– Степан, не напрягайся! – попросил Гуров. – Люди уже знают, что Зайцев на самом деле Тихонов, и все остальное о нем, а также то, что речь идет о наркотиках.

– Тем лучше. Мой друг подозревал, что Зайцев и здесь собирается этим заниматься, но сам он войти в контакт с ним не мог и попросил меня это сделать, но так, чтобы Зайцев ничего не заподозрил. Он мне все рассказал, мы разработали план, и я начал работать. Вылетел утром в субботу в Якутск, снял в нужном отеле люкс, костюм и все прочее у меня были самого высшего класса, бумажник я на ресепшене продемонстрировал, а потом там же у нужного человека поинтересовался, где можно хорошо время провести, в картишки перекинуться и так далее. Ну, поскольку я в отеле зарегистрировался, то данные мои проверить было проще простого. Вот мне и сказали, чтобы я пошел, отдохнул с дороги, а этот человек тем временем подумает, что мне посоветовать. Короче, когда я спустился из номера вниз, то меня уже и адресочек ждал. Это клуб один, где в общем зале стриптиз и все прочее, а в задних комнатах в карты играют. Посидел я там немного в общем зале, а потом играть пошел. Нужного человека я сразу увидел, но форсировать события не стал, а сел за стол, где играли по маленькой – там место свободное было, то выигрывал, то проигрывал, в общем, остался при своих. А через некоторое время он сам ко мне подошел и предложил сыграть всерьез, я азарт продемонстрировал – мол, мы завсегда. Сели играть, присмотрелся я к нему – так, средненький катала.

– А ты разбираешься? – удивился Борис.

– Совсем немного, – ответил Степан и продолжил: – Я проиграл тридцать тысяч, а потом сказал: все! У меня принцип: в долг не играть и с карты не снимать. Он посмеялся: на обратный билет, мол, осталось? Ну, я ответил, что на своем вертолете прилетел, и ушел в общий зал. Он меня там через некоторое время нашел и предложил обмыть его выигрыш. Слово за слово, я ему рассказал, что сам из Москвы, у меня там «Бентли», квартира в центре города, но вот не повезло: отцу надоело, что я дурака валяю, и он сослал меня на исправление в свой сибирский филиал. А в Новоленске скукотища смертная, вот я в Якутск и вырвался, чтобы душой отдохнуть, так не подскажет ли он мне, что еще у них в городе есть интересного. Он мне пообещал у сестры спросить – она светскую жизнь города лучше знает. Проторчал я в этом клубе почти до утра, а потом поехал в отель отсыпаться. Одним словом, я закинул крючок с жирной наживкой и стал ждать. Ну, и дождался! На следующий день позвонили мне с ресепшена и сказали, что ко мне гости – это был мой вчерашний партнер и его сестра. Я себя быстренько в порядок привел, спустился и увидел, что клюнула такая крупная рыба, о которой мы даже не мечтали. Ну, я при виде этой девки тут же слюну пустил, в глаза масла закапал и начал мелким бесом стелиться, а она, с одной стороны, вроде бы кокетничает, а с другой – очень уж целенаправленные вопросы задает: чем я в Новоленске занимаюсь, где да с кем живу и все в этом роде. А я ей все ответы, как на исповеди, исключительно с придыханием. В общем, показываю, что сразила она меня наповал, вот он я, берите меня голыми руками, я на все согласный. Промотались мы втроем весь день по городу, а потом я со слезами на глазах с ней простился, но пообещал, что в следующие выходные обязательно прилечу. Ну, думаю, недели вам хватит, чтобы обо мне справки навести.

– Так вот почему ты от нас откололся, – покачал головой Виталий. – А мы-то уже невесть что думали. Почему же ты к нам не пришел?

– А вы еще не поняли? – спросил Савельев. – Вы все – одно целое: что знает один, знают и остальные.

– То есть из-за меня, – хмуро бросил Геннадий.

– Из-за Сафонова, – поправил его Степан. – Если бы вы только при нем или при ваших женщинах хоть одно лишнее слово сказали, то все провалилось бы. Зайцева с Сафоновым быстро убрали бы, и концы в воду! И тогда до верхушки, которая из Якутска за ниточки дергает, уже было бы не добраться.

– А вы, значит, вдвоем решили добраться? – вздохнул Фатеев. – Прости, Степа, но вы сопляки! Мы здесь такую войну пережили, что не дай бог повторения! Так что я знаю, о чем говорю! В наркобизнесе убивают даже не за подозрение, а за тень подозрения! – и приказал: – Ладно! Рассказывай, что дальше наворотили, а мы потом думать будем, как вас из беды выручать.

Савельев глянул на него, откашлялся и продолжил:

– Прилетел я в следующие выходные, брат ко мне как к родному бросился, а его сестрица так передо мной выкобенивалась, словно течная сучка перед кобелем, только что на спине не валялась. Я на все это смотрю с восторгом и вожделением, но ничего себе не позволяю. Тут брат не выдержал, отвел меня в сторону и поинтересовался, как у меня с потенцией. Я ему ответил, что все нормально, но его сестра – серьезная девушка и у меня к ней отношение самое серьезное. Это я проститутку какую-нибудь мигом завалил бы, а к ней я со всем уважением.

– А она не проститутка? – недоверчиво спросил Максим.

– О, не-е-ет! Это штучка еще та! – выразительно сказал Степан. – И на внешность не урод, и умна, как бес! И, несмотря на свои тридцать пять лет, выглядит очень молодо. Они с братом бывшие спортсмены-биатлонисты, но особых высот не достигли. Она была любовницей одного очень серьезного человека, но вовремя поняла, что любовница – состояние временное, то есть со временем, понимай, возрастом, проходит, вот она и подсуетилась! И стала не просто любовницей, а доверенным человеком! А потом уже только доверенным человеком! Причем они с братом еще иногда и по прямой специальности могли сработать, то есть ненужного человека убрать. Вот потому-то, когда брат ей сообщил, что появился жирный, но глупый карась из Новоленска, она и появилась, чтобы оценить, стоит ли овчинка выделки.

– Ну и как? Стоила? – с интересом спросил Фатеев.

– Они подумали, что да, но сначала решили использовать меня втемную и на мелочах. С оговорками: если меня это не затруднит и у меня никаких неприятностей не будет, они попросили отвезти в Новоленск коробки с аэрозольной краской для друга брата, который там работает учителем физкультуры. Он, мол, в каком-то подвале секцию организовал, а там стены обшарпанные, вот и хочет их всякими рисунками покрыть, чтобы веселее было. Я, естественно, отвечаю, что со всей моей радостью, а неприятностей и быть не может, потому что кому же в голову придет мой груз смотреть. Забрал я у них коробки, как положено заклеенные, привез сюда, Зайцев меня в аэропорту встретил, груз забрал и все. Как потом подростки с этой краской поступили, вы и сами знаете.

– Они хотели проверить, вскроешь ты груз или нет? – уточнил Романов.

– Естественно. В следующий раз брат попросил меня отвезти его другу трехлитровую банку с хреновой закуской, в смысле: хрен с помидорами, потому что Зайцев ее до смерти любит, а в Сибири такую не достать. Это их общий знакомый привез из Центральной России несколько штук, вот он и решил поделиться с другом. Посмотрел я на банку – действительно хрен с помидорами, причем она и закатана, и в полиэтилен запаяна, чтобы, даже если разобьется, ничего не испачкалось. А вот когда я ее в руки взял, тут же понял, что с начинкой она – мне ли не знать, сколько трехлитровая банка консервации весит, если я их за свою жизнь закатал больше, чем какой-нибудь консервный завод. Ну, по крайней мере, не меньше! Ладно, привез я ее, в аэропорту он ее у меня забрал, а она целехонькая, я ее даже из пакета не вынимал. Тут я его и попросил, чтобы он мне немного отложил, потому что я сам эту приправу люблю, а то, что в Новоленске под этим названием продается, можно смело на хлеб мазать. Посмеялись мы и поехали в подвал. Он ее там при мне открыл, в какую-то баночку переложил, причем очень аккуратно чайной ложкой сверху снимал, и я, полный благодарности, уехал. А ночью я в этот подвал наведался!

– Как же ты замок открыл? – удивился Геннадий.

– Долго ли умеючи? – усмехнулся Степан.

– Я смотрю, у тебя лихое прошлое было, – заметил Матвей.

Ох, зря он это ляпнул, потому что парень мгновенно из балагура, который веселым тоном рассказывает знакомым разные побасенки, превратился в совсем другого человека: взгляд стал жестким, лицо как-то заострилось, а губы изогнулись в очень нехорошей ухмылке, да и сам голос изменился, начал отдавать хрипотцой, а тон стал вызывающим.