Главной его целью в данном случае было вовсе не выяснение фактов, большинство из которых и без того были ему уже известны. Основным результатом, которого он стремился добиться, должен оказаться скандал, гвалт, выяснение отношений и, как итог всего этого, — доведение до тайного противника необходимой ему информации.

Поэтому в ожидании адвоката он не сидел сложа руки.

— Так, значит, ты, Витя, утверждаешь, что с бывшим подельником Евгением Красновым вы уже давно не виделись? — с нажимом говорил Лев, в упор уставившись на Каретникова.

— Я? А что я? Я… ничего, — мямлил тот в ответ, испуганно поглядывая на безучастного ко всему происходящему Краснова.

— Чего «ничего»? А для кого ты в «Арсенале» у менеджера деньги брал? Для своей больной бабушки? Кто тебя послал туда? Рябов или Михалев?

Разговаривая с Каретниковым, Гуров не выпускал из поля зрения и Краснова. Он сразу заметил, как на последних словах лицо Жени дрогнуло и расширились зрачки.

«Вот оно как! Значит, тут никаких секретов ни для кого нет. Важные чины работали с уголовниками напрямую, не таясь. Неужели и Михалев? Или это Красный так отреагировал на фамилию Рябова? Она-то уж точно известна, если Витя даже домой к нему приезжал».

— Чего молчишь? — давил Лев. — Отвечай, когда спрашивают! Кто оплачивал заказ Игоря Прыгунова? Чьи деньги передавали тебе в «Арсенале»?

Но ошалевший Витя окончательно потерял способность соображать и, тупо уставившись в пространство, напоминал человека, впавшего в летаргический сон.

— Допрос ведется не по правилам, — вступился за него Краснов. — Вы не имеете права. Это давление. Давление на арестованных. Смотрите — он же сейчас в обморок упадет. Вы превышаете полномочия! Я буду жаловаться!

— А, так я, значит, полномочия превышаю? — старательно изображая все возрастающий накал страстей, повернулся к нему Гуров. — Что ж, извини. Ты, похоже, в вопросах полномочий хорошо разбираешься. Не хуже, чем в жалобах. Так ты, значит, в рамках полномочий действовал, когда своих сокамерников на убийство подбивал?

— Никого я не подбивал…

— Когда в камеру нож проносил, когда выбирал, кто «исполнять» будет? — не слушая его, продолжал нажимать Гуров. — Это ты, значит, в пределах держался? Данной тебе власти не превысил?

— Никого я не выбирал, — угрюмо набычившись, пробормотал Краснов, начавший терять самообладание под таким напором. — Это давление! Я жаловаться буду! Требую адвоката!

— Не выбирал, говоришь. А кто выбрал? Кто платил, кто стоял за всем этим? Кто «заказывал музыку»? А? Отвечай! Кто стоит за убийством Прыгунова — Рябов или Михалев?!

Вопрос, по мнению Гурова, был задан очень вовремя, потому что, не успел он выкрикнуть вторую фамилию, как в комнату для допросов в сопровождении дежурного вошел респектабельный господин в дорогих очках и с весьма ухоженной французской бородкой. По-видимому, он тоже отлично умел владеть собой, поскольку, несмотря на то, что, несомненно, прекрасно все расслышал, у него, как недавно и у Краснова, изменилось лишь выражение глаз. Да и то лишь на считаные секунды.

— Палкин Генрих Робертович, адвокат господина Краснова, — активно включился в процесс респектабельный господин в очках. — На каком основании вы допрашиваете моего подзащитного? Вы назначены следователем по его делу? Я бы хотел ознакомиться с этим распоряжением.

— А, так это, значит, у нас адвокат? Приятно познакомиться, — продолжая разыгрывать «накал страстей», ответил Гуров. — С таким подзащитным вас можно только поздравить. Нигде не теряется. Мало того что на воле никогда без дела не сидит, он и в тюрьме своего не упускает. А, Женя? Чего молчишь? Адвокат твой в курсе, чем ты здесь в свободное от баланды время занимаешься? Как сокамерников своих на тот свет по заказу отправляешь? Не с этих ли гонораров таких дорогих «защитников» оплачиваешь?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — произнес Краснов, после чего обратился к Палкину: — Генрих Робертович, меня на очную ставку вызвали с нарушением всех правил. Я жалобу хочу подавать.

— Обязательно подадим, — гневно сверкнув очками в сторону Гурова, заверил Палкин. — И за нарушение правил, и за клевету. Что вы себе позволяете? По какому праву выдвигаете против моего подзащитного эти гнусные обвинения? Вы можете доказать свои слова?

— Докажу, не волнуйтесь, — постепенно «остывая», ответил Лев. — Пишите свои жалобы. Бумага все стерпит. А ты, Витя, смотри, — обратился он к Каретникову. — У тебя шансы еще есть. Непосредственно в убийстве ты не участвовал, вина твоя, можно сказать, только косвенная. Так что тебе по одной статье вот с ним идти просто глупо будет. Так что очень советую подумать. Ему так и так по полной впаяют, а ты чистосердечным признанием участь свою можешь серьезно облегчить. Думай! — Он повернулся в направлении двери и выкрикнул: — Уведите!

В комнате появились охранники, и под протестующие возгласы Палкина, утверждавшего, что Каретников необходим ему как «свидетель» для составления жалобы, Витю увели.

— Вы, по-видимому, хотите пообщаться со своим подзащитным? — уже совершенно спокойно обратился он к возмущенному до глубины души адвокату. — Так у нас для этого есть специальные помещения. Я сейчас распоряжусь, вас проводят.

— Мне не нужны никакие специальные помещения! — брызжа слюной, вопил Палкин, будто «заразившись» от полковника неким вирусом повышенной эмоциональности. — Мне необходимо составить документ. Он необходим для предоставления в вышестоящие инстанции. Вы превысили полномочия! В отношении моего подзащитного допущены грубейшие нарушения! Мы будем жаловаться!

— Желаю вам всяческих успехов, — произнес Гуров, выпроваживая беспокойного гостя из комнаты для допросов. — Сейчас вас проводят в отдельную комнату, где вы спокойно и без помех сможете обсудить со своим подзащитным все детали своей очередной жалобы на меня. Ребята, забирайте его, — выглянув в коридор, сказал он ожидавшим возле двери охранникам. — Больше не нужен.

Первая часть задуманного плана была выполнена. Фактор неожиданности использован по полной, смятение в ряды противника внесено. Теперь можно было приступать ко второму акту рискованного спектакля.

Выяснив, куда шли «космические» наценки на продукцию «Авиаграда», Гуров уже не сомневался, что за загадочной «эпидемией самоубийств», поразившей семью Дмитрия Рябова и кое-кого из тех, кто близко с этой семьей общался, стоит чиновник Генштаба Владимир Михалев. Но вместе с тем он понимал и то, что добыть «неопровержимые доказательства» на человека такого уровня и защищенности практически нереально. И дело даже не в том, что у него почти не оставалось времени. Михалев ни в чем не участвовал сам, все делал чужими руками и, следовательно, лично нигде не мог «засветиться».

К убийству Прыгунова он мог быть причастным максимум как инициатор. В деле Рябова, вполне возможно, выступал как заказчик, но и в этом случае «своими руками», конечно же, ничего не делал. Даже если он находился в машине, которая в тот вечер приехала за Рябовым, это практически ничего не дает.

Как доказать, что он был там? Кто вообще сказал, что в тот вечер за Рябовым приезжала какая-то машина? Камеры зафиксировали только то, как он вышел из подъезда и пешком отправился в неизвестном направлении.

Любой мало-мальски опытный адвокат, хоть тот же Палкин, как дважды два докажет, что он взял такси и поехал на кладбище, чтобы отправиться на тот свет следом за любимой женой и дочерью.

Доказательств и улик на Михалева не было, и, чтобы они появились, нужен был некий непредсказуемый ход, который спровоцировал бы его на ошибку. Заставил бы проявить себя, выйти из тени и совершить такой поступок, который явился бы одновременно и доказательством, и уликой.

Именно этим непредсказуемым ходом и были «скоропалительные» аресты, совершенные полковником. Как руководитель следствия, он мог производить задержания, но хорошо понимал, что, не предъявив «фигурантам» конкретных обвинений, очень скоро вынужден будет их отпустить.