А еще он точно знал, что возраст его далеко не юношеский, и, глядя на свои ладони, догадывался, что ему вряд ли когда-либо приходилось зарабатывать на жизнь физическим трудом. Судя по речи, он не относился к так называемой категории простолюдинов из глубинки, и что такое «глубинка», тоже знал, помня, что город Истра находится в Московской области. Но как только попытался выудить из памяти название места, где родился и вырос, мозг будто заволокло плотным туманом, пробиться сквозь который никак не получалось.

В какой-то степени его радовало, что сцены убийства в памяти не возникали. Это вселяло надежду. Он не убийца, потому и не видит подобных сцен. Но так ли все просто? Возможно, как раз это и послужило толчком к потере памяти, организм таким образом защищает мозг от сильного стресса. Защитная реакция организма. Вот снова: что такое защитная реакция, он понимает, а откуда взялись эти знания, понятия не имеет. Быть может, он ученый? Или врач? Какой? Психиатр, например.

Точно! Нужно занять себя чем-то полезным. Не стоять же вечно возле стены, обтирая лбом грязную краску? Можно попытаться вспомнить, что он знает о психиатрии. Или о других видах деятельности. Какие вообще бывают профессии? Начнем с врача. Что он знает о медицине? Скальпель, стетоскоп, разрыв бедренной артерии, кетгут, переливание крови. Он долго перебирал слова, пробуя на вкус специальные медицинские термины, и все же пришел к выводу, что вряд ли был когда-то врачом.

Профессию полицейского отмел однозначно. Ничего, кроме тревоги и какого-то подспудного страха, эта профессия у него не вызывала. Затем пошли учителя, научные сотрудники, астрономы и астронавты. Чуть позже – продавцы, офисные работники, банкиры и страховые агенты. Под конец очередь дошла до дворников, уборщиц и подсобных рабочих, но ни одна из перечисленных профессий щелчка в мозгу не вызвала. Ничего! Пустота абсолютная.

А ведь ему казалось, что он выбрал самый многообещающий аспект человеческого существования. Семья и работа, не это ли основа человеческой жизни? Попытки вспомнить семью он предпринимал, еще будучи в лесу, но и они положительного результата не дали. Нет, такие понятия, как «мать, отец, сестра, брат, сын» и прочие названия близких родственников, из памяти не улетучились. Но есть ли у него жена, родились ли от него дети и живы ли родители?..

И так по всем пунктам. Друзья, коллеги, знакомые? Информация засекречена. Любимые книги, фильмы, стихи? Информация засекречена. Популярные виды отдыха? Информация засекречена. Да что отдых, когда он даже не сумел вспомнить, что предпочитает есть на завтрак! А ведь сколько их было, завтраков? Десятки тысяч. День за днем он садился за стол, расставлял на нем тарелки, наполнял чашку, а теперь не может вспомнить, ни как выглядел этот стол, ни цвет тарелки, ни название напитка, который наливал в чашку. Он и чашку-то не помнил.

– Абсурд, абсурд! Нет, это полный абсурд! – громко воскликнул мужчина, чтобы окончательно не свихнуться.

Одиночество угнетало. «Интересно, так было всегда, или боязнь одиночества я приобрел вместе с амнезией?» Вопрос возник спонтанно, будто из ниоткуда. И тут же всплыл термин, обозначающий боязнь одиночества: аутофобия. Специфический термин в очередной раз навел на мысль, что профессия психиатра, или хотя бы штатного психолога может оказаться тем видом профессиональной деятельности, которым он занимался не один год. И сразу после этого мысль заработала с новой силой.

Сколько в стране может быть психологов? Действующих, приносящих определенную пользу – не так уж много. А если брать психиатров, так те вообще наперечет. «Если я хороший психиатр, значит, мое исчезновение должны заметить. Оно не может пройти незамеченным, так ведь? Так. Сколько дней я ходил по лесу? Два? Три? Возможно, и больше. Значит, в настоящий момент меня уже должны искать. Подать в розыск, передать мои приметы по всем областям и регионам. Интересно, по истечении какого срока пропавшего человека объявляют в федеральный розыск? Не важно, сколько бы времени ни понадобилось, меня непременно найдут. Человек – это вам не иголка в стоге сена. Он не может пропасть бесследно, особенно если он жив. Или может?»

Поначалу мысли успокаивали, но вскоре нервная дрожь охватила все тело. Память, так жестоко выбросившая его из реальной жизни, подленько подсовывала воспоминания неких абстрактных ситуаций. То ли из художественных фильмов, то ли из литературы, а может, и из жизни. Все они начинались одинаково: человек пропал, идут круглосуточные поиски, количество поисковых отрядов впечатляет. А потом трагический конец: найден мертвым в лесных зарослях, выловлен утопленник, убит неизвестными. И изредка: поиски не дали результата. Вердикт – пропал без вести. Эти мысли не успокаивали. Нет, не успокаивали.

Что, если и его поиски не дадут результата? Неужели он так и останется безымянным мужчиной с кучей расчлененных трупов в угнанной машине? Интересно, за угон машины ему тоже светит срок? И как тогда будут считать? По совокупности преступлений? Скорее всего, так. Но ведь он может оказаться и невиновным! Он чувствует, что невиновен. Нет, напрасно он не потребовал адвоката. С ним можно было поговорить не только о том, что его ждет, но и о том, как вернуть то, что составляет основу жизни любого человека. Как вернуть прошлое?

Головная боль вернулась с новой силой. Почему он не попросил таблетку у того полицейского, который вызвал майора? Фамилия у него смешная. Забадаев. Наверное, в детстве его дразнили все, кому не лень. Может, и сейчас дразнят. Интересно, дразнил ли кто-то его самого? Этого он вспомнить не мог. Может, попытаться снова? Мужчина напряг память. Он почти физически ощущал работу мозговых извилин, которые представлялись ему в виде длинных трудолюбивых земляных червей, прогрызающих ходы в земле. Только ходы эти никуда не вели.

Ползет его червяк по просторам головного мозга, кажется, еще немного, доползет он до края, и тогда все встанет на свои места. Нетерпение захлестывает, точно морские волны песчаный пляж, но только волна откатывается назад, когда приходит понимание: края нет! И облегчения не будет, и на места ничего не встанет. Впереди бесконечность. Как бесконечны галактики, так же бесконечна его амнезия. Нет спасения, нет выхода. Ничего нет!

В полном изнеможении мужчина рухнул на топчан, застеленный тонким матрацем. Откуда-то из глубины сознания всплыла картина, где строгий конвоир пинками поднимает заключенного с топчана. В дневное время на нарах можно только сидеть. Лежать – ни в коем случае. Не положено – так комментирует грубое обращение с заключенным сам конвоир. В голове промелькнула мысль: вот сейчас появится злой конвоир и заставит встать. Скажет сакраментальное «не положено», двинет по зубам, не потому, что ты не послушался, а так, для профилактики, чтобы другим неповадно было. Кому другим? А пес его знает. В фильмах конвоиры так и поступают.

Мысли неслись дальше, но фиксировать их мозг перестал. Тело расслабилось, благословенное забытье завладело всеми членами. Мужчина заснул.

Конвоир не появился, никто не столкнул спящего заключенного с жесткого топчана кованым сапогом. Про него как будто забыли. Прошло двенадцать часов, прежде чем в «глазок» камеры заглянул конвоир. К тому времени день перешел в глубокую ночь, и придираться к нарушению правил внутреннего распорядка было уже неактуально.

Особых распоряжений относительно задержанного конвоиру не поступало, поэтому он просто понаблюдал за спящим, чтобы убедиться, что тот дышит, затем закрыл смотровое окно и перешел к следующей камере. Мужчина этого не заметил. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и время от времени стонал. Раны на теле ныли, но причиняли куда меньше неудобств, чем кавардак в голове, поэтому мозг и цеплялся за спасительный сон, чтобы как-то восстановить равновесие. Сон без сновидений, без эмоций. Впереди ожидали тревога и неизвестность. Но это потом, а сейчас – спать, спать, спать…

Майору Иванченкову было не до сна. С того момента, как дежурный Забадаев сообщил о чрезвычайном происшествии, он трижды успел получить нагоняй. Сначала от начальника отделения, полковника Бородина, когда докладывал о происшествии. Затем от начальника городского управления, когда тот лично прикатил в отдел, чтобы получить информацию из первых уст. И, напоследок, от самого главы городского округа Истры, за промедление с докладом о ситуации, выходящей за рамки штатной.