Здесь чувствовался порядок и строжайшая дисциплина. Часовые в начищенных кирасах и шлемах с плюмажём на входе во двор и рядом с некоторыми из палаток, где очевидно хранились бочонки с порохом. Чистота. Корзины и бочки строго в ряд. Даже телеги стояли так, что ни одно дышло не высовывалось вперёд.

Выбежавшие дневальные по конюшне приняли из рук приехавших поводья и увели лошадей в стойла.

Навстречу гостям из распахнувшейся двери появился высокий пран с отменной выправкой. Тёмно синий камзол с желтоватыми кружевами на обшлагах выглядывал из-под кожаного потёртого колета. Такие на северном материке назывались «бычьими» и шились из дублёной кожи, которая защищала от рубящих и приходящихся вскользь ударов шпаги. Военные использовали их, как лёгкий доспех, или пододевали под кирасы. На поясе у прана висела тяжёлая шпага медным, позеленевшим от времени эфесом. Реналле она напомнила ту, которую вручил её сыну пран Гвен альт Раст перед отъездом из Аркайла. Не парадная игрушка, а настоящее боевое оружие. Лицо воина наискось перечёркивала чёрная повязка, закрывавшая правый глаз. Но она отнюдь не уродовала его. Напротив, в сочетании с каштановыми чуть вьющимися волосами, остроконечной бородкой с заметной проседью и подкрученными усами, он выглядел крайне привлекательным. Благородная седина напомнила Реналле о менестреле, покинувшем родину этой весной. Наверное, они были приблизительно одного возраста с шагавшим ей навстречу праном. За сорок, но меньше пятидесяти. К этим годам мужчины достигают в жизни всего, чего хотели и могли. А кому не удалось, значит, так ему и оставаться неудачником и тряпкой до самой смерти. Никогда ему не командовать солдатами на поле боя, не вести в сражение галеру или каракку, не покорять толпу музыкой, не стать советником герцога или великого князя, не отправиться посланником в далёкие земли. Остаток дней проведёт он на вторых ролях, и то, если более удачливые и смелые захотят что-либо поручить.

Для кого-то возраст зрелости и мужества, а для кого-то — утраченных надежд и растоптанных мечтаний.

[1] Эскадрон — подразделение тяжёлой кавалерии в Аркайле, Кевинале, Трагере. В разные времена эскадрон состоял от 120 до 500 всадников.

Опираясь спиной на мачту, Ланс играл на флейте. Эльшер алла Гафур не солгал. Инструмен оказался очень и очень неплохим. Пожалуй, за него просили на рынке не меньше полусотни «башенок». Конечно, ни в какое сравнение не идёт со скрипками и цистрой, которые некогда принадлежали менестрелю. Не говоря уже о свирели, возраст которой исчислялся не одной сотней лет. Когда альт Грегор увидел её впервые, он подумал, что так не бывает, слишком невероятным казалось везение, а испробовав древнюю реликвию в деле, понял, что готов заплатить любые деньги. Полторы сотни золотых «лошадок». Многие знакомые праны были готовы продать совесть, честь и Родину за вчетверо меньшую сумму. Но флейта шкипера Эльшера не позволяла придраться к выбору айа-багаанского моряка. В самом деле, палисандр, отделанный серебром, отзывался на легчайшее прикосновение магии.

С таким чувствительным инструментом Ланс не имел дела уже очень давно. Пожалуй, с тех самых пор, как безвозвратно утратил свои, за баснословные деньги купленные и с великим тщанием оберегаемые. Ксилофон, цистра, две скрипки и свирель, которая, по утверждению продавца, помнила руки людей, видевших Вседержителя собственными глазами. Когда после мошеннической со стороны браккарцев дуэли он бежал из Аркайла, то инструменты остались в замке герцога. Так же, как и слуги — туповатые, но исполнительные Бато и Бето. Ну, эти-то как раз не пропадут. В Аркайле хватает господ, которым именно такие слуги нужны. Без мозгов, но работящие. А то и в порту могли пристроиться грузчиками. Силушки у них не занимать стать. Лишь бы Коэл тогда догадался вывести их потихоньку из замка. А если даже и недосуг капитану стражи было заниматься чужими слугами, то издревле закон герцогства гласил — слуга за хозяина не ответчик. Вот наоборот частенько случалось… Любопытно, что в последнее посещение Аркайла Лансу даже в голову не пришло ни Коэла спросить о судьбе слуг, ни у Регнара поинтересоваться — как там его инструменты? Разве о них он думал? Безумен был, как есть безумен… Вот уж воистину, кого Вседержитель желает наказать, того лишает он разума. Так сказано в Писании.

Несколько дней альт Грегор привыкал к звучанию флейты и искал особые подходы к ней. К каждому музыкальному инструменту нужно отыскать свой путь, свою тропку, свои приёмы, тогда он отзовётся и отблагодарит чудесной музыкой. Даже окарина или пастушья дудочка зазвучат так, как никогда ранее. Истинный менестрель не только придумывает музыку, но способен её исполнить на чём угодно. Хоть на бутылках, подвешенных за горлышки к потолочной балке в корчме. А то придумывать гениальные творения всякий мастак. Любой самоучка, едва-едва освоивший азы обращения с магией, начинает сочинять музыку и почему-то уверен, что лучше него никто никогда ничего не придумывал. Попытавшись исполнить нетленные творения перед людьми (не важно — перед рыночной толпой или в кругу тонких ценителей), они часто испытывают жуткое разочарование. Некоторые не могут его перенести и навеки теряют интерес к музыке. Сетуют на бесчувственных зрителей, ничего не понимающих в возвышенном искусстве. Попытаться отточить ремесло и создавать, в самом деле, хорошую музыку им не приходит в голову.

Сам Ланс альт Грегор пору ученичества прошёл давно. Ему посчастливилось всё-таки закончить Трагерскую музыкальную академию. Хотя в те годы казалось, что несчастнее подростка нет во всех двенадцати державах. Но учителя сумели вбить в его голову главное — умение критически относиться к тем мелодиям, которые юный менестрель играет, и навыки усидчивости, способствующие подчинению любого музыкального инструмента. Даже самого норовистого.

Потратив пару страж на «притирание» к флейте, Ланс уже мог использовать её возможности на полную силу. Все уникальные оттенки звуков и полутона, весь широкий диапазон почти в четыре октавы — от ноты «ре» второй октавы до ноты «до» пятой октавы. А уж потом начал играть от души, импровизировать, как и любил поступать во всех жизненных ситуациях.

Жизнь менестреля — сплошной импровиз. Жизнь — это музыка, а она не терпит косности и рутины. Играть одно и то же из года в год? Что может быть скучнее? Это могут стерпеть разве что придворные маги-музыканты, которые редко придумывают что-то своё, но вынужденные постоянно развлекать правителей и их лизоблюдов музыкой известных сочинителей. Ну, и ученики, конечно, вынужденные отрабатывать наинуднейшие гаммы и упражнения. Настоящий менестрель всегда в поиске, созидает новые созвучия и мелодии, играет с темпом и ритмом… И плюёт на тех, кому его творчество не по нраву. Своего слушателя он найдёт всегда. Найдёт, влюбит в себя и удержит на протяжении многих лет. Почему так не получается с женщинами? Или, вполне возможно, получается, но не у Ланса альт Грегора. А всему виной, по всей видимости, неудержимая тяга к импровизации. Он мог повторять несколько раз общую тему сонатины или канцоны, но никогда не повторял в точности до единого звука. Даже если Ланс шёл слегка в разрез с собственными принципами и играл ту же музыкальную тему, слушатели, как правило, этого не замечали.

Вот и сейчас, несмотря на то, что четвёртый день альт Грегор «терзал» флейту одной и той же песней. Именно так, песней или же канцоной. Ни соната, ни каприччио, ни токката и ни фуга не могли отразить его мысли и чувства. Просто Ланс снова начал сочинять стихи вместе с музыкой. Свои строчки он не собирался никому показывать, не будучи уверенным, что достиг в них такого же мастерства, как и аккордах и флажолетах. Но они сами по себе возникали в голове, а звуки нанизывались уже на них.

Прости, что я тебе испортил вечер —

Ты так была волшебно хороша.

От озаренья мигом кратких встреч с тобой

Ввысь вознеслась мятежная душа.