Поэтому Гуров решил «побеспокоиться» сам и собеседования с коллегами Дмитрия Рябова провести по месту работы.

Прибыв в департамент, он отрекомендовался дежурному, после чего довольно долго ждал, пока тот говорил по телефону, по-видимому, докладывая кому-то о его прибытии.

— Проходите, — наконец разрешил дежурный. — Третий этаж направо. Кабинет 378.

— Это кабинет Дмитрия Петровича? — уточнил Лев.

— Да. Сейчас там временно исполняющий обязанности, Шакуров Сергей Николаевич. Вы можете поговорить с ним.

— Спасибо.

«Однако оперативно, — думал Гуров, поднимаясь в лифте. — Король умер, да здравствует король! Что значит военное ведомство. Предыдущий начальник «освободил кресло» лишь вчера, а новый тут как тут, уже сегодня. Кто бы это мог быть, интересно? Кто-то из замов? Или какой-нибудь ушлый карьерист, с помощью интриг и криминала убравший «конкурента» и получивший наконец-то заветную должность?»

Но «криминальная» версия не оправдалась. Уже с первых минут разговора с худощавым темноволосым мужчиной, сидевшим за необъятным рабочим столом, выяснилось, что это действительно бывший зам.

— Да, история очень неприятная и странная, — говорил он. — Дмитрий Петрович был довольно уравновешенным человеком, никто даже предположить не мог, что он способен совершить что-то подобное. По-видимому, смерть единственной дочери оказалась слишком сильным ударом.

— Если я правильно понял, вы работали в самом непосредственном контакте с Дмитрием Петровичем. В последние несколько дней не замечали чего-то необычного в его поведении? Повышенную эмоциональность, раздражительность? Или, наоборот, отчуждение, нежелание общаться? — поинтересовался Лев.

— Пожалуй, нет, — после короткого раздумья ответил Шакуров. — После смерти дочери он действительно изменился, стал более замкнутым. Дмитрий Петрович был не из тех, кто склонен со всеми обсуждать свои переживания, и после трагедии с Ольгой эта черта его характера проявилась со всей наглядностью. Но на работе это не отражалось. По крайней мере, лично я ни разу не видел, чтобы у него произошел какой-то эмоциональный срыв или что-то в этом роде. Да и от других не слышал.

— И в последнее время тоже? Например, вчера? — пытливо взглянул на него Гуров.

— Да, и в последнее время, в том числе и вчера. Обычный рабочий день, решение текущих вопросов, за которыми, могу вам сказать даже по своему личному опыту, просто не остается времени на эмоции. У нас очень насыщенный график.

— Среди коллег Дмитрия Петровича был кто-то, с кем он общался особенно близко? Кому мог доверить свои тайны, поделиться личными переживаниями?

— Не знаю. Я уже говорил, он был человеком довольно сдержанным. Не склонным проявлять эмоции и тем более делиться ими. По работе он общался с очень многими людьми, возможно, чаще других со своими замами. Я вам свое мнение уже высказал. Можете побеседовать с другими, возможно, они расскажут что-то более интересное.

— Буду очень рад. А как мне встретиться с ними?

— Я сейчас скажу Маргарите Павловне, она вам поможет.

Шакуров нажал кнопку на небольшом пульте, стоявшем на столе, и в кабинете появилась солидная дама с высокой прической, которую Гуров уже видел в «предбаннике».

— Маргарита Павловна, полковнику Гурову необходимо побеседовать с заместителями Дмитрия Петровича. Сориентируйте его, пожалуйста, с направлениями, он у нас здесь впервые.

Поблагодарив, Лев вышел следом за секретаршей, но прежде чем «ориентироваться с направлениями», решил поговорить с ней самой.

Однако все его попытки «надавить на чувствительность» привели лишь к перечню стандартных ответов, типа: «не видел», «не знаю», «не привлекался», которые незадолго до этого он уже слышал от Шакурова.

«Да, дамочка просто кремень, — думал полковник, следуя за Маргаритой Павловной к кабинету очередного зама. — В «сдержанности» не уступит и начальству. Кого же Орлов имел в виду, когда грозился мне кучу свидетелей привести, слышавших, как Рябов говорил, что жизнь ему не мила? Явно это были не коллеги по работе. Сдается мне, что здесь я, кроме версии о «сдержанности», ничего другого не услышу».

Предчувствия его не обманули. Обойдя под чутким руководством Маргариты Павловны всех замов Рябова и побеседовав с некоторыми его коллегами из смежных подразделений, Гуров так и не смог добавить практически ничего к тому, что уже знал от Шакурова.

Будто сговорившись, все до единого упоминали о сдержанности и замкнутости Рябова, и лишь изредка эта немногословная характеристика разбавлялась упоминаниями о том, что он «сильно переживал гибель единственной дочери». В этих показаниях сослуживцев трудно было заподозрить подвох. Но именно это и настораживало полковника.

Выходило, что Дмитрий Рябов был совсем не из тех людей, которые склонны к эмоциональным всплескам и спонтанным реакциям. К тому же на момент смерти ему было уже пятьдесят четыре года. Трудно предположить, что умудренный опытом человек, сдержанный по характеру, да к тому же еще и прошедший суровую «школу жизни» во властных коридорах, мог в одночасье превратиться в законченного неврастеника, склонного к суициду. Даже учитывая такую вескую причину, как смерть единственной дочери.

Путешествуя из кабинета в кабинет, Гуров то и дело возвращался к мысли о том, что убийство Рябова — чей-то заказ. Но для такого заказа должны быть очень веские мотивы. А то, что на данный момент было известно ему о жизни и деятельности покойного, ни на какие мотивы не давало даже намека.

«Похоже, отношения Рябова с коллегами были сугубо официальными. Но живой человек, пускай даже «сдержанный и замкнутый», не может постоянно вариться в собственном соку. Всегда есть кто-то, с кем можно «поговорить по душам». И, похоже, эту «жилетку» Рябов не искал среди коллег по работе. С кем еще он общался? Были же у него выходные, свободное время. Как он их проводил?»

Поразмыслив о том, кто бы мог дать какие-то «наводки» по этому вопросу, Лев вдруг вспомнил о личном водителе. У чиновника такого ранга служебный автомобиль, разумеется, был, и, вполне возможно, водителю этого автомобиля приходилось ездить не только по рабочим маршрутам.

— Маргарита Павловна, — обратился он к секретарше, преданно сопровождавшей его в скитаниях по кабинетам. — Благодарю вас за помощь, думаю, нам больше не стоит отвлекать занятых людей от работы. Единственный, с кем я еще хотел бы поговорить, это водитель Дмитрия Петровича. У него ведь был служебный автомобиль? Организуйте мне встречу с ним, и я больше не буду надоедать вам своим присутствием.

Лицо вышколенной секретарши приняло несколько напряженное выражение, но это продолжалось всего лишь секунду. Восстановив дежурную вежливую улыбку, она проговорила:

— Я должна спросить у Сергея Николаевича. Максим теперь возит его, и чтобы поговорить с ним, необходимо его разрешение.

— Да, разумеется.

Вернувшись в «предбанник» кабинета, еще вчера принадлежавшего Дмитрию Рябову, Гуров присел на стул, ожидая результата переговоров секретарши с новым начальником.

Вскоре солидная Маргарита Павловна вновь предстала перед его взором и сообщила, что «Сергей Николаевич разрешил».

Уточнив номер машины, Лев попрощался и спустился вниз. Выйдя из здания, он отыскал среди стройных рядов иномарок, стоявших перед ним, блистающий черным лаком представительский «Мерседес».

— Полковник Гуров, — подойдя к водительской двери, предупредительно развернул он «корочки». — Мне необходимо задать вам несколько вопросов.

— Да, мне уже сказали, — спокойно ответил плотный светловолосый мужчина, мельком взглянув на фотографию. — Мы можем поговорить в машине, если вам удобно.

— Вполне, — кивнул Лев.

Краткое «мне уже сказали» сразу давало понять, что начальство бдит, и подчиненный, несомненно, уже получил необходимые инструкции о том, как следует вести разговор с любознательным полицейским. Поэтому, еще не начав разговор, Гуров почти не сомневался, что и здесь многого ожидать не стоит.