Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– С Костей мне побеседовать не довелось, потому что он сбежал, – обыденным тоном сообщил Гуров, словно речь шла о том, что Костя пока занят пустяковым делом, а как только освободится, полковник непременно с ним побеседует.

– Сбежал? – Вот теперь она удивилась, даже изумилась. Тамара Валентиновна даже сняла очки и положила их на стол перед собой, и от этого сразу стала выглядеть еще моложе. – Ерунда какая-то! – растерянно произнесла она. – Этого не может быть!

– Почему? – спросил полковник.

– Да потому что быть этого не может! – воскликнула директриса.

– В логике вам не откажешь, – улыбнулся полковник.

– Вы, конечно, можете иронизировать сколько угодно, но если вы подозреваете Костю в чем-то ужасном, то идете по ложному пути, – заявила Горецкая. – Это я вам говорю для вашей же пользы. Я хорошо знаю, что такое время профессионала и как дорого оно ценится.

– А почему вы решили, что я его в чем-то подозреваю? Кажется, я ни о чем таком не говорил.

– Ах, оставьте! – махнула рукой Горецкая. – Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что полковник МВД интересуется личностью бывшего сотрудника лицея не для того, чтобы узнать о его профессиональных заслугах! К тому же я тоже читаю газеты и знаю о нападениях на женщин возле фитнес-центра «Идеал». А Широков как раз там работает. Нетрудно сложить два и два…

– Вы знаете о том, что Широков работает в фитнес-центре?

– Конечно, я же интересовалась его судьбой!

– А вы интересуетесь судьбой всех бывших сотрудников? – в упор спросил Гуров, и Горецкая прикусила язык. Почувствовав, что ступил на верный путь, полковник продолжил: – Сколько у вас проработал Широков – меньше года? И вы продолжаете за него волноваться, печетесь о нем, как родная мать?

Горецкая молчала.

– Тамара Валентиновна, я же еще вчера понял по вашему тону, что что-то в отношении Широкова нечисто. Точнее, я понял это еще до беседы с вами, когда увидел, что он уволился в апреле месяце. И причины этого поспешного увольнения мне очень важны, и я их узнаю. Пусть даже без вашей помощи. Вы же знаете, что такое школа! Это одних учащихся больше тысячи да плюс персонал. Так что в информаторах у меня дефицита не будет.

Горецкая встрепенулась. Она выпрямилась в кресле и даже подалась вперед, ближе к Гурову:

– Да нет же, Лев… простите?

– Иванович, – подсказал Гуров.

– Лев Иванович, я не хочу, чтобы вы меня превратно поняли. Вы ошибаетесь, думая, что я пытаюсь от вас что-то скрыть. Нет нужды собирать информацию из третьих рук, потому что там вы столкнетесь с целой горой сплетен и басен. А я знаю ситуацию изнутри.

– Значит, ситуация все-таки была?

Горецкая снова принялась крутить в руках карандаш.

– Да, – кивнула она. – И весьма… щепетильного свойства. Поэтому я и хотела, чтобы вы прежде поговорили с самим Костей. Дело в том, что он не так уж виноват… нет, конечно, он виноват, – спохватившись, поправилась она, – но тут нужно знать все. И учитывать личность Алены Милютиной.

Гуров внимательно слушал. Личность Алены Милютиной пока что была для него полной загадкой, однако он не перебивал Горецкую. А та говорила так, словно была уверена – полковник и сам многое знает, а она может лишь дополнить факты деталями.

– Алена очень рано сформировалась как женщина, – медленно говорила Тамара Валентиновна, тщательно подбирая слова. – Я помню ее с первого класса, так вот, она еще девочкой была… очень женственной, что ли. Словно она родилась такой. Знаете, бывают женщины, которые от природы это чувствуют.

– Что «это»? – не понял Гуров.

– Ну, то что они женщины. Вы мужчина, вам сложно понять, – засмеялась она и прищурилась, покусывая в задумчивости губу. – Хорошо. Я попробую объяснить вам на личном примере. Дело в том, что вот я как раз была лишена этого качества. Я долгое время воспринимала себя просто как школьницу, отличницу, победительницу многих олимпиад… Потом – как студентку, выпускницу с красным дипломом. Я знала, что многое умею, многое знаю, и в этом мои заслуги. Но я не чувствовала, что я привлекательная девушка. И что благодаря только этому качеству могу нравиться. И молодые люди, парни, не обращали на меня особого внимания. Им были безразличны мои дипломы, начитанность, эрудированность…

– Может быть, вы просто не с теми молодыми людьми встречались? – позволил себе перебить собеседницу Гуров.

– Нет-нет, я вовсе не об этом сейчас говорю! – торопливо сказала Горецкая, замахав руками. – И ребята были вполне достойные, но вот в чем дело… Была у меня тогда подруга Рита – собственно, она и сейчас есть. Вот она обладала этим качеством в полной мере – осознавала, что она женщина, и пользовалась своей привлекательностью. Хотя красавицей ее не назовешь. Меня всегда поражало – ну почему? Чем я хуже ее? Вроде бы я одеваюсь так же, и даже прическу делаю похожую. Ну вот она покупает новую юбку – и я покупаю почти такую же. Но она в своей выглядит как суперзвезда, а на мне юбка сидит как на корове седло!

– Боюсь, вы преувеличиваете, – улыбнулся Гуров.

– Оставьте, Лев Иванович, не нужно этого великодушия. Лучше проявите великодушие, выслушав меня молча. Поверьте, мне совсем не легко даются такие откровения перед посторонним мужчиной, и если бы не ответственность за Костю Широкова, я никогда бы вам ничего этого не рассказала.

Горецкая говорила быстро, словно торопясь высказать то, что не должно было стать достоянием действительно постороннего ей человека, чтобы никогда больше не возвращаться к этому вопросу. В ее монологе не было и намека на кокетство, а чувствовала она себя немного неловко и торопилась поскорее закончить разговор. И Гуров умолк, перестав комментировать.

– Моя подруга имела истинно женскую интуицию в отношении того, что ей идет, а что нет. Она знала, что ей вовсе не нужно оканчивать школу с золотой медалью или институт с красным дипломом. Она чувствовала, осознавала, что достойна любви и восхищения просто так. За то, что она женщина. Да она и в институт-то поступать не стала, а окончила курсы маникюра. Сейчас – мастер дизайна ногтей, имеет свою фирму, но не в этом дело. Мужчины по ней всегда с ума сходили. А я не могла понять, в чем же дело. А потом… Потом я вынуждена была признать, что у меня нет врожденного чувства Женщины. Нет врожденного вкуса. И я начала работать над собой. Решительно выбросила все вещи из своего гардероба, пошла в ателье и стала шить на заказ. Выбрала себе хорошего парикмахера, он профессионально подобрал мне имидж. И теперь я уже не сомневаюсь в себе, я обрела уверенность. Но это не моя заслуга. Это результат кропотливой работы – как всегда и во всем у меня было. То, что мне давалось с трудом, у моей подруги получалось легко и естественно. Мы как-то разговорились, и я сказала, что в салоне красоты чувствую себя женщиной: со мной носятся, надо мной колдуют, а я лежу и расслабляюсь. А Рита пожала плечами и сказала, что она всегда так себя чувствует. И что походы в салон красоты ее только утомляют, потому что она и сама умеет сделать себя красивой. Понимаете?

Директор перевела дух как человек, облегчивший душу. Гуров смотрел на нее и, как ему казалось, понял, что женщина хотела до него донести.

– А Алена Милютина… – медленно произнес он.

– А Алена Милютина как раз из той породы, что и моя Рита, – подхватила Горецкая. – Она всегда знала, что привлекательна, воспринимала это как данность. В нее постоянно влюблялись мальчишки – и одноклассники, и те, кто постарше. В шестом – шестом! – классе она выложила в социальной сети свое фото. Знаете, близкое к эротическому. Вся школа словно с ума посходила. Я была вынуждена вмешаться. Признаюсь, видела это фото, мне пришлось посмотреть. И вот мое внутреннее впечатление: она выглядела на нем естественно. Без пошлости, без вульгарности. И все же я попросила ее убрать этот снимок. Я не могла поступить иначе, меня должность обязывает. Объяснила ей, что таким образом она зарабатывает дешевую популярность, а она достойна большего. Возможно, я немного слукавила.

1922
{"b":"911693","o":1}