– Что, посчитал? – видя, что Гуров о чем-то не на шутку задумался, спросил дядя Федя.

– Приблизительно, – уклончиво ответил тот.

– Вот то-то и оно. «Приблизительно». Ты, прежде чем от людей требовать, сам попробуй сделать. А то требовать-то все вы мастера, а как самому…

– Послушай, дядя Федя, а вот я слышал, что почти сразу после этого убийства вас еще и ограбить хотели, – меняя тему, перебил его Лев. – Неужели правда?

– А почему же не правда? Правда и есть. Бедного Антоху и после смерти не хотели в покое оставить. Уж кажется, куда еще больше наказать человека – жизни лишили. Так нет! Нужно и еще поиздеваться, в вагончик к нему залезть.

– И что, все вытащили?

– Да чего там тащить? Ничего они не вытащили. Говорю же – поиздеваться только хотели. Все перевернули, все вещи перепортили да и убрались восвояси.

– И что, никто ничего не слышал?

– А кому слышать-то? Все в таких же вагончиках спокойно спят. Надо же отдыхать людям. Стены толстые, ничего не слышно. Они бумажку сорвали, замок отомкнули, внутрь залезли да и дверь прикрыли. Кто догадается, что там кто-то есть? Дверь закрыта, а бумажку эту разглядывать посреди ночи охотников мало найдется, сам понимаешь.

– Бумажку – это печать, что ли? Которую полицейские поставили?

– Ну да, ее самую. Не больно-то они испугались ее, этой полицейской бумажки.

– А ты-то куда смотрел? Ты же сторож.

– Я – в цирке сторож. Цирк и караулю. Имущество, костюмы, реквизит. Все это на моей ответственности. А вагончики – не моя забота. Тут каждый сам за себя. Твои личные вещи, ты их и охраняй. Мне не за это зарплату платят.

– Вон оно как. Значит, к вагончикам ты касательства не имеешь?

– Никак. Я в цирке ночую. Цирк и караулю. Вот на прошлой неделе кто-то в цирк залез – это да. Это мой промах, признаю. И правильно Чапай мне выговор сделал. Даже не возражаю. Потому – мой промах. Еще и из зарплаты грозил вычесть. Только это уже неправильно будет, потому что ничего не украли. Если бы украли – это да. Тогда можно и вычесть. Даже справедливо будет. А раз не украли, зачем же вычитать? Неправильно.

– В цирке было еще одно ограбление? – почти не слушая монотонное бормотание дяди Феди, изумленно спросил Гуров. – Когда?

– Да сказал же – на прошлой неделе, – с досадой произнес дядя Федя. – Тугоухий ты, что ли? Точно так же я тут вот ночью караулил, обходы делал, осматривал все. А когда у зверей был, там, где клетки у нас стоят, вдруг послышался мне шорох какой-то странный. Прислушался – вроде нет ничего. Потом время прошло – и опять шорох, будто мышь скребется. Только не так, чтобы прямо рядом, а как бы далеко где-то.

– Так ты, наверное, проверить должен был, что это за «мышь» такая, если ты сторож, – заметил Лев.

– Да уж, без тебя бы не догадался. Умник, – язвительно произнес дядя Федя. – Само собой, я проверил. Зверей осмотрел и на звук этот пошел. Чудилось мне, будто из коридора он раздавался, вот где у нас ход в вольер. И что ты думаешь? Так оно и оказалось! Только я в этот коридор ступил, слышу – топот, быстрый такой, как бывает, когда убегает кто-то со всех ног. Сматывается. Ну, мне, старому, где их ловить? Пока дотопал, их уж и след простыл. А там у нас, в коридоре, – видел, наверное, – ящики разные стоят. В них костюмы, реквизит складывают. Костюмы некоторые очень дорогие. Я как увидел, что ящики открытые стоят, меня аж дрожь пробила. Ну, думаю, если унесли, Чапай мне башку снесет.

– Но оказалось, что все на месте. Так? Угадал я?

– Да, угадал. Догадливый ты, начальник. Поуспокоился я маленько и стал ящики эти вскрытые проверять. Посмотрел, пересчитал, вижу – все на месте. Ну, думаю, – пронесло. Вот такой вот у нас был случай. Перепугался я в тот раз шибко, конечно, но ничего, отпустило. Утром, как положено, Чапаю все доложил. Повинился. Он ругался, конечно, даже матом меня обматерил, но потом ничего. Успокоился. Главное – ничего ведь не украли. Если бы утащили их, эти костюмы, тогда конечно, а так… Ничего.

– Понятно, дядя Федя. Жизнь у вас тут, похоже, кипит, скучать не приходится.

– Какой там скучать! Передохнуть некогда.

– Так что же это получается? Если грабители в ящиках копались, выходит, что они снова через вольер проникли?

– Выходит, что так, – согласился дядя Федя.

– Получается, что вольер у вас тут – самое уязвимое место? И когда на Антона напали, отсюда проникли, и с ящиками этими та же история. Может, надо как-то понадежнее здесь загородку сделать? А то ведь так и будут лазить.

– Какую загородку делать – это не моя забота. Моя забота – охранять. А загородки и постройки всякие – это пускай у начальства голова болит. Ладно, начальник, пойдем в комнаты. А то вечерами холодать стало, у меня радикулит обостряется. Пойдем в тепло.

Дядя Федя поднялся с ящика и направился к занавешенному холстиной входу. Гуров пошел следом за ним.

Новость об очередной попытке «ограбления» как нельзя лучше подтверждала предположение о том, что бандиты готовы сделать все возможное и невозможное для того, чтобы найти свой потерянный товар еще до того, как цирк отбудет из Волгограда.

– Ах ты, чтоб тебя! – вдруг с досадой воскликнул дядя Федя, отвлекая его от раздумий. – Понаставили тут… И так развернуться негде, так нет, нужно еще ящик этот поставить. Стоял он себе и стоял на улице, так нет же, нужно внутрь затащить, да еще в самый тесный проход всунуть!

– А что здесь? – спросил Лев.

– Да ничего здесь, – с досадой откликнулся дядя Федя. – Глупость, песок простой. Был бы он тут кому нужен. Когда мы в Самаре-то гостили, вся эта «артиллерия» у нас на улице располагалась, вот как раз за вольером. А как сюда приехали, Чапай и говорит: надо ящик внутри поставить, вдруг пожар. Что ж, на улицу тогда, что ли, бежать? Пока, мол, будешь бегать, все сгорит. А чего он там затушит этим песком? Если пожар, его огнетушителем тушить нужно. Там видал, какая струя? Разом любой огонь потушит. А песком этим до вечера будешь засыпать. Без толку. Глупость просто. И для людей неудобство. Видишь, какой проход узкий? И без ящика этого развернуться негде, а он еще и его сюда всунул. Кому он нужен, этот песок? Зазря только по всем дорогам его за собой таскаем. Никому он не нужен тут, всем только мешает. Это еще Антоха иногда брал, зверям насыпал, если опилок не хватало. А больше никому он и не нужен был никогда. Глупость, вот и весь сказ.

Раздосадованный производственной травмой дядя Федя свернул из основного коридора в прилегающий и скрылся в глубинах подсобных помещений, а Гуров продвинулся поближе к кулисе, чтобы, улучив подходящий момент, вернуться на свое место в зрительном зале.

Дождавшись перерыва между номерами, когда на манеж ринулись униформисты, чтобы сменить декорации, он затесался в эту дружную толпу и устроился в «забронированном» Сорокиным кресле.

Разговор с дядей Федей занял немало времени, и представление уже подходило к концу. Посмотрев выступление акробатов и номер дрессировщицы, выступавшей с болонками, Лев понял, что следующий номер – финальный и вскоре он сможет, наконец, пообщаться с Крабовским.

Когда инспектор манежа, взмокший от напряжения и усталости, проговорил финальное: «До новых встреч, дорогие друзья!» – Гуров, стараясь не привлекать внимания, поднялся с места и снова прошел за кулису.

Следуя за Чапаем, от утомления, кажется, не замечавшим ничего вокруг, он дошел до небольшого помещения, в котором нетрудно было узнать гримерную. Помещение не закрывалось, а было лишь занавешено портьерой. Широким жестом отодвинув ее, Крабовский вошел внутрь и упал в кресло.

– Тяжелый день? – входя за ним следом, сочувственно спросил Лев.

– А? Что? – рассеянно оглядываясь, переспросил инспектор.

– Я говорю, сегодня у вас, кажется, тяжелый день, и мне неловко беспокоить, но дело не требует отлагательств. Вы сказали, что после представления сможете поговорить со мной. Помните?

– Ах да, – устало взглянув на Гурова, произнес Крабовский. – Да, конечно, я помню. Вы сказали, что у вас есть какие-то вопросы. Что ж, задавайте. Хотя не знаю, чем еще я могу вам помочь. Все, что знал, я рассказал еще тогда, в Самаре.