– Лева! Я тебе сейчас все объясню, – торопливо начала она. – Ты уехал вечером в понедельник и за все это время ни разу не позвонил. Что я должна была думать? Хорошо, хоть Петр подбадривал меня, говорил, что с тобой все в порядке. А вчера мне позвонил Стаc и сказал, что ты уже в Москве, но дома появишься только завтра. Он так горячо уверял меня, что с тобой все в порядке, что я невольно заподозрила неладное.

Гуров закрыл глаза и мысленно поклялся себе, что Стаc у него за это получит по полной программе. Мария же, поняв, что подставила Крячко, перешла в наступление:

– Можно подумать, что ты заговоренный и тебя за твою жизнь ни разу не ранили! Да на тебе живого места нет! Если не огнестрел, то ножевое! Ну, я выяснила у Петра, где ты, и вот приехала, а на въезде охране сказала, что к Игорю, меня и пропустили.

– Ты убедилась, что я жив-здоров? – вкрадчиво поинтересовался Лев Иванович. – Так, может, ты домой поедешь? А заодно и сумку мою захватишь? Ты на чем приехала?

– На такси, – недовольно сказала Мария.

– Леонид Максимович, – Гуров повернулся к Погодину. – Вам будет не очень сложно найти машину, чтобы отвезти мою супругу домой?

– После обеда будет, – неприязненно ответил тот.

Уже и их очаровала, сообразил Лев Иванович, потому что не могло быть такого, чтобы ни одной машины в доме не оказалось.

– Ну, тогда я до обеда хотел бы посмотреть все документы, что вы взяли у Григория, – сказал Гуров. – Где они?

– В кабинете на столе, – равнодушно сообщил Крячко, которого перспектива неизбежных разборок с Львом Ивановичем совершенно не встревожила, и Гуров понял, что тот все для себя решил.

Лев Иванович пошел в кабинет, слыша за спиной печальный Машин голос:

– Вот так всегда!

– Да ладно тебе, Машенька! – принялись успокаивать женщину мужики. – Ну, посердится немного и отойдет! Он у тебя мужик суровый, так неужели за столько лет еще не привыкла?

«Это я-то суровый? – про себя возмутился Гуров. – Да что они все из меня монстра делают?» В кабинете он, устроившись в кресле, просмотрел все, что нашлось у Гришки, и принялся обдумывать предстоящий разговор с ним, когда в дверь постучала Галя и позвала его обедать.

– А сюда нельзя принести? – спросил сыщик, решив, что раз он для всех зверь лютый, так пусть так и остается.

– Ой, Лев Иванович! Ну что вы на жену сердитесь? Она же как лучше хотела! Она вас любит, беспокоится о вас, а вы на нее волком смотрите!

– Так можно или нельзя? – уже зло спросил Гуров, и Галина, потупившись, ответила:

– Конечно, можно.

Через несколько минут она появилась с подносом в руках и накрыта ему обед на предварительно расчищенном месте на столе. Гуров ел, хоть и с огромным аппетитом – проголодаться он успел страшно, но одновременно прокручивал в уме все, что уже успел узнать об этом деле, выстраивая линию предстоящего разговора. Закончив есть, он прошел в столовую, где сидевшие вокруг стола мужики – Марии уже не было – очень неодобрительно посмотрели на него, причем включая Крячко.

– Где Григорий? – спросил Гуров. – Я полагаю, что отнюдь не в СИЗО или ИВС.

– Здесь он, в гараже, – ответил Александр. – И если вы, Лев Иванович, не против, то мы все хотели бы присутствовать при вашем с ним разговоре.

Очевидно, обращение на «вы», да еще по имени-отчеству считалось в их компании крайней степенью осуждения, которую они все дружно продемонстрировали за его отношение к жене.

– Я не возражаю, только очень прошу вас не вмешиваться в разговор, даже если вам что-то очень сильно не понравится, – спокойно отреагировал на этот демарш Гуров, подумав: «Ну и черт с вами! Еще в мою личную жизнь вы лезть будете! Сами, без вас, как-нибудь разберемся!» – И еще, мне нужен диктофон с чистой кассетой.

Мужики переглянулись – им такие вещи были ни к чему, и они вызвали на подмогу охранников, один из которых задумчиво сказал:

– У Степаныча вроде был. Большой такой, под стандартную кассету, но он им давно не пользуется.

– Точно, я, когда фотографию искал, видел его в нижнем ящике стола, – вспомнил Погодин.

Он прошел в кабинет и сразу же вернулся с диктофоном. Гуров взял его у Леонида Максимовича и на всякий случай включил воспроизведение, чтобы случайно не стереть старую запись – вдруг там что-то нужное. После недолгой тишины в столовой раздались веселые крики детей.

– Убью, суку! – заорал, вскакивая, Александр, который, как и все остальные, уже в подробностях знал от Погодина, что и как происходило в доме его друга.

– Да, это жестоко! Это изуверски жестоко! – зло процедил Лев Иванович. – После якобы похищения детей она взяла из диктофона кассету и вставила в магнитофон, а на ее место установила кассету с записью голосов детей. Наверное, она надеялась, что когда Николай Степанович случайно включит диктофон и услышит веселые крики пропавших детей, то от отчаянья что-нибудь сделает с собой.

– Ничего, за все ответит! – произнес Погодин внезапно охрипшим голосом и, прочистив горло, добавил, глядя прямо в глаза Гурову: – И меня никто и ничто не остановит!

– А вот этого я не слышал, – сказал Лев Иванович, не менее твердо взглянув на Погодина, и предложил: – Пойдемте!

В пустовавшем в этот момент гараже на несколько машин, куда они вошли всей толпой и включили свет, Лев Иванович увидел прикованного наручником к какой-то трубе мужчину, которого сразу же узнал по фотографиям. Он подошел к нему поближе – мужики остались у него за спиной – и сказал:

– Ну что ж! Давай побеседуем, Григорий Петрович Васильев, он же Геннадий Дормидонтович Шалый, – и, включив диктофон Савельева, поставил его на полку поближе к пленнику.

– Да я со всей радостью, а то ведь даже не знаю, что происходит, – включил дурака Гришка. – Напали на меня, схватили, сюда привезли и в гараже заперли.

– Кончай ваньку валять! – покривился Гуров. – Все ты знаешь! А еще ты очень сильно разозлил тех людей, что стоят позади меня. Ты убил одного их друга, ранил второго и стрелял в остальных.

– Да что вы такое говорите? – плаксивым голосом запричитал Гришка. – Я в своей жизни и мухи не обидел!

– А вот теперь ты уже меня злишь, – угрожающе проговорил Лев Иванович. – Так что не крути, а выбирай: или ты расскажешь мне о себе, Ларисе, ваших делах и планах все от начала до конца, или я плюну и уйду, и тогда ты останешься с этими людьми один на один. Тебя такая перспектива устраивает? Не думаю! А вот я, полковник полиции, гарантирую тебе СИЗО, где ты, может быть, останешься жив, потому что здесь шансов выжить у тебя нет ни одного. Так что начинай исповедываться! Хотя вряд ли я услышу нечто новое, потому что был и в Николаевке, и в Стародольске. И предупреждаю: если будешь врать, я тотчас уйду.

– Так чего говорить, если, как ты сказал, уже и сам все знаешь, – попытался увильнуть Гришка.

– А я хочу тебя послушать. И запомни, что обращаться ко мне нужно «господин полковник» и никак иначе, понял? – Лев Иванович прибавил металлических ноток в голосе.

– Да понял, – вздохнул Гришка. – В общем, про убийство наших родных вы уже и так все знаете. Ну, демобилизовался я весной и поехал прямиком в Николаевку к брату Генке. Была у меня мысль его забрать, да посмотрел я, что у него там все в порядке, и передумал: ну, куда я с ним? У меня же ни крыши над головой, ни денег. Отправился я в Стародольск, остановился у друга и стал о Волчаре справки наводить, чтобы найти его и прикончить собственными руками.

– Это ты-то спецназовца? – рассмеялся Гуров.

– Ничего! Пусть сам бы погиб, но его бы кончил, – зло произнес Гришка. – А тут уголовники, которых он тоже сильно обидел, узнав про мои поиски, позвали меня к себе и предложили на них поработать, в смысле искать Волчару. Я и согласился. Дали они мне денег немного, и поехал я по России.

– И как же ты его искал? – поинтересовался Лев Иванович.

– Так он же красивую жизнь любил, вот я за ресторанами и прочими такими местами и наблюдал: кто туда входит и выходит, – объяснил Гришка. – Но не попался он мне.