– А кто сказал, что мы лезем на рожон? – хитро рассмеялся Гуров. – Мы им сейчас такое представление устроим, что им станет не до оружия. Пошли, Стас. А вы тут сидите, как послушницы в келье, – никого ни по какому поводу в каюту не впускать. Кстати, сразу я не обратил внимания – вон, фиксатор замка. Кнопку нажал – и никакой сипасской его не откроешь.

Выйдя в коридор, Лев почему-то направился в сторону, противоположную каюте Стаса – к выходу на палубу. Сообразив, что Гуров задумал какой-то маневр, Крячко молча последовал за ним. Поднявшись по лестнице на палубу выше, они вскоре оказались у телестудии. Уже отчасти знакомый им охранник Хосе несколько растерянно поинтересовался:

– Вам кого, господа?

– Режиссера и видеооператора, – многозначительно подмигнув, сообщил Лев с жизнерадостной улыбкой. – Они могут снять сенсационные кадры.

Тот, заглянув внутрь студии, кого-то окликнул, и к приятелям вышел тот самый режиссер, который минувшим днем готовил прямую трансляцию их выступления по кабельному телеканалу «Принцессы Энни». Удивленно взглянув на визитеров, он сдержанно поинтересовался, чему обязан их появлением, и настороженно добавил:

– Вы желаете сделать еще какое-то заявление?

При этом в его глазах читалось: «Что они, черт подери, затеяли, эти русские?..» Но Гуров поспешил его успокоить.

– Сэр, не желаете снять любовников жены моего друга, которые совсем распоясались и уже в открытую приходят в его каюту, как в свою собственную, и никак не желают ее покидать? – вкрадчиво предложил он.

– Это действительно так? – посмотрел на Стаса режиссер с внезапно загоревшимся интересом.

– Оф коос, сэр! (Разумеется!) – энергично закивал Крячко. – Они и сейчас, в данный момент, занимаются там любовью.

– Хм… – вдруг засомневался режиссер. – Допустим… Но если мы сейчас туда придем, то не окажется ли это нарушением чьих-то прав? Вы не допускаете возможности иска в суд в связи с несанкционированным вторжением в личную жизнь?

– Сэр, вторжение в личную жизнь уже произошло – в мою личную жизнь! Это моя каюта, в ней находится моя жена! И я имею полное право общественного освещения факта супружеской измены! – с некоторым даже надрывом, колотя себя в грудь кулаком, возмущенно проговорил Станислав.

– Сэр, в чужую каюту мы с вами войти не сможем ни за что и никогда, – снисходительно улыбнулся Лев. – Сипасска этого джентльмена подойдет только к его каюте. Этого вам достаточно?

Судя по всему, последний довод поставил окончательную точку на сомнениях режиссера. Заглянув в студию и окликнув оператора, он в предвкушении маленькой, но скандальной сенсации поспешил следом за приятелями. Пройдя в коридор пассажирского блока и остановившись у каюты в конце коридора, они некоторое время прислушивались. Но изнутри не доносилось ни звука. Режиссер моментально поскучнел и вяловато махнул оператору – снимай, чего уж там, раз все равно пришли.

Тот послушно включил камеру, взяв в кадр дверь и стоящих перед ней. Чиркнув по декодеру сипасской, Крячко решительно шагнул внутрь каюты и… Никого в ней не увидел. Но закон жанра требовал бурного развития событий. Повернувшись к камере и яростно жестикулируя руками, Стас грозно оповестил:

– Леди энд джентльмены! Сейчас на ваших глазах я перерою эту каюту и найду негодяев, которые хотят разлучить меня с моей любимой! Смотрите, смотрите все!!

Режиссер, по достоинству оценив этот нестандартный актерский ход, благосклонно улыбнулся и изобразил «о’кей» пальцами правой руки. Разумеется, никаких любовников здесь нет, но для скучающей публики и это незапланированное «пип-шоу» может оказаться вполне приемлемой развлекухой. Крячко тем временем, продолжая бушевать с мощью девятибалльного шторма, решительно открыл стенной шкаф и, картинно выбросив из него все содержимое, направился к душевой.

– …А ну-ка, не здесь ли он спрятался, этот гнусный мерзавец? – мешая воедино русские и английские слова, продолжал реветь он разъяренным мастодонтом, которого цапнул за пятку саблезубый тигр.

Окончательно придя в хорошее расположение духа, режиссер радостно потирал руки – этот чудак из далекой России был настоящей находкой для такого комедийного сюжета. Однако в следующий момент он ошеломленно увидел, как русский за грудки выволакивает из душа двоих темноволосых парней в гавайских рубашках. Те, как видно, никак не ожидали подобного развития событий и совершенно не знали, как им реагировать на происходящее.

А Крячко, волоча их под объектив камеры, грозно рычал и только что не извергал из ноздрей струи раскаленного пара. Не давая опомниться этим двоим, он внезапно развел их в разные стороны и резко свел лицом к лицу. Те с воплем громко стукнулись лбами, теряя всякую возможность ориентироваться в пространстве. Воспользовавшись тем, что они на мгновение обмякли и потеряли способность сопротивляться, Стас отпустил их рубашки, но тут же схватил за уши, стиснув их своими крепкими пальцами, словно железными клещами.

Окончательно деморализованные «гавайцы» утратили всякую способность хоть как-то реагировать на этот бред наяву. Как два нелепых манекена, они стояли лицом к видеокамере, уныло дожидаясь конца этой иррациональной фантасмагории, будучи не в силах и на йоту понять сути того, что с ними происходит и как они вообще могли оказаться в подобной ситуации.

– Признавайтесь, негодяи, вы – любовники моей жены? – мотая их головы за защемленные в пальцах уши, громыхал Станислав. – Я дал клятву на кресте, что выкину за борт всякого, кто покусится на мою семью! Говорите, признавайтесь, канальи!

Учитывая то, что «гавайцы» не понимали и половины сказанного Стасом, Гуров любезно взял на себя труд перевести его сентенции на вполне понятный английский. Уразумев, что этот разъяренный тип собирается отправить их за борт только за то, что они якобы блудили с его женой, «гавайцы» совсем пали духом, начисто забыв о припрятанных под одеждой «береттах». Да и какие «беретты» могли бы тут помочь, если этот свирепый ревнивец, скорее всего, способен голыми руками порвать их на части?!

– Сэр, ноу, ноу! – хором заголосили «гавайцы», надеясь хоть как-то умилостивить это безжалостное чудовище с иерихонской трубой хриплой глотки. – Мы не любовники, мы не любовники! Нет! Нет! Мы здесь… Мы…

А вот что «мы» делали в чужой каюте, «гавайцы» не знали, как объяснить. В самом деле! Чем и как обосновать, какую безобидную причину найти тому, что они оказались не где-нибудь, а именно здесь?! Осекшись, глазами полными слез, они искоса обменялись вопросительными взглядами, безмолвно вопрошая друг у друга: что же сказать-то?

Не признаваться же в самом деле в том, что они пришли сюда вовсе не для дружеского чае– или кофепития, а для того, чтобы взять в заложники проживающих в этой каюте?! Боже, если бы они знали о том, что этот хрипатый зверь обитает на этой площади, они бы сюда не сунулись и под дулом автомата! Да этого бронтозавра наверняка и «беретта» не рискнула бы прострелить…

Режиссер, наблюдая за развертывающимся экспромт-шоу, едва не подпрыгивал от радости. За всю его карьеру еще ни разу не было более отпадного зрелища. Наконец один из «гавайцев», случайно заметив валяющийся на полу бюстгальтер Маргариты, с ликованием сообразил, какую версию можно было бы использовать.

– Сэр, хочу вам признаться, мы с другом – фетишисты! – торопливо заговорил он, понимая, что еще минута пребывания его левого уха в кошмарных живых тисках – и оно отпадет само собой. – Мы не способны вступать с женщинами в естественную связь, и нас удовлетворяет лишь обладание предметами их нижнего белья.

– Да, да, сэр, это все чистая правда! Мы не любовники вашей жены, мы собирались похитить ее белье для… фетиш-секса, – воспрянув духом, зачастил другой. – Ваша жена столь красива, что мы просто с ума сходили от страсти по ее нательным вещам. Ой! Больно же!

– Вы чего, онанисты, что ли? – недоуменно уточнил Крячко.

– А-а юу мастурбато? – тут же перевел его вопрос на английский Лев.