– Сука ты, Макс! – не сдержался Лешка.

– Он-то? – Бурый удивленно оглянулся на парня, топтавшегося рядом с клубничными грядками. Сука, конечно. Но на них-то все и держится, если ты еще не сообразил, Конрад. Это надо не просто понять. Через такое надо пройти, как в дерьме полежать, посидеть, похлебать. Потом привыкнешь и перестанешь замечать. Так кто Арслана и Вована завалил?

– Я не знаю. Да и они тоже, – поспешно ответил Лешка.

– Не люблю я, когда чего-то не знаю. Это моя территория, а на ней творятся темные дела. Не люблю! Понял, нет?

– Я же говорю, что не знаем мы, – упорствовал Лешка.

– Да и хрен с ними, с покойниками. Я готов забыть о них, но меня очень интересуют камушки, один из которых через Арслана попал ко мне. Понял, нет? Та партия была из Марьиной Рощи или откуда-то еще?

– Не понимаю, о чем вообще базар, – процедил Лешка сквозь зубы, начиная злиться.

Хотя он и понимал, что это глупо. Не стоит кидаться с кулаками на тепловоз, мчащийся тебе навстречу.

– Ничего, нам спешить некуда, – констатировал Бурый. – Вижу, что место тут тихое, никто кругом не бродит, глазами не хлопает. Вот тут мы вас спрячем и будем периодически толковать, то с одним, то с другим, то с третьим.

При этих словах Макс дернулся, побледнел, но тяжелая рука быка легла на его цыплячью шею. Парень, осматривавший дом, подсказал законнику, что в кухне есть подпол. Бурый обрадовался, велел Лешку и Санька спустить туда, а Макса пока запереть в сарае. Этот, мол, скоро понадобится.

Потом Бурый повернулся к Хрусту и сказал:

– А ты давай дальше по своему плану. Нашумели мы немного. Этот человек может свалить из города, а он мне нужен, помнишь? Очень даже нужен!

Хруст кивнул и молча вышел за калитку.

Там, возле машин, к нему подскочил Фикса и спросил:

– Уезжаешь?

– Да, дело не доделано.

– А как же я?.. – Парень явно нервничал.

– Все будет так, как я сказал. Бурый тобой доволен. Ты мне помог. Люди погибли не по нашей вине. Пока законник будет разбираться да выяснять, все кончится. Держись, ты же боец, а не баба. Тебя не забудут! – Хруст обошел плотную фигуру Фиксы и сел в свою машину.

Гуров встретился с профессором Соколовским на стоянке служебных машин института. Профессор подошел к новенькой «Тойоте», открыл дверцу и пригласил сыщика садиться. Они так договаривались, потому что у профессора был сегодня дикий цейтнот, и лишних полчаса на беседу он просто не мог выкроить. А вот за счет дороги и возможных пробок все могло получиться к обоюдному удовольствию.

– Новая? – спросил Гуров, кивнув на приборную панель.

– Да, – с ласковым удовлетворением сказал профессор. – Только обкатал. Недавно в Питер на конференцию на ней ездил.

«Профессура нового типа, – подумал Гуров, вспомнив свое пребывание в доме Захарченко. – Наука Соколовского, безусловно, интересует, составляет основу всей его жизни. Но он хочет ездить на хорошей машине, потому что имеет приличный доход. Еще его, наверное, интересует хорошая кухня. Абы в какие рестораны он не ходит и абы какие костюмы не носит. Деловой мир, новый. Во времена Захарченко и его учителей все было проще. Набор материальных благ был куда более скромным».

– Так о чем вы хотели со мной поговорить, Лев Иванович? – ловко выруливая с парковочного места, поинтересовался Соколовский. – А то я, знаете ли, извелся весь. Как-то наши с вами департаменты не пересекаются в жизни. Где прикладная наука, а где уголовный розыск? Если только кто-то из ученых другого микроскопом по голове огреет!.. Большего мне не придумать.

– Вы просто забыли о девяностых годах, Игорь Дмитриевич, – заявил Гуров и улыбнулся. – Тогда и микроскопами по головам били, и ценное оборудование распродавали, предварительно списав его без всяких на то оснований. Государственными тайнами приторговывали по сходной цене. Много чего всплыло вместе с той грязной пеной.

– Да, – грустно согласился Соколовский. – Я тогда в институте лаборантом подвязался. Не поверите, но большую часть хоздоговорных денег я как прибавку к зарплате получал именно за таскание тяжестей, а не за опыты и мытье пробирок.

– Игорь Дмитриевич, именно этот период вашей жизни нам и интересен. Вы помните время, когда оптики получили фианит?

– Конечно! Я вроде как причастен к этому делу, хотя и в качестве лаборанта.

– Помните семнадцатую лабораторию? Там еще экспериментировали с новым режущим инструментом повышенной прочности, использовали для этой цели напыление из фианита?

– Да, конечно. Инициатором был профессор Колокольцев, ныне покойный. А я им тогда на собственном горбу таскал от оптиков полуфабрикаты. Так они называли необработанные фианиты. Практически всей работой руководил у Колокольцева старший инженер Кошелев. Отличный был мужик, помнится, альпинист, на гитаре здорово играл. Душа компании. Сообщали мне, что умер. Лет десять назад или больше. Ушибленный работой был человек, а в семье несчастен. Жена у него пила вроде. Не помню точно, тогда разное говорили. Слышал, что ребенок у него родился не совсем здоровый.

– А чем закончились эксперименты в семнадцатой лаборатории, не помните?

– Не могу сказать. Я тогда кинулся учиться, потом аспирантура. Как-то все это отошло на второй план. Своя тема, перспективы, новый руководитель. А чем там все кончилось?

– Не знаю, вот ищу следы.

– Лев Иванович, а при чем тут уголовный розыск? – спросил профессор и рассмеялся, но как-то не очень весело.

– При фианитах, Игорь Дмитриевич. Большего сказать не могу. Извините великодушно.

– Догадываюсь, – задумчиво проговорил Соколовский. – Тогда многие сразу заговорили о том, что фианит по своим физическим характеристикам очень напоминает алмаз, а уж обработанный даже и превосходит. Особенно по чистоте. Одна беда, с которой мы тогда и бились, – обрабатывать его трудно. Хрупок он, крошится при шлифовке, резке.

Гуров попросил высадить его возле станции метро. Он не сказал Соколовскому, что еще до беседы с ним провел почти два час у руководства института, где пытался найти документальные следы передачи фианитов в большом количестве из одной лаборатории в другую.

Никого из прежнего штата семнадцатой лаборатории в живых уже не было. Собственно, там и состав-то был маленький, восемь человек, из которых шестеро уже тогда достигли предпенсионного возраста. Захарченко помнил, что работы активно велись в смежных отделах. Соколовский самолично, будучи лаборантом, таскал на спине ящики с фианитами от оптиков в семнадцатую лабораторию. Куда они делись?

Материалов по тематике этой самой семнадцатой лаборатории тоже, кстати, не осталось. В девяностые годы куда-то делась библиотека. С ней пропала и часть отчетов по научно-исследовательской работе. Да леший с ними, с отчетами. Куда делись несколько ящиков необработанных фианитов? Ящики – громко сказано, скорее коробки. Но все равно это около тридцати килограммов искусственных минералов.

Крячко позвонил, когда Гуров собирался войти в двери станции метро. Полковник остановился, тут же принял несколько тычков в спину и услышал нервные возгласы по поводу «чего встал».

– Лев Иванович! – голос друга звучал несколько глуховато и необычно сдержанно. – Орлов пока не знает, но тебе сообщаю. Арслана убили! Помнишь, он все терся вокруг краденого, только его никак зацепить не могли.

– Что произошло? Конкретно?

– Ты все еще в институте?

– Нет, хочу на метро ехать в управление.

– Нет, выходи на улицу и лови такси. А я пока тебя введу в курс дела. Тут гаражный кооператив есть в старом жилом секторе. Часть территории окультурена, остальная представляет собой Гамбург после бомбежки союзной авиацией. Утром сторожа обнаружили труп Арслана с дырой от холодного оружия в горле и вызвали полицию. Группа приехала и нашла еще одно тело в старом, наполовину обвалившемся погребе. Земляк Арслана шею сломал, когда, видать, ночью туда низвергся. Этот второй паренек тоже был на примете по подозрению в грабежах.