Ответом ему была тишина. Со стороны шоссе тоже не долетало ни звука. В горячке схватки Гуров не сумел толком понять, что все-таки там произошло. Но стрельба прекратилась, и шума моторов тоже не было слышно.

Вдруг слева от него затрещали кусты, и долговязая фигура Сидоренко, вынырнув из зарослей, понеслась по мокрой дороге. Он петлял на бегу, как заяц, видимо, опасаясь получить пулю в спину, и скорость развил вполне заячью. Гурову с его ногой нечего было и думать состязаться с ним. Он лишь задумчиво проводил глазами стремительно удаляющуюся тень и, пробормотав под нос: «Что выросло, то выросло», направился к машине.

Сначала он занялся своими недавними противниками. Дорохову уже ничем нельзя было помочь. Пуля вошла ему прямо в сердце, и умер он, видимо, мгновенно. Его товарищ был жив, но до сих пор находился без сознания, и Гуров предположил, что при падении тот повредил шейные позвонки.

– Ну вот, начали за здравие, а кончили за упокой, – недовольно сказал Гуров. Предостережения генерала Орлова сбывались одно за другим.

Гуров спрятал пистолет и, преодолевая боль в ноге, взобрался на борт фургона. Внутри было темно. В нос ему шибанул резкий ядовитый запах, который сразу же напомнил ему какой-то случай из далекого прошлого – то ли его, мальчишку, впервые повели в зоопарк, то ли в цирк, – там тоже стоял похожий запах. Но здесь этот запах был в несколько раз сильнее. И еще здесь вовсю воняло рыбой.

Гуров зажег фонарь. Огромное пространство фуры было заполнено с двух сторон закрепленными на тросах ящиками. Сверху на них был не слишком аккуратно наброшен брезент. Отогнув его, Гуров обнаружил, что перед ним не ящики, а клетки, в которых, нахохлившись и прижавшись друг к другу, сидели крупные белые птицы. Это были пеликаны. Если бы можно было говорить о выражении лица у птиц, то сейчас это выражение можно было охарактеризовать как обреченность. Во всяком случае, именно так показалось Гурову. Это были самые несчастные птицы, которых он когда либо видел в своей жизни. Их выловили в далеких благословенных краях, где они жили своей особенной и вольной жизнью, запихали в грязные клетки и повезли куда-то на край света, не оставив им никаких надежд. Это напоминало торговлю рабами и вызывало примерно те же чувства. Как ни странно, но, глядя на этих взъерошенных, напуганных птиц, многие из которых явно были больны, Гуров уже не чувствовал в себе никакой жалости к тем людям, которые только что пострадали от его руки. Может быть, они и не заслуживали такой суровой кары, но жалеть их уже не хотелось.

Вспышка света произвела на птиц самое неблагоприятное действие. Они заметались в тесных клетках, закричали гортанными голосами. Ядовитый запах усилился. В лицо Гурову полетели грязные брызги. Он выключил фонарь и тихо выбрался из фуры.

Со стороны шоссе вспыхнул свет фар. Послышался надсадный рев мотора, и через несколько секунд Гуров понял, что это катит его собственный «Пежо».

Автомобиль подъехал ближе, сбавил скорость и метрах в десяти от грузовика затормозил. Из него выскочили Самохин и Крячко.

– Черт возьми, Лева, ты в порядке? – задыхаясь, выкрикнул Крячко и, налетев с разбега на Гурова, принялся дотошно его ощупывать. – Цел? Невредим?

– Товарищ полковник! Вы живы? – вторил ему Самохин, подбегая к Гурову с другой стороны.

– Вы с луны оба, что ли, свалились? – сердито спросил Гуров, отстраняясь. – С чего это я вдруг должен помирать? Тут хуже беда – Сидоренко сбежал. Гоняться за ним я теперь не в состоянии, потому что тоже одноногий, а стрелять поостерегся. И без того постреляли – дальше некуда.

Самохин с ужасом всмотрелся туда, куда направил луч фонарика Гуров. Вид неподвижных тел на грязной земле действительно производил гнетущее впечатление.

– Как же вы так, товарищ полковник… – растерянно пробормотал Самохин. – Надо было мне остаться…

– Судя по тому, что вы явились с пустыми руками, действительно лучше бы ты остался, – с досадой заметил Гуров.

– Не все так мрачно, Лева, – сказал Крячко, который, поняв, что с другом все в порядке, пришел в хорошее настроение. – Во-первых, Сидоренко мы твоего поймали. Прямо на нас выскочил. Драться ведь кинулся, паразит! Пришлось ему вложить по первое число. Выместить, так сказать, боль разочарования.

– Где он? – дернулся Гуров.

– Не волнуйся, сидит в машине, – объяснил Крячко. – В наручниках. Я его к сиденью пришпилил, как особо буйного.

– Ну, слава богу! – с облегчением вздохнул Гуров. – А остальные?

– С остальными хуже, – смущенно признался Крячко. – Понимаешь, какое дело… Одним словом, когда вы тут всю эту кашу заварили, мне как раз приспичило по нужде отойти. Ну как нарочно! Так что грузовик я остановить не успел. Ну, вижу я, что он один, – думаю, нагоню на трассе. А тут Самохин вылетает. Мы так подумали: зачем собственную машину гробить – поехали на чужой. Начали мы, значит, нагонять этих засранцев. Они вначале уйти надеялись, но тут дорога петляет, скорость хрен наберешь. Да и фура у них. Короче, вдруг они останавливаются и выходят. Я вижу, дело пахнет керосином – дал предупредительный в воздух. Самохин тоже – для убедительности. А эти наглецы открыли ответный огонь! Ну, правда, стреляли не в нас, а в нашу тачку. И что ты думаешь? Продырявили обе передние шины, да еще, кажется, маслопровод перебили. Ну, это мы потом обнаружили, когда они опять в бега ударились.

– А вы, значит, в молоко стреляли? – недовольно констатировал Гуров.

– Ну, в общем, да, – согласился Крячко. – А что ты хочешь? Ночь. Нервы. Да и пистолет Макарова – та еще штучка. Кто из него попасть во что-нибудь может, тому только в цирке выступать. Одним словом, ушли они, Лева. А я думаю, да и черт бы с ними! Нет, правда! Сидоренко мы взяли, и в одиночку он куда сговорчивее будет, вот увидишь. Другой вопрос: что со всем этим хозяйством делать? – Он кивнул на торчащий в зарослях грузовик.

– Придется с местными коллегами связываться, – сказал Гуров. – Так и так нужно остальных задерживать. Это скажу я тебе, Стас, самые настоящие инквизиторы! Загляни в грузовик – все поймешь.

– Товарищ полковник, так что сейчас делать будем? – спросил Самохин, который возился на обочине с раненым. – Тут один, оказывается, дышит еще. В больницу его надо.

– Мы его не довезем, капитан, – ответил Гуров. – Сейчас на кордон вернемся. Там ведь телефон есть. Вызовем «Скорую», а заодно и коллег озадачим. Ты, пожалуй, здесь пока покарауль, а мы с полковником мигом обернемся. Держи фонарик, чтобы не страшно было!..

Гуров и Крячко сели в машину. На заднем сиденье зло сверкал глазами Сидоренко. Гурову он сейчас вовсе не показался сговорчивым, хотя вид у него был гораздо хуже, чем каких-нибудь полчаса назад, – разбитые губы, опухшее левое ухо и синяки под обоими глазами свидетельствовали, что получил он действительно по первое число.

Однако Крячко не ошибся – синяки пошли Сидоренко на пользу. Несмотря на свой сердитый вид, он уже не уклонялся от общения и даже проявлял некоторые признаки почтительности, наличия у него которой Гуров до сих пор совершенно не предполагал.

– Ну, как пробежался? – спросил его Гуров, усаживаясь за руль. – Вечерние пробежки, говорят, для здоровья полезны. Жаль, мне с тобой побегать не удалось!

– Зато мы с ним славно побоксировали! – захохотал Крячко. – Но скажу тебе, Сидоренко, боксер ты неважный!

– Это-то еще ничего, – заметил Гуров, заводя машину. – Это даже хорошо, что он плохой боксер. Хуже то, что он дурак. Ты вообще понимал, Сидоренко, что тебе грозит за нападение на представителей власти?

– Так мы же что думали? – скромно ответил Сидоренко. – Мы-то думали, что на местных ментов прыгаем, а вы, оказывается, из центрального аппарата! Кабы мы знали!

– Вот, значит, в чем дело! – усмехнулся Гуров. – Ну, это, конечно, причина уважительная. Только незнание не освобождает от ответственности, Сидоренко. У тебя есть единственный шанс реабилитироваться – рассказать нам откровенно, что тебе известно о похищении твоего друга, Ильи Ликостратова.