Понурившись, молодая женщина некоторое время размышляла, после чего кивнула и спросила, что именно требуется. Лев пояснил, что нужны сущие пустяки: состричь с пальчика ноготок и намотанным на какую-нибудь спицу ватным тампончиком протереть между щекой и десной ребенка.

— Хорошо… — На лице Марины промелькнула грустная улыбка. — Надо, значит, надо.

Спрятав в карман полиэтиленовый пакетик с тампончиком и ногтем, Гуров собрался уходить, и тут у него мелькнула одна весьма неожиданная мысль. Повернувшись к Марине, он поинтересовался:

— Скажите, а перед тем как исчезнуть, Фрол вам ничего не дарил — какую-нибудь безделушку, игрушку, например?

— Да, вон того мишку… — указала она на довольно крупного пушистого игрушечного медведя, восседавшего на телевизоре. — Я даже Диме не даю с ним играть — пусть будет как память…

— А мне можно посмотреть его поближе? — попросил Лев, явно что-то замыслив.

Взяв медведя, он зачем-то его помял пальцами, раздвинув синтетический мех осмотрел швы и, вполголоса отметив:

— Ну, так я и думал! — попросил нож или лезвие бритвы.

— Вы хотите его разрезать? — встревожилась Марина. — Но зачем?!

— Не волнуйтесь! Я вскрою всего лишь один шов, который и так кем-то уже вскрывался.

Аккуратно разрезав нитки кухонным ножом, Лев запустил пальцы внутрь игрушки и из толщи ватина извлек… толстую пачку пятитысячных купюр!

— Вот такой тут был сюрприз! — отдавая деньги Марине, улыбнулся он. — О! Тут и записка. Вы позволите? Хотя нет, прочтите вы.

Взяв записку, молодая женщина прерывающимся голосом прочла вслух:

— «Мариночка, прости, но у меня безвыходное положение. Я обязательно вернусь. Люблю только тебя одну. Твой Фрол…» — Она тут же схватилась за сердце: — Боже… Кто бы мог подумать? Лев Иванович, как вы об этом догадались?

— Ну, на то я и сыщик… — развел руками Гуров. — Просто мне подумалось, что раз уж Фрол был таким заботливым, то он едва ли оставил бы вас без своей поддержки, тем более, предполагая, что у вас может родиться его ребенок. А как бы он мог передать вам свою помощь? Вот каким-то таким, не вполне обычным способом. Видимо, другой возможности у него не было. Деньги спрячьте и никому-никому об этом ни слова. Ну что, мы, наверное, отбываем. Боря, сейчас опять едем к Федору Андреевичу.

С трудом оторвав от Бориса расхныкавшегося Диму, Марина неожиданно всполошилась:

— Господи! Да что же это я?! Даже чаю не предложила! Лев Иванович, Боря, может, задержитесь? Ну, так неудобно…

— Пустяки! Есть особые обстоятельства. И у вас, и у меня. Вы не поверите, но я надеюсь ближе к утру быть у себя дома, — тихо рассмеялся в ответ Лев.

Дробнов, заранее предупрежденный Борисом, ждал их возвращения в своем кабинете. Снова сев напротив, Гуров поинтересовался, не знает ли тот человека с отчеством — то ли Артемьевич, то ли Арсентьевич. Тот озадаченно наморщил лоб и, некоторое время подумав, припомнил, что — да, лет шесть назад был такой человек, некто Чупчугин Валентин Арсентьевич. Это был частнопрактикующий психотерапевт, который сам предложил ряду спортивных клубов и обществ разработанную им методику психотренингов, позволяющих спортсменам добиться высочайших результатов. И в самом деле прошедшие у него курс «релаксации и активации» спортсмены смешанных единоборств на спаррингах начали показывать весьма завидные результаты. Да и на соревнованиях тоже. Но тут вдруг обнаружилось такое неприятное обстоятельство, как следы допинга у всех, кого «активировал» Чупчугин. Разразился скандал. «Психотерапевт-новатор» тут же «залег на дно», и его следы затерялись на просторах Санкт-Петербурга.

Слушая директора клуба, Борис неожиданно хлопнул себя по лбу:

— Ешкин кот! Точно — Чупчугин его фамилия! Как же это я забыл?!

Как далее рассказал Федор, по признанию «погоревших» спортсменов, Чупчугин в реальности кое-какими методиками все же владел. Так, например, по меньшей мере половину своих подопечных он ухитрялся погрузить в гипнотический сон. Но только половину! Все прочих он пичкал некими «чудодейственными витаминными комплексами», которые на деле оказались допингом иностранного производства. Впрочем, пичкал он допингом и тех, кто оказался гипнабельным. Судя по всему, никакой реальной психотерапевтической методики у этого шарлатана с врачебным дипломом не было, кроме наукообразной болтовни и пилюль с запрещенными стимуляторами.

— Я так понимаю, Пятырин оказался гипнабельным? — слушая повествование Федора, риторически спросил Гуров.

Тот лишь молча кивнул в ответ.

— Понятно… Теперь очень многое становится на свои места. Мне нужна вся информация по этому Чупчугину. У кого ее можно было бы получить?

Дробнов в ответ лишь сокрушенно вздохнул. По его словам, по той простой причине, что «психотерапевт-новатор» нигде официально оформлен не был, а работал по временным договорам, специальных досье на него не оформлялось, а то, что и имелось, сгорело во время пожара. Федор знал лишь то, что у Чупчугина был свой кабинет где-то на улице Клинской, а жил он на Петроградском острове. И — все… Вот такой человек-загадка.

— Хорошо, но вы хотя бы лично с ним общались? Что вы можете о нем сказать как о человеке? — В голосе Льва звучала нескрываемая досада. — Какие у него характерные приметы?

— Гм… Ну да, я лично с ним общался много раз. Первым впечатлением было — талантище, ас в своей профессии. Ну а потом, когда первые восторги сошли на нет, сразу стало ясно, что это — пустой человечишка, без намека на хоть что-то доброе в душонке, позер и фразер, лживый и необязательный. Его бог — нажива любой ценой, за деньги он и мать родную продаст.

— Кстати, что вы знаете о его семье?

Поскольку Федор, запнувшись, обдумывал ответ, за него ответил Нечаев:

— Семьи у него не было вообще. Ни жены, ни детей. Женщин он презирал и ненавидел. Он считал всех, кто женат, умственно неполноценными. Его идеалом был какой-то античный философ, которому мысли о женщинах мешали додумать какую-то философскую концепцию. И тогда этот мыслитель хренов приказал своим ученикам оскопить себя и уже после этого свои идеи доработал.

— Ничего себе! Я об этом ни разу не слышал… — подивился Дробнов. — А ты откуда это все знаешь?

— Парни рассказывали… — безмятежно ответил Борис. — Кто-то даже говорил, что Чупчугин когда-то мотал срок. Только вот за что именно — он не в курсе.

— Так, так, так! А нет ли у кого-нибудь из ваших парней фотографии этого Чупчугина? — прищурился Гуров, все больше и больше ощущая под ногами твердую почву. — Может, он где-то на коллективном снимке оказался или на чьем-нибудь селфи? Да мало ли, как он мог попасть в объектив?

— Я поспрашиваю, — пообещал Нечаев, — но надежды особой нет: Чупчугин никогда и ни с кем не фотографировался. Парни даже прикалывались: не иначе, он вампир — боится, что на снимке не получится, и этим себя разоблачит.

— Тогда вот что… — слегка хлопнул ладонью по столу Лев. — А давайте-ка я попрошу своих питерских коллег с вашей помощью сделать фоторобот? По-моему, это самый рациональный вариант в данных условиях. Его «фейс», надеюсь, не забыли?

Громко фыркнув, Борис махнул рукой:

— Забудешь его! Особенно родинку на правой щеке — большая такая, толстая, да еще и волосатая.

— Скорее всего, фальшивая, — усмехнулся Гуров.

— Как это?! Почему? — разом заговорили его собеседники.

— Старый трюк воров и мошенников. Вы его запомнили с этой страшненькой «родинкой»? А он ее снял, переоделся и уже во многом стал неузнаваем. Попробуй-ка его изобличить, если есть только словесный портрет! Вы же запомнили нечто самое броское? Вот-вот… Некоторые мошенники для отвода глаз приклеивают фальшивые шрамы, специальными накладками увеличивают верхнюю десну — действуют кто во что горазд.

— Вот заразы! — покрутил головой Дробнов. — На что только не идут, лишь бы людей обдурить. Ну ничего, я не только его «родинку» запомнил. Его морду я как будто сфотографировал! Сделаем, сделаем фоторобот.