– Проклятье! Закончится это когда-нибудь или нет?

Крик вырвался из глубины сердца, долетел до глухой стены и отрикошетил обратно, заполняя ушные раковины, точно клейкая смола. И никуда уже от него не деться. Он застонал, перевернулся на спину и начал декламировать глупую детскую считалочку про месяц и туман, пытаясь заглушить собственный крик, избавиться от тоски и отчаяния, но считалка не помогала. Даже физическая боль отступила перед глубиной отчаяния.

– Я здесь сгнию. Я сгнию здесь заживо, – снова заговорил вслух мужчина. – Черви станут есть мою плоть, а я буду наблюдать за ними. Буду ждать момента, когда они доберутся до сердца. Боже, как же мне больно!

Звук открываемого засова прозвучал как выстрел. От неожиданности он подпрыгнул на нарах, но головы не повернул. Замер, ожидая неизбежного удара по ребрам, или куда там бьют охранники, даже зажмурился, настраиваясь на взрыв боли.

– Чего разлегся, правил не знаешь? – донеслось от двери.

Голос у охранника был мерзко-скрипучим и каким-то липким. Мужчина решил, что не стоит такого дразнить. Перекатился на бок, свесил ноги с нар.

– Эх, ни хрена ж себе колотушки! – не сдержал возгласа удивления охранник. – Ты как вообще-то, живой? Может, врача позвать? Вон как ступни раздуло, поди, и встать не сможешь.

Обеспокоенность в голосе охранника принесла мужчине своеобразное чувство удовлетворения. «Что, гниль увидал, так совесть проснулась? Любуйся теперь, смотри, до чего вы меня, изверги, довели. Бросили беспомощного в клетку и измываетесь, как над скотиной бессловесной». Вслух мысли высказывать побоялся. Буркнул под нос что-то нечленораздельное, перенес вес на истерзанные ступни, скривился, но на ногах удержался. Только тогда поднял глаза. И чуть не захохотал во все горло, настолько голос охранника не соответствовал внешности. Мужчина ожидал увидеть мощного, широкоплечего здоровяка с бритой наголо головой и зверским выражением на лице, а перед ним предстал низкорослый толстяк с румянцем во всю щеку и копной соломенных волос.

– Слушай, я серьезно, ноги твои обработать не мешало бы. Хоть медбрата позвать надо, – обеспокоенно повторил охранник. – Да ты садись, чего уж там. В лазарет тебя все равно не переведут, так что не геройствуй. На больничку только сидельцев отправляют, у нас с этим строго.

– Который час? – удивив сам себя, спросил мужчина.

– Чего? Время? Да около восьми. Я тут тебе жрачку принес. Наложить есть во что?

Мужчина отрицательно покачал головой.

– Ладно, не кисни. Есть у меня резерв одноразовой. Ложки дерьмо, но приноровиться можно.

Охранник вышел и вскоре вернулся с белой пластиковой миской, из которой торчала такая же ложка. В другой руке он держал хлипенький пластиковый стакан. Охранник выставил на прикрученный к полу стол тюремную пайку, еще раз взглянул на ноги задержанного, озабоченно покачал головой и вышел. На этот раз засов щелкнул повеселее. По крайней мере, так показалось мужчине.

Он придвинул к себе миску, понюхал странного серовато-коричневого цвета варево. Пахло прелой листвой и прогорклым салом. Зачерпнул первую ложку, отправил в рот. На вкус варево оказалось вполне сносным, и ложка заработала быстрее. Спустя три минуты мужчина вылизал миску до последней капли, так и не сумев разобрать, чем его потчуют. В стакане оказался жидко заваренный чай почти без сахара. «Точно, как я люблю, – промелькнуло в голове. – Капля заварки, крошка сахара и чуть теплый».

Поглощенная пища приятно отяжеляла отвыкший от активной деятельности желудок, отчего клонило в сон. «Почему бы и нет? – сам себе задал вопрос мужчина. – Сколько еще здесь торчать, неизвестно, а во сне время быстрее летит». Сдвинул миску к стене, бросил туда же стакан и завалился спать.

Он даже не догадался, что все это время охранник наблюдал за ним в «глазок». А перед охранником стояла дилемма: как поступить? Доложить о состоянии здоровья следаку или без его ведома привести врача этому бедолаге? С одной стороны, вызов доктора в его праве, задержанный болен, чтобы это понять, медицинского образования не требуется. Относительно правомочности вопросов нет, задержанный на его попечении, значит, и за здоровьем ему следить.

С другой стороны, связываться с майором Иванченковым все равно что ходить по острию бритвы на высоте десятиэтажного дома. Как мужик Иванченков неплохой, но вот как майор – совершенно непредсказуемый и неадекватный. Если ему на задержанного наплевать, то приведет или не приведет он к тому врача, майору будет безразлично. Но вот если он на задержанного виды имеет: маринует в камере без предоставления медпомощи, использует режим одиночки, когда к задержанному несколько суток приходит только охранник, – а он ему ноги вздумает лечить, тогда уж от майора добра не жди.

У каждого следака есть масса способов сломить психику задержанного, чтобы тот сам предложил «чистосердечку». Да не просто предложил, а и вылепил все, что следак хотел услышать, и то, чего знать не хотел. Об этом знали все охранники, как знали и то, что если процесс запущен, то останавливать его, пусть и на время, противопоказано. Бывают, конечно, крайние случаи, когда хочешь не хочешь, а притормозить надо, иначе и правды не узнаешь, и человека загубишь. Но интересоваться, каковы планы майора на задержанного, охраннику вообще не улыбалось. Вот и стоял возле смотрового окна, наблюдая за задержанным.

Когда сытый арестант привалился к стене и тихонько засопел, охранник с облегчением вздохнул, теперь можно отсрочить беседу с Иванченковым. Аппетит у арестанта отменный, со сном тоже проблем нет, а ступни? Да и хрен на них, ему же не марафон бежать. «Потерпит, – подытожил он. – Не лишать же его сна из-за ступней. Вот проснется, тогда и посмотрим». Охранник отошел от смотрового «глазка» и пошел в комнату отдыха, довольно потирая руки. Через три часа он сдает смену, и с майором Иванченковым придется разбираться другому.

Но ни через три часа, когда сменилась охрана, ни через пять, когда полковник Гуров шел по коридору, ведущему к камерам, к майору Иванченкову никто так и не обратился, и сам он интереса к судьбе задержанного не проявил. Вот как вышло, что первое, что увидел Гуров, войдя в камеру, это разбитые в кровь пятки и опухшие лодыжки. При тусклом свете тюремной лампочки пятки задержанного приобрели цвет баклажана, их просто невозможно было не увидеть.

– Это что такое? – повернулся он к охраннику. – Что сказал врач? Когда последний раз производили обработку?

– Обработку? – Охранник начал тянуть время. – Имеете в виду его ноги?

– Ноги, ноги, – подтвердил Лев. – Ноги и все остальное.

– Полагаю, шесть часов назад.

– Что значит это ваше «полагаю»? Не помните, взгляните в журнал, там должна быть запись.

– Боюсь, записей там нет.

– Нет? Вы вызвали врача и не внесли записи? О чем вы только думали? – без особого энтузиазма возмутился Гуров. – Ладно, не суть важно, посмотрим в карточке осмотров. Несите карточку.

– Простите, товарищ полковник, но записей нет совсем.

– Хотите сказать, врача к нему не вызывали?

– Да чего, нормальные ведь ноги, – принялся оправдываться охранник. – Ну, немного припухли, гной ведь не сочится? И потом, нам его уже в таком виде сдали. Надо было бы следаку, так он его не к нам, а в лазарет сдал.

– Со следователем будет отдельный разговор, а вам в срочном порядке привести врача. И предупредите, чтобы сразу нес все необходимое для обработки гнойных ран. И так дотянули до края.

Закрыв дверь на замок, охранник оставил Гурова в камере. Здесь стоял неприятный душок: застоявшийся воздух вперемешку с мочой и запахом плесени. Гуров предпочел бы выбрать для общения более удобное помещение, но, как оказалось, все допросные к его приезду были заняты, а откладывать ему не хотелось.

Пока Лев беседовал с охранником, задержанный лежал ничком на матрасе, спрятав лицо в ладони. Со стороны было сложно понять, спит он или просто не желает общаться. Лев полагал, что спит, иначе хоть чем-то себя выдал. Как только охранник удалился, он подошел к нарам, присел на край и тронул мужчину за плечо. Рука ощутила чуть заметное сопротивление, но с места мужчина не сдвинулся и даже не оглянулся.