудасов сумел убедить ее, что предоставит ей в сто раз больше, хотя бы и в Раменском. Специальными подсчетами Гладилин не занимался, но машина у Кудасова явно была не одна. Сам он катался на «Ауди», а преобразившаяся и воспрянувшая духом Кристина имела в личном распоряжении «Фольксваген» – кстати, ярко-красный и совсем новый.

Правда, машина, проскочившая мимо Гладилина, на машину бывшей жены совсем не походила, но ее торжествующая расцветка неприятно резанула по глазам, и настроение у Гладилина снова испортилось. К тому же у него здорово схватило живот. Боль была режущей, едва выносимой, будто внутри кто-то невидимый кромсал его внутренности. Гладилин был вынужден притормозить и отдышаться.

В довершение ко всем неприятностям этого дня Гладилин умудрился чем-то слегка отравиться. Скорее всего, это были сосиски, которыми он пообедал в какой-то забегаловке, прежде чем ехать в Раменское. После развода ему никак не удавалось решить проблему питания, и ел он что попало и где попало, и не всегда это сходило ему с рук. Но в доме Кудасова он не проглотил бы и крошки – такую он занял позицию. Наверное, это была глупая позиция, но она хоть как-то приподнимала Гладилина в собственных глазах.

А что ему оставалось делать? Когда крупный, лоснящийся, уверенный в себе Кудасов встречал его у порога, упираясь вытянутой рукой в дверной косяк и поглядывая на Гладилина сверху вниз насмешливыми глазами, говорил что-нибудь вроде: «А вот и наш батя! Не забывает нас!» – трудно было сохранить лицо. Кудасов вел себя вежливо, но так бесцеремонно, словно Гладилин на самом деле приходился ему родственником, да еще и самым бедным. Самое ужасное, что сын Колька тоже становился таким. Все чаще Гладилин замечал в его наивных детских глазах досаду, которая прямо относилась к несостоятельному, находящемуся на птичьих правах папаше.

Сегодня, например, Гладилину опять приготовили сюрприз. Он приехал в Раменское поздновато, а тут выяснилось, что местный «Сатурн» принимает команду то ли из Волгограда, то ли из Самары, и господин Кудасов ведет Кольку на матч. На обоих заранее красовались фанатские шарфы с клубной символикой, в кармане лежали билеты в какую-то особую ложу, оба были возбуждены и строили планы, которые включали в себя и такую заманчивую перспективу, как метание петард на газон стадиона, так что фигура Гладилина смотрелась на этом фоне особенно бледно. Нет, Кудасов был великодушен до конца и позвал Гладилина на матч, но тот решительно отказался. Он терпеть не мог футбола, фанатов, всех этих «новорусских» развлечений, к тому же его всерьез начинал беспокоить живот. Встреча получилась скомканной, особенно фальшивой и совсем короткой – в таких обстоятельствах это было ее единственным преимуществом. Гладилин с деланым оптимизмом попрощался с сыном, под насмешливым взглядом Кудасова сел в свою колымагу и уехал. У него было такое ощущение, что больше он здесь не появится никогда.

Впереди из-за поворота выплыло золотистое облако очередной березовой рощи. В сером вечернем воздухе листва светилась особенно ярко, словно насыщенная электричеством. На обочине темнела одинокая тонкая фигурка. Присмотревшись, Гладилин понял, что это молодая женщина. Кажется, она голосовала.

«Удивительно, откуда она здесь? – подумал Гладилин. – Машин не видно, вечереет, кругом поля… Не из рощи же она вышла? Неподходящее время для прогулок».

Он невольно сбавил скорость. Все неписаные законы, на которых Гладилин был воспитан, требовали, чтобы он подобрал женщину. Он и собирался это сделать, но в этот момент предостерегающе вспыхнула боль в животе.

Гладилин заколебался. В такой ситуации не стоило брать пассажира, особенно женщину. Глупо будет, если ему приспичит настолько, что придется бежать в кусты на глазах у попутчицы. А живот не отпускал. К тому же Гладилина начинала мучить легкая тошнота. Теперь у него не было никаких сомнений – не стоило есть те сосиски. И вообще, пора всерьез заняться вопросом питания.

Но когда машина поравнялась с замершей на краю дороги фигуркой, Гладилин совершенно автоматически нажал на тормоз. Вот так запросто проехать мимо голосующей на дороге женщины он не мог.

– Что-то случилось? – спросил он, открывая дверцу.

Она была невысокого роста, но хорошо сложена и с первого взгляда показалась Гладилину очень привлекательной. Короткая стрижка, льняные волосы, перетянутый в талии бежевый плащ. С ответом она не спешила, словно хотела вначале присмотреться к незнакомому человеку – внимательно изучила его лицо, номер машины и лишь потом сказала слегка напряженным, совсем не любезным тоном:

– У меня неприятности. Можете меня подвезти?

Собственно говоря, пути назад у Гладилина не было. И хотя боль в животе давала о себе знать все сильнее, он решил рискнуть. В конце концов, не на край света ехать. Хотя, конечно, удовольствия от общения с красивой женщиной он уже не получит. Будет добрый поступок в чистом виде – без всякой подоплеки.