– Самой собой! – поддержал приятеля Стаc и, когда они выпили, возразил: – Строил! Но только отвечал за это собственной головой, никого не подставляя. А тут не мог, вот и взбесился. Ну, чем они тебе плохи? Относились уважительно, во всем помочь старались! Да уж за одно то, что они друг за друга горой стоят, их уважать надо.

– Не спорю, это у них есть, – согласился Гуров. – Только вот скажи мне, Стаc, какой цвет лучше: красный или синий? Да не напрягайся ты! Ни один из них не лучше, они просто разные! Вот и мы с ними разные – я сейчас не о тебе, а о себе. Да ладно! Дело прошлое! Они ко мне претензий не имеют, работу я сделал, так что – зад об зад, и разошлись. Это тебе с ними теперь работать, ну да ты и с чертом договоришься, если потребуется. Я-то сразу понял, что они тебя к себе уже пригласили, еще за столом, когда ты сказал, что твоя жена с Натальей Николаевной семенами поделится. Это чтобы твоя благоверная такое сделала? Да она же над ними, как Кощей над златом! Значит, должна быть очень веская причина, чтобы она их от сердца оторвала.

– А я всегда знал, что ты умнее меня, но никогда по этому поводу не переживал, – спокойно отреагировал на это Стаc.

– А я всегда тебе завидовал, – признался Гуров и, увидев обалделый взгляд Стаса, объяснил: – Да! Завидовал тому, как ты умеешь с людьми ладить, а вот мне этого не дано. И предлагаю за это выпить!

– Лева, ты решил сам напиться или меня споить? – уточнил Крячко.

– Напиться, потому что хреново мне так, что сил нет, – тоскливо проговорил Лев Иванович. – Ну, как я без тебя буду? Это же словно мне одну руку отрежут. Сколько же лет мы с тобой вместе проработали? Еще с МУРа.

– Ну, ты еще вспомни, сколько лет ты меня, когда я из района туда пришел, простым опером держал и старшего группы не давал. Вот скажи, чего ты меня тогда мытарил? – с застарелой обидой в голосе спросил Стаc.

– А я помню? – удивился Гуров. – Лет-то сколько прошло! Зато потом! И я тебе спину прикрывал, и ты мне! И ведь из таких ситуаций выпутывались, когда и в живых-то остаться невозможно было. Да, славное было время! Нет, я тебя не уговариваю…

– И не пытайся! – решительно заявил Стаc. – Вот ты скажи, что мы с тобой за все эти годы видели, кроме службы нашей окаянной?

– Да ничего, – согласился Гуров.

– Вот! А что видели наши жены? Ночи бессонные, когда неизвестно, придет утром муж домой или нет? А по госпиталям они сколько возле нас сидели? Да за одно это, за долготерпение их святое, им памятник из чистого золота поставить надо. И если у меня сейчас появилась возможность пожить как человек, на старости лет, я ее не упущу. Квартиру поменяю, машину… Жене шубу норковую куплю! Бриллианты в уши и на пальцы надену!

– Ну, и куда она в той шубе ходить будет? На рынок? А в бриллиантах на грядках копаться? – спросил Гуров и, посмотрев на свет бутылку, удивленно сказал: – Что-то она очень быстро кончилась!

– Давай сюда! – Крячко поставил пустую бутылку возле мусорного ведра и достал из холодильника вторую. – А пусть что хочет, то и делает! В Париж ее свожу!

– А ей тот Париж нужен? – спросил Гуров, открывая бутылку и разливая водку.

– Да пусть хоть посмотрит, а то и была-то только в Болгарии два раза еще при Союзе, а потом? Что она видела? Ну, давай за наших жен! Пусть они будут здоровы и счастливы!

– Поддерживаю! – согласился Гуров и, когда они выпили, продолжил: – Может, ты и прав, а вот я-то один что делать буду?

– К Болотину пойдешь! – утешил товарища Стаc.

– Э нет! – помотал головой Лев Иванович. – Хотел бы, так давно ушел бы. Или меня никогда к себе не звали?

– Звали, и не раз! – подтвердил Крячко.

– Вот! – выразительно сказал Гуров. – И тебя с Петром забрал бы. Потому что куда же мы друг без друга? Помнишь, как нас с тобой тогда уволили?

– Помню! Ты тогда к Южа… Южни… – начал вспоминать Стаc. – Как его фамилия? Хотя какая разница? Так ты тогда к нему устроился и меня с собой взял. А еще и Петру там платили. А за что платили?

– Какая разница? – отмахнулся Гуров. – Главное, что платили!

– Согласен! А потом Петр все переиграл, и нас обратно приняли, как будто ничего и не было.

– Так что не пойду я к Игорю! – решительно заявил Лев Иванович. – Не хочу я под кем-нибудь работать. Он мне, конечно, друг, но все равно не хочу! Я всегда был сам себе голова!

– Скажешь тоже! – хмыкнул Стаc. – Будто Орлов тебя никогда не прикрывал! Вот ты и выпендривался как хотел! А Петр потом на коврах за тебя отдувался!

– А ты вспомни, как мы с тобой его тогда вытащили, – возразил Лев Иванович. – Ведь сняли бы его с позором, если бы не мы. А потом сколько раз Петру плечо подставляли, когда ему совсем худо было?

– Что было, то было, – признал Крячко правоту друга.

– Вот и я о том же, трое друзей нас было, которые всю жизнь вместе держались и этим были сильны, а теперь распалась наша троица. Каждый дальше своим путем пойдет! Ну, давай помянем, что ли, нашу былую жизнь! – предложил Гуров.

– Давай! Только почему так песси-мис-тично? – по складам выговорил захмелевший Стаc. – Мы же не по разным городам разъезжаемся? И все еще живы?

– А ты сам подумай! – предложил Гуров и начал перечислять: – У тебя работы будет невпроворот. Петр в отставку уйдет, будет с внуками возиться.

– Так они у него уже большие, чего с ними возиться? – удивился Крячко.

– Ну, еще какое-нибудь дело найдет. Может, будет мемуары писать.

– Петр? Мемур… Мемуары? – совсем обалдел Стаc. – Это ты хватил!

– А что? Найдет какого-нибудь журналюгу, и тот все запишет как надо. Или Петру рассказать нечего? Да по этим мемуарам сериал можно будет снять длиной в год и даже больше, – заявил Гуров.

– Ну ты чего делать будешь?

– Сначала к родителям съезжу… – начал Лев Иванович.

– Давай за них! Чтобы были здоровы и счастливы! – предложил Стаc.

– Мы за это уже пили, – напомнил не менее его захмелевший Гуров.

– То было за жен! – поправил приятеля Крячко.

– А! Точно! Давай! – согласился Лев Иванович.

– Так чего делать будешь? – стал снова допытываться Стаc.

– Не знаю, я без работы не могу, а работы-то и не будет! – вздохнул Гуров. – Давай за то, чтобы я не у дел не остался!

– Да тебя с руками… – начал было Крячко.

– А я руками не хочу! – пьяно запротестовал Лев Иванович. – Я служить хочу! Но не смогу уже! Скажи, Стаc, почему жизнь такая беспощадная? – почти со слезой спросил он.

– Это просто жизнь, Лева! Давай за нее!

Вот за таким, казалось бы, бессмысленным и пьяным разговором они уговорили и вторую бутылку, а от третьей, припрятанной Стасом, Гуров отказался. Крячко проводил друга до такси, возле которого они распрощались так, словно на войну уходили, причем на разные фронты, даже обнялись, и Лев Иванович уехал. Водитель, очень недовольный тем, что ему попался пьяный клиент, который, чего доброго, мог и машину испачкать, страшно удивился, увидев в зеркале заднего вида совершенно трезвый взгляд Гурова. Лев Иванович был вообще на выпивку крепок, а уж сейчас, когда он был на нервах, она его вовсе не брала, он ехал и думал, сумел он, если не достучаться до Крячко, то хотя бы посеять в его душе сомнение. А вот не менее трезвый Стаc, которого было тоже не так легко свалить с ног, вернувшись домой, всерьез призадумался, а так ли уж верно его решение. И ведь оба, зная друг друга много лет, прекрасно понимали, что ни тот, ни другой пьяным не был. Оба притворялись и дурачили друг друга, но вести по трезвой такой разговор им было бы гораздо сложнее. А вот этот затеянный Гуровым вечер воспоминаний-размышлений мог и должен был напомнить Стасу о связывавшей их троих и выдержавшей все испытания многолетней службе-дружбе, о том, что старый друг – лучше новых двух, о том, что «без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями много», и ни за какие деньги этого не купишь, хотя продать, точнее, продаться, можно. Но вот услышал его Стаc или нет, и что он решит, Лев Иванович мог только предполагать, потому что решающее слово оставалось за Крячко.