— Да ты прав. Но ведь я поступаю так не со зла, а по беспечности. Таким уж я уродился. Одёргивать меня надо! Вот Коэл не стеснялся, говорил мне правду в глаза. И даже лишнего порой мог наговорить. И тебе нужно научиться высказывать мне в глаза всё, что тебя не устраивает.

— Вот видишь. Ты сам признаёшь, что не думаешь о людях, которые находятся с тобой рядом. Ты погряз в упоении собственной славой.

— Возможно. Но я же признаю свои ошибки.

— Но исправлять не пытаешься. Признать ошибку просто. Попросить прощения и тут же помчаться делать новые ошибки. Правда, Ланс?

— Но ведь и это уже не мало? Это начало, правда?

— Но кому от этого легче? Хотя нет, тебе как раз легче.

— Если ты о том, как герцог Лазаль выгнал тебя со службы, то я мало чего мог поделать, чтобы исправить положение. Ну, а за тот удар шпагой, который ты получил, прости, конечно. Я часто делаю глупости, пытаясь установить справедливость, как я её понимаю, а четверо против одного — это верх несправедливости, по-моему. Правде, оказалось, что мы помогли браккарской шпионке. Благодаря ей я уже сполна расплатился за свои благие порывы. Но я часто задаю себе вопрос — а если бы я тогда знал, сколько зла причинит мне Дар-Вилла, поступил бы так же или прошёл мимо, не вмешиваясь? И получается, если не кривить душой, что я ничего не изменил бы. Иначе я перестал бы себя уважать.

— Я не об этом. Потеряв службу у герцога, я, конечно, лишился привычной мне роскоши, но, как ни странно, в те месяцы я не чувствовал себя несчастным. И удар шпагой я пережил как-то. Я даже благодарен тому человеку, который меня ткнул. — Регнар смотрел мимо Ланса, но, похоже, говорил откровенно. — Да, не удивляйся. Время, проведённое в гостинице «Три метлы» я до сих пор вспоминаю с замиранием сердца.

— Тогда я тебя не совсем понимаю. В чём моя вина перед тобой? На службу герцога тебя вернули не по моей просьбе. Я так понимаю — Коэл пострался.

— Коэл… Да, Коэл постарался. Он постоянно старался. Что-то делал. Обустраивал чужие жизни. Даже переделывал судьбы, я бы сказал… Он точно так же не считался с их мнением, как и ты…

— Регнар, но ведь ни я, ни он не хотели тебе зла.

— Надеюсь на это. Разница между тобой и Коэлом в том, что ты вмешивался в чужие судьбы необдуманно, под влиянием порыва или просто по глупости и нежеланию думать и смотреть вперёд. Наделал дел, а дальше — будь, что будет. Ты, как шторм, Ланс, налетаешь, захватываешь порывами ветра всех, кто оказался в опасной близости, крутишь, переворачиваешь с ног на голову, кому не повезло, то разбивается о скалы невзгод, кто оказался чуть удачливее, выныривает и, отдышавшись, может отплыть от тебя подальше. А потом ты несёшься дальше — в Кевинал, Трагеру, на Айа-Багаан… А люди, которым ты близок и дорог, остаются зализывать душевные раны и чинить пробоины в лодках своих жизней.

Ланс слушал внимательно, не перебивал, но «про себя» думал, что не так уж Регнар и не прав. Наверное, это судьба. Есть люди, которые, в самом деле, представляют из себя речной стрежень. Они увлекают за собой рыбацкие лодки, брёвна, палую листву и щепки, вытаскивают из прибрежных заводей пену и, чего греха таить, всякое дерьмо. Они были всегда. В незапамятные времена именно они основывали государства, пообедали драконов, собирали вокруг себя боевые дружины и армии. Они отправлялись в плавание, открывая далёкие острова и чужие материки, они первыми налаживали торговлю с дикарями и обращали их в истинную веру. Они в постоянном поиске, они придумали письменность, изобрели колесо и порох, научились ездить верхом и стрелять из лука. Они осваивали магию и создавали музыкальные инструменты. Они строили города и крепости. Они завоёвывали и разрушали города и крепости. Им всегда нужно что-то делать. Сидеть на одном месте, стать рачительным хозяином или добропорядочным семьянином — не для них. В четырёх стенах они чахнут. Они трудились, искали, сражались и погибали не ради богатства, а ради поиска. Путь ради пути, стремление как самоцель. Иначе скучно жить. Сейчас таких осталось мало. Нынешние войны затеваются не ради славы, а ради наживы — обеспечить сытую и безбедную жизнь себе, детям, внукам. Или ради жажды власти — повелевать людьми и творить их судьбы, подчиняясь своим прихотям — для некоторых это может стать целью в жизни. Возможно, Ланс остался из немногих последних беспокойных, а погибнет он — или умрёт совей смертью в старости, хотя такой исход маловероятен, — и вообще не останется никого.

Вина в том его или беда, что он увлекает за собой других, стремящихся к покою? Ведь не великая тайна, что большинство стремится к жизни тихой. Пусть не сытой и не богатой, зато спокойной и без неожиданностей. Взять к примеру, того же Регнара. Он плывёт по течению, как лодка без паруса и вёсел. Вынесет его в открытое море или прибьёт по берег в тихий затон — какая разница? В покое, конечно, лучше — не надо бороться с волнами и ветром. Заводь со стоячей водой. Та же гостиница «Три метлы»… Крыша над головой есть, тепло, кусок хлеба и кружка пива. А ещё, если под боком уютная и домашняя женщина, не требующая излишних расходов, покорная и бессловесная.

— Коэл вёл себя по-другому, — продолжал тем временем маг-музыкант. — Он решил, что его цель в жизни — творить добро и отдавать его людям. Конечно, добро в его понимании. Если он ставил перед собой задачу — осчастливить кого-то, то достигал её любым путём, и неважно — хочет одариваемый принимать заботу, просил ли он об этом или, напротив, не испытывает ни малейшего желания получить все блага земные из рук нашего друга. Ты, наверное, и сам помнишь, как он обходился с тобой? — Ланс кивнул. Ещё бы ему не помнить! — Вот видишь. Помогать нам с тобой Коэл был готов и днём, и ночью, забывая о себе. Догадываешься, как пилила его Жермина?

— Даже представить страшно.

— Это ты ними редко виделся. То в разъездах, то в бегах. А я посещал их каждую неделю. Коэл настаивал. Ведь он заботился обо мне…

— Иная забота страшнее пренебрежения, — передёрнулся менестрель, вспоминая, насколько навязчив мог быть их друг в своих устремлениях. — Помощь хороша, когда она ненавязчива.

— Коэл считал по-другому. Он решил для себя, что знает лучше тебя и лучше меня, что нам надо. Возможно, потому, что остепенился раньше нас? Женился, обзавёлся детьми, рос по службе. Образец для подражания, как мог подумать любой небогатый пран, явившийся в столицу в поисках счастья.

— Но ни ты и ни я так не думали, — кивнул Ланс.

Признаться честно, до сегодняшнего дня он был уверен, что Регнар полностью на стороне Коэла. Как-то так получилось, что в спорах эти двое всегда придерживались единого мнения и оно в корне отличалось от мнения знаменитого менестреля. Нет, наверное, не всегда… В молодости все легкомысленны и в чём-то похожи друг на друга. Озоничать и бузотёрить горазды все юнцы, едва отрастившие усы и научившиеся с грехом пополам обращаться со шпагой. Лет тридцать назад у них не находилось разногласий — напиться ли в одной забегаловке или в другой, отлупить торговца пирожками шпажными ножнами или опрокинуть тележку рыбника. С годами многое изменилось. Ланс так и остался перекати-полем, не сумев или, скорее, не захотев прибиться ни к одному правителю, а друзья его нашли службу. На родине, у герцога, который служил образцом мудрости и чести до самой смерти. С тех пор, когда им удавалось собраться вместе, менестрелю приходилось выслушивать дружеские нравоучения. Первую скрипку играл, конечно, Коэл, но и Регнар далеко не отставал от него — кивал, поддакивал, вставлял мудрые, как ему казалось, замечания. Не тогда ли между ними пробежала чёрная кошка? Отношения, с отрочества крепкие, начали охладевать. Согласитесь, что идти к друзьям, чтобы распить пару кувшинов вина и осознавать, что тебя сейчас начнут воспитывать, не слишком приятно. Несколько раз Ланс под выдуманными предлогами отказывался от встреч. Ему до сих пор было стыдно за враньё, но, положа руку на сердце, он мог сказать, что испытал облегчение, напившись в компании совершенно незнакомых офицеров, знающих его, как менестреля, а не как неудачника, который не может устроиться в жизни.