– Собственно, можно и Зою Ивановну, – согласился Гуров и кивнул в сторону комнаты: – Это она плачет?

– Она, – ответила девушка. – Не знаю даже, откуда в человеке столько слез берется. Вторые сутки почти не переставая плачет. Уже и «Скорую» вызывали.

– А вы – сестра Игоря? – спросил Гуров.

– Нет… – помялась девушка, подбирая формулировку, – мы просто из одной компании… дружили. Вот с девчонками, кто может, приходим, помогаем.

– Вас как зовут?

– Юля.

– Можно мне с вами поговорить, Юля? Там как на кухне? Свободно?

На кухне было свободно. Еще одна девушка с заплаканными глазами домывала посуду. Пахло салатами и водкой. Наверное, приходил кто-то, кого сажали за стол. А вот и две пустые бутылки из-под водки на полу у стеночки. Вторая девушка назвалась Светланой. Гуров представился, показал удостоверение, на которое девчонки даже и не посмотрели, продолжая с надеждой в глазах смотреть на самого полковника. И надежды было столько, что Гуров даже испугался на миг, что от него ждут чуть ли не объявления, что произошла ошибка и Игорь Погорелов, оказывается, жив и здоров. Это другой, незнакомый парень умер. И все будет хорошо. Но трагедия как раз в том и заключалась, что хорошо уже не будет.

Как часто Лев вспоминал слово «безысходность», когда видел вот такое горе. Многие люди по молодости считают, что страшнее всего непонимание их окружающими, отсутствие взаимной любви, прочие глупости. А потом они взрослеют и понимают, что самое страшное – это безысходность. Все! Не будет больше Игоря. Никогда!

– Вот что, девочки. – Гуров уселся на кухонный табурет, смахнул в сторону несуществующие крошки. – Я вам всего не могу рассказать. Понимаете, есть такая вещь, как следственная тайна. А в смерти вашего друга стоит разобраться. Может, и нет там ничего, действительно просто остановилось сердце. Бывает такое, увы, а медицина не в состоянии объяснить причин, потому что человек – до сих пор большая загадка и все в людях сугубо индивидуально.

– Вы подозреваете, что его убили? – страшным голосом спросила Светлана и испуганно глянула в сторону комнаты, где плакала мать Игоря.

– Ну-ну, – укоризненно покачал головой Гуров. – Не надо таких слов произносить, а то сразу чувствуется обвинение. Скажем так, могли быть определенные обстоятельства, которые повлияли на физическое состояние Игоря. И привели к его смерти. Вы мне вот что лучше расскажите, каким был Игорь?

Девчонки наперебой стали рассказывать, каким он был добрым, как его можно было попросить о чем угодно и он обязательно бы помог. В тот день он тоже шел мимо, а двое его друзей пытались «с толкача» завести старенькие «Жигули». Он стал помогать, толкал вместе со всеми. А потом вдруг раз – и повалился. Все думали, что он шутит. Правда, шутником Игорь никогда не был.

– Вы мне вот что скажите, девочки, был Игорь заводилой, лидером? У него, наверное, и подружек тьма была?

– Подружек? – переглянулись девочки. – Да у него и девушки-то никакой не было. А в компании он был, как бы это вам сказать, всегда на заднем плане. Все дурачатся, он сидит и улыбается. Мы в лес идем, у костра под гитару поем, а он веточки подкладывает и на огонь глядит.

– А в клубе? – снова подбросил тему Гуров. – Вы ведь компанией в ночные клубы ходили?

– Иногда ходим, когда программа интересная. В «Ариэль». Только там он тоже больше просто сидел. Мы ему говорили, чтобы шел танцевать, там можно и с девчонкой познакомиться, а он только рукой махал и улыбался. Застенчивый он у нас был.

Наконец! Наконец Гуров услышал это слово. Застенчивый, опять застенчивый! Если бы в городе орудовал маньяк, если бы он убивал парней по этому принципу, выбирал бы себе жертвы из застенчивых, Гуров еще мог бы это понять. Тогда была бы логика, пусть и извращенная. Но тут-то убийств как таковых не усматривалось.

– Скажите, а он тяготился этой своей застенчивости? Переживал?

– Наверное, переживал, – ответила Светлана.

– Ничего себе, наверное! – вдруг вспылила Юля. – Он знаешь, как переживал! Это вы на него внимания не обращали, вот и не видели. А у него это трагедия.

– А ты, Юля, откуда это знаешь? – спросил Гуров.

– А она в него влюблена была, – мстительно ответила Светлана.

Следующие полчаса ничего нового Гурову не дали. Кроме, может, имен и фамилий тех пацанов, кто считался приятелями Игоря. Про таблетки девчонки, видимо, ничего не знали, иначе бы обязательно сказали. Особенно Светлана.

Вечером в гостиничном номере снова собрались все помощники. Докладывали коротко. Савицкая, которая стала в отношении Крячко вести себя более сдержанно, рассказала, что собрала что-то вроде консилиума. Патологоанатомы пришли к выводу, что у погибших могло иметь место нечто вроде временного паралича сосудов. Чем он мог быть вызван, неизвестно, но это хоть как-то объясняет происходящее.

Паралич мог быть вызван каким-то препаратом, возможно, что и из этой коробочки. В спокойном состоянии, во время бессонной ночи или после нее, человек мог и не заметить изменения в своем состоянии или отнести их как раз за счет ночных бдений. Потом паралич проходит. Если еще не совсем проходит, а человек получает физическую нагрузку, то… то теоретически это может привести к остановке сердца, остановке дыхания, резкому нарушению питания головного мозга и, как следствие, потере сознания, а потом уж и к летальному исходу.

– Теория, голая теория, – проворчал Гуров. – А нам факты нужны, доказанные. У вас в лаборатории что, Василий Сергеевич?

– Как я и предполагал, – оживился Барсуков, – коробочки самодельные. Бумага для фотопринтеров плотностью 200 мг, принтер «EPSON», что-то типа «EPSON stylus photo 1410». Теперь по таблеткам. Плотность такова, что предположительно их штамповали не на фабричном оборудовании. Состав… вы будете смеяться, но…

– Мы не будем смеяться, – вставил Крячко. – У нас десять трупов на совести висят, как гири. Нам совсем не весело.

– Простите, – смутился эксперт. – Я просто хотел отметить, что состав таблеток во всех случаях абсолютно бесполезный, даже бессмысленный. В одном случае, правда, аскорбиновая кислота с глюкозой, а в другом – медицинский мел. Это ерунда какая-то, товарищи! Липа, афера, больше в голову ничего не приходит.

– Ладно, я вас понял. Станислав Васильевич с Романом у нас сейчас в клубе, поэтому вам слово, товарищ майор.

– За сегодня, – откашлявшись, начал говорить Шумавин, – силами оперативников района было опрошено восемь человек из круга знакомых и родственников троих погибших. Это по Муханову, Гальцеву и Вороненко. Я проинструктировал ребят, как вы и говорили, Лев Иванович. Не намекать, расспрашивать так, чтобы друзья и родственники сами описывали черты характера погибших. Рапорта я привез.

– Опишите, только коротко, – попросил Гуров.

– Ваше предположение подтвердилось в отношении всех троих. Действительно, и Владимир Муханов, и Александр Гальцев, и Михаил Вороненко по характеру были людьми нерешительными, но не во всех отношениях. Гальцев посещал тренажерный зал, выступал на соревнованиях. Одним словом, кое-какой характер у него был. Да и Вороненко, который работал на стройке подсобником, тоже не был тряпкой. Но их нерешительность проявлялась в отношениях с девушками. Таким образом, мы установили, что у всех троих проблемы коммуникативного характера все же были. Но только о Вороненко нам рассказали, что он действительно поговаривал о психологе. Он не собирался в поликлинику, это точно, не записывался к специалисту, а говорил о каком-то частном контакте с психологом. Возможно, это и есть ваш гипотетический Юрий Иванович. Тем более что и Гальцев, и Муханов, и Вороненко частенько бывали в ночном клубе «Ариэль».

– Та-ак, – удовлетворенно проговорил Гуров. – Это уже обнадеживает. Есть более близкие контакты или вы все возможности исчерпали?

– По Вороненко есть шанс. Из командировки приезжает завтра его близкий приятель, работающий водителем. Этот может знать больше.

– Работайте по остальным. Шансов маловато, потому что парни не любят распространяться о своих слабостях, но продолжать нужно. В «Ночное небо» оперативников направили?