Приняв решение, Сергей Николаевич не стал больше ломать голову, а просто позвонил брату на мобильный. Телефон не ответил. Тот же результат получился, когда Сергей Николаевич набрал домашний номер Владимира. Больше звонить было некуда. Владимир мог отправиться ужинать в ресторан, мог закатиться к любовнице, но места, где развлекался брат, были Сергею Николаевичу неизвестны.
Оставалось надеяться, что Владимир все-таки еще включит свой телефон. Сергей Николаевич завел машину и поехал домой. При воспоминании о красном «Ниссане» и запахе духов в подъезде на душе у него слегка скребли кошки, но Сергей Николаевич заставил себя не сосредотачиваться на этом. Время еще было не позднее, и можно было легко проверить, не ждет ли его дома какой-нибудь сюрприз. С этой целью Сергей Николаевич решил опять прибегнуть к помощи бывшего коллеги – если посулить ему бутылку портвейна, Кипренский не откажется составить ему компанию – только не нужно отпускать его далеко от себя. В случае же, если они обнаружат что-то подозрительное, можно будет опять переночевать у Кипренского – как говорится, в тесноте, да не в обиде.
Однако, вернувшись, Сергей Николаевич прежде всего старательно объехал на машине весь свой квартал, выискивая, не притаился ли где ярко-красный «Ниссан». Он понимал, что выглядит глупо – в конце концов, кто мог помешать убийце приехать, например, на синем автомобиле? – но поделать с собой ничего не мог. Так ему было спокойнее.
Красных машин на этот раз нигде поблизости не стояло. Сергей Николаевич поставил «Жигули» на своем законном месте и, даже не заглядывая к себе, отправился к бывшему ботанику Кипренскому.
Его визит оказался очень кстати. Кипренский находился как раз в том состоянии, когда добавить нужно просто позарез, а денег нет и не предвидится. Едва Гладилин намекнул, что деньги есть, как ботаник пришел в восторг и был готов следовать за соседом в огонь и в воду. Его даже нисколько не удивило предложение перебраться в квартиру Гладилина, хотя даже в лучшие времена они в гости друг к другу не ходили. Гладилину и сейчас не улыбалось коротать ночь в компании горького пьяницы, но одному было еще хуже. В конце концов, если Кипренский будет очень докучать, его всегда можно будет выставить, решил он, – главное, что в самый неприятный момент он не будет один. Сергей Николаевич психологически еще не был готов войти в свой подъезд в одиночку.
Но сначала они заглянули в магазин. Гладилин купил кое-какой еды, а развеселившийся Кипренский огромную бутылку мутного красного вина с какой-то жуткой этикеткой – Гладилин не присматривался, но ему показалось, что на вине изображен мертвец в саване. Набрав припасов, они пошли к Гладилину.
Ничего подозрительного во дворе Сергей Николаевич не заметил. Ничем угрожающим не пахло и в подъезде. Он приободрился, воспрянул духом, и даже неопрятный, перманентно опухший Кипренский перестал вызывать у него раздражение.
Еще одним испытанием было проникновение в собственную квартиру. Сергею Николаевичу казалось, что он не был дома уже месяц, хотя не прошло еще даже суток. Дверь он отпирал с некоторым трепетом не только из-за того, что опасался обнаружить там чужих.
На этот раз ощущения, что в доме побывал посторонний, не было. Гладилин подумал, что утром он был слишком взвинчен, чтобы правильно оценивать ситуацию, вот и мерещилась ему всякая чепуха. Как ни в чем не бывало он занялся приготовлением ужина и даже не отказался выпить с Кипренским его мутной бурды, хотя в принципе никогда ничего не пил, кроме шампанского в новогоднюю ночь.
Бывший ботаник, попав в приличную квартиру, расчувствовался и стал горевать о своей погибшей жизни и загубленной карьере. «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?» – сказал он Гладилину. Гладилин не возражал. В последнее время ему тоже начинало казаться, что жизнь – всего лишь сон, и порой весьма страшный.
Больше он пить не стал, а только плотно поужинал и предложил Кипренскому или выметаться, или ложиться спать, потому что ему обязательно нужно было хорошенько выспаться. С утра он собирался опять навестить участкового, а заявление все еще не было написано. Кипренский возражать не стал, просто не мог – как алкоголик со стажем, он пьянел моментально, с первого стакана уже не вязал лыка. Он только немного покружился по квартире и, как показалось Гладилину, свалился где-то в прихожей. Выяснять подробностей Сергей Николаевич не стал – он для этого слишком устал.
Перед тем как лечь спать, Гладилин еще раз позвонил брату. Тот по-прежнему не отвечал. Это очень не понравилось Сергею Николаевичу, но что делать в такой ситуации, он не знал. Если сейчас же обратиться в милицию и сказать, что он обеспокоен тем, что брат не отвечает на звонки, его окончательно примут за идиота, тем более что он имел глупость выпить из бутылки с саваном на этикетке и теперь от него разит, как от винокурни. Если даже рассказ об убийстве не произвел на участкового ни малейшего впечатления, то кому какое дело до беспокойства нетрезвого гражданина Гладилина? Он решил оставить все как есть, рассчитывая, что до утра такой прохиндей, как его братишка, продержится.
Кипренский признаков жизни не подавал, что произвело на Гладилина благоприятное впечатление. Он ожидал, что с бывшим коллегой будет гораздо больше хлопот. Однако, учитывая необычность ситуации, Сергей Николаевич изменил своим привычкам и спать улегся не на кровать, а на диван, который стоял около балкона. По какому-то наитию он даже не стал раздеваться.
Тем не менее заснул он на удивление быстро и крепко. Кажется, ему даже ничего не снилось в ту ночь, хотя обычно неприятные сны частенько докучали Гладилину. Только в середине ночи какой-то странный звук пробудил его и заставил прислушаться. Кто-то тыкался впотьмах в прихожей, шаркал подошвами. Спросонок Гладилин облился холодным потом, но потом вспомнил, что было вечером, и сообразил, что это проснулся Кипренский и теперь ищет выход. Он-то наверняка ничего не помнил и, скорее всего, был уверен, что находится у себя дома. Впрочем, Сергей Николаевич не знал, что может прийти в голову сильно пьющему человеку, и решил ему помочь.
– Кипренский! – позвал он.
В прихожей раздался кашель, а потом тихо щелкнул дверной замок. Кажется, гость собирался уйти по-английски. На всякий случай Гладилин решил посмотреть, что там происходит, и встал с дивана. Он надел тапочки и, ругая мысленно шебутного ботаника, направился в прихожую.
Из коридора в комнату упал косой луч света с лестничной площадки, и опять послышался щелчок. Звук был странный – это не мог быть щелчок закрывающейся двери, Гладилин отличил бы звук своего замка среди тысячи других. Но однако же полоса света у порога пропала. Наружная дверь закрылась – и уже с привычным звуком. И в это же время в прихожей раздался шум упавшего тела. Кроме пьяного Кипренского, там некому было падать. Машинально Гладилин сделал еще один шаг вперед, и в этот момент в прихожей вспыхнул свет!
Волосы поднялись на голове у Гладилина. Он явственно услышал, как в прихожей кто-то разочарованно вздохнул и шепотом выругался. Голос этот никак не мог принадлежать Кипренскому. Это вообще был не мужской голос. Гладилин, душа которого наполнилась ужасом, попятился и, наткнувшись на диван, едва не упал. В коридоре разом погас свет.
Поняв, что времени у него нет и не будет, Гладилин бросился к балконной двери – к счастью, шпингалет не был опущен – и с шумом выскочил на балкон. Боковым зрением он увидел – или это только померещилось ему, – как метнулась в комнату призрачная зловещая фигура. Не раздумывая, он ухватился за перила и перемахнул через них.
Третий этаж – не самое подходящее место для таких упражнений, а Сергей Николаевич не слишком-то следил за своей спортивной формой. Да и прыгать с балкона ему совсем не хотелось. Но еще меньше ему хотелось оставаться в темной квартире, где происходит что-то страшное, где продолжается этот кошмар, тянущийся за ним последние дни.
Гладилин повис на вытянутых руках, зажмурился и рухнул вниз, ожидая, что сию минуту услышит, как хрустнут его переломанные ноги и содрогнутся в животе внутренности. Но ничего этого не произошло. Во дворе многие заботились о благоустройстве и любовно высаживали под окнами разнообразную растительность. Сергей Николаевич упал в кусты жасмина – он был весь оцарапан и напуган, но жив и даже ничего себе не повредил.
