В это время пес, встретив на пути какую-то уже почти высохшую непонятную лужу с острым фенольным запахом, замотал головой и резко попятился назад.

– Вредители чертовы! – сочувственно глядя на Азарта, выдохнул кинолог. – Где ни попадя всякую дрянь разливают! Вот что тут такое могли вылить? У бедной псины аж слезы на глаза навернулись!..

– Толь, проблемы? – озабоченно поинтересовался Крячко.

– Даже не проблемы, товарищ полковник, а проблемищи! – Анатолий погладил все еще фыркающего носом своего подопечного по голове и потрепал ладонью по холке. – Азарт и так уже устал – вон какой маршрут преодолели, и гадости всякой по пути нанюхался. А уж эта лужа – прямо будто с химического полигона. Думаю, на ближайшие час-два песик неработоспособен. Очень жаль, но придется сделать паузу.

– Толя, не переживай! – обнадеживающе улыбнулся Гуров. – Спасибо за оказанную помощь, можешь возвращаться. А еще лучше вызвать сюда машину, быстрее получится.

– Да вызвать-то не проблема… А как же вы без моего следопыта? – Кинолог был явно огорчен. – Может, часок подождем, а там Азарт, глядишь, и разгуляется?

– Что-то мне подсказывает, что мы уже почти пришли… – Лев указал на виднеющиеся за деревьями мини-парка старые пятиэтажки. – По всей видимости, Фэртон направлялся именно туда. Так, бедолага, спешил, что даже через эту химическую лужу проскочил напрямую. Кстати, рисунок протектора подошвы его обуви очень характерный! – показал он на отпечатавшийся в подсохшей грязи след туфли, с пересекающимися зигзагами.

– Запечатлим! – Станислав достал свой сотовый и сделал снимок отпечатка крупным планом.

Опера продолжили свой путь самостоятельно и минут через десять уже подходили к кварталу из пяти длинных пятиэтажных зданий, в некотором отдалении от которых высились ультрасовременные дома-башни. Увидев пятиэтажки, Крячко издал жизнерадостное:

– О-хо-хо! Так это же – «Пять котов»! Бывал я тут когда-то, бывал… Это когда мы расследовали ограбление ювелирного салона «Клондайк». Тут проживал один свидетель, который и вывел нас тогда на главаря налетчиков.

– А почему именно – «Пять котов»? – поинтересовался Гуров. – Ты мне об этом почему-то не рассказывал.

– Разве? – всматриваясь в розовеющие в свете вечерней зари стены домов, несколько удивился Станислав. – Ну, наверное, только потому, что ты сам меня об этом не спрашивал…

По его словам, этот квартал получил свое зоологическое название еще где-то в семидесятые годы, когда в Москве развелось энное число любителей так называемой граффити – настенной и назаборной «живописи» баллончиками с аэрозольной краской. Кто-то из молодых жильцов дома (скорее всего, большой обожатель усато-полосатых), увидев в расположении домов нечто похожее на компанию сытых котов, устроившихся на лежку, не поленился изобразить на торцевой стене одного из домов огромную кошачью морду, и даже подписал свой комментарий: «Тут крысы не ходят!» Почин был подхвачен, и вскоре все пять домов были украшены кошачьими портретами с комментариями, наподобие: «Хачу калбаски!» или «Одно мое «мяу» значит больше, чем сотня «гав-гав». С той поры эти дома в местных кругах только так и именуют.

– Да-а-а, не оскудела наша земля талантами… – с долей иронии резюмировал Лев, вглядываясь в тропинку, которая и привела их сюда.

И здесь им опять повезло – у края тротуара он заметил уже знакомый отпечаток обувного протектора. Оглядевшись по сторонам, опера прикинули, куда именно мог податься их «клиент», и решили, что, скорее всего, тот мог направиться к дому, стоящему немного на отшибе, рядом с которым кучковалось десятка два разноцветных гаражей-«ракушек» – именно в ту сторону вела едва приметная тропинка, берущая начало примерно там же, где и был обнаружен след. У домов, как видно, уже наступило вечернее затишье – не было заметно даже всепогодных «бабсоветов» из числа местных пенсионерок. Поэтому уточнить свои догадки приятелям, по сути, было не у кого. Лишь в некотором отдалении шумливая ватага мальчишек гоняла по пустырю футбольный мяч.

Подойдя к зданию, приятели остановились в раздумье – а что же делать дальше? Начать поквартирный обход? В доме квартир не меньше полутора сотен – до утра не набегаться… В этот момент у Льва зазвонил телефон – судя по мелодии, это был Вольнов. Александр рассказал, что пробил по своим ведомственным базам данных американцев по имени Джереми, в данный момент находящихся в Москве.

– Первый, кто мне попался на глаза, – Джереми Биггс, третий советник посольства США. Это кадровый цэрэушник, уже замеченный в контрабанде наших культурных ценностей. Но этим он занимается не как сотрудник спецслужб, а, так сказать, в частном порядке. Еще один Джереми, который может представлять интерес, – это Локс, американский делец сомнительного пошиба, занимающийся скупкой антиквариата. Есть и третий Джереми, по фамилии Шэпли. Это художник, один из «звездунов» так называемого «современного искусства», который неделю назад прикатил со своей выставкой в Москву. Вот пока и все. Я свое начальство в известность поставил, и, с учетом значимости раритета, мне порекомендовали оказывать вам всю возможную помощь. Сейчас буду искать дополнительную информацию – контакты и прочее…

Поблагодарив Вольнова, Гуров отключил связь, но его телефон тут же запиликал снова.

– Небось Жаворонков! – догадался Станислав.

Это и в самом деле был начальник информотдела. Он тоже нашел двоих Джереми, которые, по тем или иным причинам, оказались в базах данных столичного УВД. Один был управляющим столичного заведения американского фастфуда. Не так давно одна из работниц этой харчевни подала заявление о харрасменте со стороны Джереми Коу, из-за чего он, собственно говоря, и попал в поле зрения полиции. Еще один Джереми «засветился» в Люберцах, во время рейда тамошней полиции, которая накрыла подпольный бордель. Прибыв в Россию в качестве туриста, Джереми Бломм решил отдать предпочтение такой разновидности путешествий, как секс-туризм. На этом и погорел. Впрочем, по неофициальной информации, секс-обслуживанием в России он остался крайне недоволен. В момент задержания орал, что приехал в Россию «познат любофф рашен герлз». А на деле ему уже несколько раз подсовывали то азиаток, то негритянок, чего он и в своих родных Штатах «наелся» до изжоги.

Закончив разговор, Гуров задумчиво резюмировал:

– У нас обнаружилось аж пять всяких и разных Джереми. И каждый из них вполне может оказаться тем, кто нам нужен. Вот знать бы номер телефона этого Фэртона… Впрочем, тоже не факт, что своему корешу Джереми он не звонит по какому-то отдельному номеру… Черт побери! Вот, блин, задачка со многими неизвестными! А ведь нам любой ценой, невзирая ни на что, нужно суметь перехватить раритет, пока его не уперли за границу. А то ведь все, что туда попало, – считай, пропало. Как скифское золото из Крыма… А профессор, между прочим, абсолютно серьезно говорил, что этот папирус чуть ли не из Атлантиды. Думаю, ради такой диковины наши «партнеры» запросто могут пойти на всякие прохиндейства…

Но Крячко на упоминание об Атлантиде отреагировал со своим обычным скепсисом. Сказанное профессором он счел досужими преувеличениями, свойственными немалому числу представителей тех или иных наук. По его мнению, если папирус и был древним, то уж никак не старше времен какого-нибудь Рамзеса или Тутанхамона.

– Мало ли чего там наговорил профессор? На заборе тоже много чего пишут. Тоже, что ли, верить? – пренебрежительно фыркнул он и даже помотал головой.

Лев хотел было ответить ему чем-то наподобие: тоже мне, Фома неверующий! Но в этот момент ему в голову пришла мысль, что неплохо бы пообщаться с ребятами, игравшими в футбол. Мальчишки – народ наблюдательный и любопытный, вдруг кто-то что-то заметил.

Поняв, что Гурову пришла какая-то интересная мысль, Станислав тут же спросил:

– Что, есть какие-то соображения?

– Есть выражение: устами младенца глаголет истина. Может, молодежь нам что-нибудь подскажет, кто знает… – ответил Лев и решительно зашагал в сторону футболистов.