Было бы очень весело.

Можно жечь костры, выкрикивать, что Вседержитель на душу положит. Выступали бы менестрели, состязаясь между собой, кто быстрее примет нужную сторону. Народ веселили бы акробаты и жонглёры. Если не скупиться, то можно было даже пригласить глотателей огня из Тер-Веризы и пару-тройку фокусников из Голлоана. Если бы соорудить ещё и помост, то поэты могли бы читать стихи, гневно обличающие слабоумного герцога и его жирных регентов. Тогда и пран Эйлия мог бы похвалиться недавно написанной одой или прочитать венок сонетов, посвященный пране… Впрочем, неважно которой из юных красоток, отирающихся при дворе, посвятил стихи капитан гвардии. И совершенно необязательно произносить их вслух. Не ровён час, супруга прознает. Но замысел с кострами очень хорош. Было бы очень красиво. Ночь, рвущиеся к звёздному небу языки пламени, длинные тени на брусчатке, горланящая толпа. Не хуже, чем трагерские маскарады или вирулийские ночные гуляния на День Всех Святых.

Но Мариза решила всё сама, не дав разгуляться воображению своего утончённого супруга, любителя изящной словесности и тонких искусств.

Скрипнула дверь.

Пран Ремен круто развернулся на каблуках.

Вошёл Айден. Как всегда растрёпанный, на щеках липко блестели остатки чего-то сладкого, из уголка рта стекала слюна. Камзол герцога — дорогой лимонно-жёлтый атлас с гербом Дома — был запятнан то ли соусом, то ли вином. Скорее всего, соусом, поскольку вряд ли кто-то позволил бы безумцу, пусть и совершеннолетнему, пить вино. Сопровождавшие его слуги, остались у двери, а сам Айден, улыбаясь до ушей, кинулся к столу, схватил пирожное с кремом…

— Не торопись, братец! — Хлестнул голос Маризы.

Герцог замер, сжав от неожиданности кулак. Белый крем пополз между пальцами.

— Сейчас ты подпишешь… О, Вседержитель, что я говорю? Сейчас ты макнёшь палец в чернила и поставишь подпись на этой бумаге. — Она протянула листок.

— Зачем? — неожиданно разумным голосом — Эйлия даже напрягся — спрсоил вну Лазаля.

— Чтобы скорее уйти к себе.

— Зачем к себе? Не хочу к себе.

— А чего ты хочешь?

— Вот это! — Айден поднял ладонь с размазанным по ней пирожным. Лизнул. Лицо его воссияло неземным блаженством. — Нямка!

— Облизывай пальцы поскорее! — Приказала Мариза. — У тебя будет столько нямки, сколько захочешь!

— Правда?

— Правда!

— Не слушай… — попыталась вмешаться Леаха.

Короткий, но многообещающий взгляд дочери заставил её захлопнуть рот и отвернуться.

— Айден, — почти ласково сказала Мариза. — Поставь отпечаток пальца на этой бумаге и у тебя будут пирожные, леденцы, пастила и сладкие-сладки нямки с Айа-Багаана. Знаешь такой остров?

Слабоумный герцог покачал головой.

— Ничего. Узнаешь. Тебе будут рассказывать сказки, с тобой будут играть в «солдатики» и тебе ничему не придётся учиться.

Айден захлопал в ладоши, разбрызгивая остатки крема. Пран Эйлия даже шагнул в сторону, чтобы не испортить камзол, который надевал всего два или три раза. Но внук Лазаля уже вовсю слизывал сладкий взбитый белок с пальцев. Особенно тщательно, можно сказать, с рвением неофита, с указательного. Регентша и её братья усиленно отводили глаза и отворачивались.

Сдерживая брезгливость, Мариза вытащила кружевной платок, и протёрла насухо палец брата. Обмакнула его в чернильницу, позволила стечь лишней жидкости и почти нежно прижала к бумаге, немного ниже написанных витиеватым почерком секретаря строк.

— Поздравляю, моя герцогиня, — отвесил изысканный поклон пран Эйлия, опуская лицо вниз, чтобы скрыть скривившиеся губы. Быть герцогом-консортом, конечно, почётно, но насколько же усложнится его жизнь… Нетрудно представить.

Покидая малый зал совета, пран Гвен альт Раст хмурился и кусал губы.

Вот как бывает в жизни! Больше двадцати лет безупречной службы и так споткнуться!

Стоило один раз за месяц переночевать дома, а не во дворце, как «серебряные барсы» умудрились устроить государственный переворот. Хотя, дело к тому и шло. Но всё равно обидно. Можно сказать, задета честь главного сыщика державы.

Новость о смене власти в Аркайле ему сообщил улыбающийся во все тридцать два зуба гвардеец. Кажется, из Дома Белого Пса, младший сын прана Лотара альт Шатаен, с которым пран Гвен был некогда близко знаком и даже приятельствовал. Лет пятнадцать назад пран Лотар служил в гвардии, пока не получил увечье на дуэли — шпага противника перерзала сухожилие на правой руке, после чего пальцы перестали сгибаться и альт Шатаен был вынужден оставить службу при дворе и удалился в родовой замок.

Пран Гвен насторожился, но протазаны стражников стремительно убрались с его пути. Значит, пока что ему были рады во дворце. Шагая по коридорам, он размышлял, что произошедшее, по всей видимости, не было случайностью. Заговор Маризы тайный сыск раскрыл давно, но по настоянию начальника все держали язык за зубами. Знали, что ослушание на этой службе карается очень жестоко. А сам альт Раст размышлял, размышлял и размышлял, закрывая до поры до времени глаза на злоумышление против короны… Наконец, когда гон убедил себя доложить регентше и её братьям, переворот случился. Как же так? Утечка сведений исключена, ведь глава тайного сыска ни с кем замыслами не делился. Значит, совпадение? Или не совпадение? Тогда получается, прана Мариза и её свёкор (в том, что Эйлия — не более чем гость на представлении, которое было поставлено минувшей ночью, пран Гвен не сомневался) подгадали действо к его отсутствию? Но почему? Боялись противодействия или умышленно исключали тайный сыск из числа своих врагов? Узнать это можно было лишь одним способом — встретиться с новой герцогиней и поговорить с ней.

Ещё через несколько шагов в голову пришла совсем уж крамольная мысль. Может, правильно, что он не успел ничего рассказать? Он ведь жил не в каменной башне, высотой в сотню брасе[1], как принцесса из старинной сказки. Находясь среди людей, трудно не заметить, что жизнь в Аркайле после смерти его светлости Лазаля ухудшилась очень и очень. Поставки продовольствия, как по суше, так и по морю уменьшились не только из-за непонятной позиции, которую Леаха заняла в отношениях с правителями соседних держав, но и совершенно загадочные поборы, которыми обложили как своих, так и приезжих торговцев. Как следствие, столица, ещё толком не оправившаяся от затяжной зимы с замёрзшим морем, снова испытывала затруднения со всем необходимым. Цены росли, ремесленникам стало труднее сбывать свои изделия, многие из купцов пошли по миру, а простолюдины те вообще сидели впроголодь. Стоит ли упоминать, что тут же возросла преступность. Раньше в портовом квартале могли зарезать за пару серебряных монет, а сейчас — за десяток медяков. Увеличилось число нищих на паперти — увечных, больных, а то и попросту лицемерно притворяющихся таковыми. Ушли из Аркайла акробаты и жонглёры, фигляры и маги-музыканты послабее, из тех, что развлекали людей на улицах и площадях. Правители уже несколько раз задерживали жалование городской страже.

Пран Гвен догадывался, а вернее, был совершенно уверен, что если в державе кто-то беднеет, то кто-то обязательно богатеет. И кто мог богатеть нынче в Аркайле? Только семейка альт Кайнов и приближенные к ним Дома. Среди остальных дворян зрели возмущения, которые пока что братьям-толстякам удавалось пресекать в зародыше, объясняя, что жизнь в герцогстве никак не может наладиться из-за того, что Дома Сапфирного Солнца и Бирюзовой Черепахи вздумали злоумышлять и пустили слух о новом наследнике престола. Мол, торговые обозы идущие из Кевинала там задерживаются и служат усиленью местных домов. Так же регенты обвиняли Трагеру и Унсалу, что они играют на руку бунтовщикам, используя раскол в Аркайле для усиления собственного влияния и обогащения за счёт несчастных подданных Айдена. Но ничего, вещали попеременно, то Шэн, то Льюк, скоро наладим дружбу и торговлю с Браккарой, заживём лучше прежнего. От том, что в Аркайле всякий знает — где браккарец поп олю прошёл, там ни одна ворона не найдёт и зёрнышка, — бароны умалчивали. Должно быть, самая обычная забывчивость, вполне простительная при таком количестве дел, которые они взвалили на себя во благо герцогства.