– Я перед Костей, вот вам истинный святой крест, – Александр размашисто перекрестился, – на коленях стоял! Чуть опять себе горло не сорвал, объясняя, что невозможно Кольку к нему привезти. Золотые горы ему обещал! Что цистерну чистейшего медицинского спирта ему привезу, чтобы он настойки свои мог делать! А еще цистерну самого лучшего бензина для пилы! Что дом его до потолка продуктами завалю! А он только головой качает – не надо, мол, мне этого ничего. Я из сил выбился, уже всякую надежду потерял. Встать с колен я сразу не мог – ноги затекли, я же перед ним часа два стоял, так я прямо на пол и сел, смотрю на него и с тоской спрашиваю: «Костя! Ну ты сам скажи, что тебе надо? Я знаю, что ты никогда, ни у кого ничего не просил, но, может, тебе хоть что-нибудь все-таки нужно, чего тебе никто не догадался привезти? Я тебе клянусь, что хоть из-под земли это достану!» Он глаза прикрыт, а потом тихо так ответил… Гуров, вот как ты думаешь, что ему требовалось?

Лев Иванович, глядя на то, как посмеиваются мужики, уже знавшие ответ, сначала пожал плечами, а потом, пораскинув мозгами, сказал:

– Наверное, рыбок. Или кошку. Или и то, и другое, но скорее все-таки рыбок.

Судя по тому, какая мертвая тишина установилась в столовой, Гуров угадал. Мужики переглянулись, а потом Виктор, откашлявшись, обратился к Александру:

– Кажется, Сашка, ты зря из сил выбивался, чтобы Костю привезти. Гуров его и сам бы мог вылечить. Он же и мысли читает, и насквозь видит. Ну просто бабка-угадка!

– Нет, Гуров, ты скажи, как ты это понял? – вцепился в Льва Ивановича Александр. – Я же когда это от него услышал, то сначала ушам своим не поверил, думал, что не разобрал или ослышался. Переспросил его, а он мне громче повторил, и тут уж я совсем обалдел! Так как ты-то это понять сумел? Сказать-то тебе об этом никто не мог! – Он посмотрел на мужиков, и те, как один, отрицательно покачали головами.

– Просто поставил себя на его место, – ответил Гуров и начал объяснять: – В быту он неприхотлив, все необходимое у него есть. Электричества нет, генератора – тоже, иначе вы пообещали бы ему бензин еще и для него, или солярку. А это значит, что вся бытовая и прочая техника отпадает. Живет он один и давно. Собаки у него есть, но они наверняка живут на улице, а вот в доме он один. Так что же человеку нужно, чтобы не чувствовать одиночества? Птички? Но в лесу вокруг него их и так много. Вот и получается, что кошку, чтобы она к нему на колени забиралась, мурлыкала и вообще ластилась. А поскольку по-русски он говорит плохо, то родился явно за границей и в Сибирь перебрался уже в солидном возрасте. И если он из Китая, что вполне вероятно, то устои и традиции той свой жизни, естественно, хорошо помнит. Лет ему сейчас уже немало, как бы хорошо он ни выглядел, возвращаться на родину ему, наверное, уже не к кому или просто опасно по какой-то причине, но воспоминания-то никуда не денешь, и одолела его ностальгия. Вот ему и захотелось рыбок в аквариуме – это же в их традициях. Так что же он захотел получить? Кошку или рыбок?

– Змей ты, Гуров! – не удержался Александр. – Он действительно захотел аквариум и рыбок, только специальных каких-то. Я людей тут же напряг, и ему их прямо из Китая уже привезли, и аквариум, и все, что в него ставят. Так что получит он все, как только домой вернется.

– Нет, ну как все просто оказалось, – обалдело сказал Юрий.

– Это потом, – сказал Погодин, – просто выглядит, а сначала до этого додуматься надо!

– Да, Гуров! – никак не мог успокоиться Александр. – Ты сила!

– Вы лучше расскажите, чем дело кончилось, – попросил Лев Иванович.

– Да, согласился он в Москву со мной отправиться, умолил-таки я его, – продолжил Александр, но уже без прежнего воодушевления. – Я совсем было обрадовался, сказал, что нас вертолет ждет. И тут облом! Уперся он, и ни в какую! Только по земле! Потому что человек рожден на земле, там и жить должен, а воздух и вода – это для него враждебные стихии. Вот такая у него философия! А может, просто побоялся, потому что не летал никогда? Кто его разберет? У него же лицо всегда каменное, не поймешь, что думает. Отправил я парней на вертолете в ближайший город за вездеходом, а потом, в городе уже, купил два джипа, мы на них пересели и поехали. Неделю до Тынды добирались, гнали как сумасшедшие, и я, блин, все дорогу молился, чтобы с Костей ничего не случилось – лет-то ему все-таки сколько! А уж как в поезд сели, так я вздохнул с облегчением, думал, все. Мы уже к Кирову подъезжали, когда Ленька позвонил и сказал, что в Кольку стреляли. Я и Костю оставить не могу, и в Москву рвусь Кольку спасать. Так Костя меня сам отпустил. Я его на парней оставил, наказал им смотреть за ним, как за родной мамой, все желания выполнять, как мои собственные, и вообще носиться, как с хрустальной вазой, а сам в самолет – и в Москву. А здесь потом, когда поезд ждал, так только что чечетку на перроне не отплясывал от нетерпения. А Костя вышел только, поглядел по сторонам и сказал, чтобы я его сегодня же обратно отправил, что он тут ни минуты не останется, вот сделает дело – и домой. Я предлагал ему отдохнуть в гостинице хоть немного – дорога-то была долгая, а он только головой покачал: «Плохой город», и все тут.

– Представляю себе, что было в больнице, когда он там появился, – усмехнулся Гуров.

– Шок был, конечно, – согласился Виктор. – Только за деньги и черти пляшут.

– Да и в поезде он тоже шороху навел – люди при виде его заикаться начинали, – помотал головой Александр. – Ну, о том, что он в поездку собирался, как вор на ярмарку, я молчу. Да я и не торопил – времени было много. О припасах я тоже говорить не буду – он только свое ест, в смысле то, что сам приготовил или запас. Проводница вагона СВ при виде Кости чуть в обморок не упала. Представьте себе длиннобородого мужичка в хромовых сапогах, зимней камуфляжке и десантной тельняшке – это ему генерал один в благодарность за то, что он его сына вылечил, презентовал. Вот Костя для поездки и приоделся. Я, конечно, ни звука, ни ползвука по этому поводу не издал. Да если бы он захотел голым ехать, то я и на это согласен был и глазом не моргнул бы. А по вагону Костя ходил в лаптях, кстати, он их сам плетет, научился, и в шерстяных носках. Он вообще никакую синтетику не признает, только натуральные материалы. Я парням сказал, что если на него кто-нибудь косо посмотрит, посмеется над ним или обидит как-нибудь, и он из-за этого вдруг захочет вернуться, то я с них строго спрошу. Так они на остальных пассажиров такими зверями смотрели, что мы очень скоро в вагоне одни остались.

– Да, хлебнул ты с ним, – посмеиваясь, сказал Андрей и объяснил Гурову: – Мы-то к Косте уже привыкли – летали к нему с Сашкой, кто за чем, а вот на свежего человека он производит впечатление неизгладимое.

– Вошел он к Кольке в палату, – продолжил Валерий, – а мы все в щель подсматривали и подслушивали, только что на голове друг у друга не стояли. Колька на него во все глаза вытаращился – он-то его не видел никогда. А Костя ему мягко так сказал: «Глюпый Коля. Зачем друзья не слушать? Зачем на друзья злиться? Зачем плохой баба жить? Зачем чужой ребенок иметь? Ты свой иметь будешь! Лежи, глюпый человек, а я ты лечить буду». Колька от удивления даже слова сказать не смог.

– И что же Костя сделал? – с интересом спросил Лев Иванович.

– Просто положил ему руки на голову и постоял так немного. Может, шептал чего? – пожал плечами Виктор. – Не знаем, он к нам спиной находился, не видно. А потом сказал Кольке: «Все. Живы дальше и друзья слушай». И вышел. Вот и все!

– Я Костю на вокзал повез – он даже на город посмотреть не захотел, там с ним поезда дождался и с парнями его обратно отправил, – закончил рассказ Александр. – Они мне звонят постоянно, докладывают, что все в порядке.

– Ну а мы после этого к Кольке зашли, – сказал Андрей.

– Нет, после! – поправил приятеля Алексей. – Часа два в коридоре топтались, не знали, как нам с ним теперь разговаривать.

– Но вошли же все-таки! – стоял на своем Андрей.