Ей не сумел помочь никто. Ни Мудрец, перетряхнувший все свои запасы трав – зверобой и щерицу, сушеную ежевику и полынь. Ни войсковой лекарь, которого кондотьер вытребовал у генерала-коморника дель Саджо. Ни Емсиль, приведенный по просьбе Ормо Коготка. Болт застрял в легком, да еще и затронул какую-то жилу. Девушка умерла от внутреннего кровотечения, не дотянув одной стражи до рассвета.

Нет, наемники не плакали и не скорбели напоказ. Им слишком часто приходилось хоронить павших товарищей. Но те, как правило, были здоровыми мужиками, которые знали, на что шли. А тут… Мудрец и Бучило сопели, сжав кулаки, Пустельга отводила глаза, Почечуй, относившийся к девушке как к дочери или внучке, молча по-стариковски жевал губами, потом отвернулся, и плечи его предательски задрожали. А Кир поклялся про себя, что убьет самое меньшее десяток медренцев из стражи его светлости, будь он проклят!

Издалека донесся звук боевой трубы.

Та-та! Та-та! Та-та-та!

Или «Вперед, вперед, в атаку!»

Сигнал простой и понятный любому сасандрийскому военному от главнокомандующего до последнего новобранца.

Излучина реки скрывала вступивших в воду солдат четвертого пехотного, но Кир живо представил себе, как от зарослей очерета отделились неуклюжие четырехугольники плотов. Солдаты упирались шестами в дно, преодолевая сильное течение. Рядом, цепляясь за наполненные воздухом кожаные мешки, плыли те, кому мест на плотах не досталось. Пехотинцы не брали с собой щиты и копья, они будут лишь мешать переправе и подъему по крутому склону. Только легкие панцири из воловьих шкур и мечи из дрянного железа, которое гнется от удара и почти не держит заточку.

На башнях Медрена, обращенных к Ивице, замелькали черные точки. Потом раздался тревожный гул сигнального рога.

– Шейчаш начнетша… – Почечуй приосанился, в который раз поправил шестопер.

Еще бы не начаться!

Со стен и башен Медрена полетели стрелы и арбалетные болты. Медленно и как бы нехотя поднялся камень, запущенный из баллисты. Достигнув высшей точки полета, он замер на мгновение и обрушился вниз, поднимая столб воды шагов на десять левее крайнего плота.

– Косорукие и косоглазые! – Пустельга охарактеризовала медренских наводчиков как всегда коротко и точно.

– Да пускай мажут… – задумчиво отозвался Мудрец. – Нам что, хуже делают?

Вслед за первым камнем полетели второй, третий… Протяжный крик, далеко разносящийся по-над водой, засвидетельствовал попадание хотя бы одного из них.

А вскоре по реке приплыли первые трупы. Солдаты, солдаты, солдаты, но Кир разглядел даже серебряный бант лейтенанта.

– Пора бы, – пробормотал Кулак, поглядывая в сторону глубокого яра, за которым штурмовые колонны второго пехотного полка готовились к броску. – А ну-ка!

Кондотьер не ошибся.

Солдаты господина т’Верго дель Паццо двинулись без сигналов труб, без барабанов и вообще без лишнего шума. Они тащили вязанки из лозы, в изобилии растущей здесь же в овраге, и длинные лестницы.

Поскрипывая грубо сколоченными колесами, пополз таран. Два десятка пехотинцев покрепче толкали его, упираясь в подобие длинного дышла, и добрых полсотни прикрывали их щитами.

– Все, – махнула рукой воительница. – Медрену конец. Не выстоит.

– На все воля Триединого. – Кулак провел рукой по золотой пластинке, неизменно поблескивающей у него на груди. – Как он решит, так и будет… – Кондотьер повернулся к замершему в нетерпении отряду. Усмехнулся. – Ну что, братцы? Медрен должен быть разрушен? Не так ли? Пришел и наш черед! Веди, Малыш!

Кир одернул перевязь, кивнул и первым вошел в холодную мутную воду Ивицы.

Поверхность реки пенилась под ударами шестов, рябила вогнутыми глазками водоворотов, особенно изобильными на излучине, ближе к обрывистому берегу.

Емсиль упирался пятками в скользкие бревна, всем весом налегая на грубо обтесанный ствол березки. Одно неверное движение – и студеная купель обеспечена. Рядом кряхтел, широко растопырив ноги, сержант, чуть дальше высунул язык от натуги Цыпа. За ним – Обельн, потом Горбушка, Вензольо, Мякиш и Чернуха. На противоположном борту трудились солдаты из десятка Корня. Копейщики и щитоносцы в одночасье вдруг стали плотогонами. Эх, дотолкать бы до стремнины, а там как Триединый на душу положит… Вывезет – значит, вывезет. Нет… Ну, выходит, не повезло.

В середке плота столпились арбалетчики. Их сержант, горбоносый уннарец с откушенной неизвестно когда и неизвестно кем мочкой уха, все не решался скомандовать залп – плот шел рывками, и надежда попасть в прячущихся за гребнем частокола медренцев была призрачной.

– Налегай, налегай, кошкины дети! – рычал Дыкал, первым показывая пример. Шест гнулся в его руках, грозя хрустнуть пополам. – Жить хотите? Дык шевелитесь!

Сколько видел глаз, стремнину Ивицы покрывали такие же точно плоты. Упрямо ползли вперед, покачиваясь и поскрипывая. Больше сотни пехотинцев форсировало реку вплавь, цепляясь за бурдюки. Уже несколько человек на глазах Емсиля ушли с головой под воду и так и не появились обратно.

Со стен Медрена били лучники и арбалетчики. Конечно, раскачивающиеся мишени затрудняли их работу, но чем ближе к левому берегу, тем проще будет попадать в сгрудившихся врагов.

– Налегай, налегай!

Из-за городской стены вылетел здоровенный камень кантаров на пять, завис, а потом с пугающей медлительность рухнул в реку, подняв столб воды. Волна качнула плот. Обельн взмахнул руками и свалился. Горбушка дернулся, чтобы поймать его, но схватил только воздух.

– Помо…

Голос бывшего приказчика оборвался.

«Должно быть, он плавать не умел», – поражаясь собственной бесстрастности, подумал Емсиль.

– Шевелитесь! – оскалился Дыкал. – Шевелитесь, снулые!

Совместными усилиями солдат плот продвинулся почти на полплетра. Еще чуть-чуть…

Второй камень взвился над частоколом.

Цыпа ойкнул, бросил шест и упал ничком на бревна, вцепляясь в промокшие веревки.

Мякиш присел, закрывая голову локтем.

«Можно подумать, это спасет…»

Глыба скользнула лишь по крайнему бревну, но плот вздыбился, как норовистый жеребец. Врассыпную разлетелись жалкие человеческие фигурки. С громким щелчком лопнули веревки. Бревна накрыли добрый десяток пытающихся спастись людей.

От осенней воды захватило дух. Емсиль отчаянно заработал ногами и вынырнул. Вдохнул воду, кашляя от плеснувшей в рот волны, завертел головой.

– Помоги! – Вензольо отчаянно колотил руками, взбивая серовато-желтую пену. – Емсиль! Го’бушка!

Стремнина подхватила его и потащила вниз, мимо Медренского холма…

Емсиль скрипнул зубами. Еще один из старых друзей…

– Держись, мордатый! – Кулак Дыкала несильно ткнул в плечо. – За мной!

Сержант, отфыркиваясь, погреб к берегу. К левому берегу, где их ждал отчаянный и безнадежный бой. Барнец сцепил зубы и последовал за командиром. Уж что-что, а сдаваться и тонуть, подобно слепому котенку, он не собирался.

Кир зашел по пояс в воду. Может, уже пора нырять?

Вроде бы, он в точности повторил путь, которым вела их три ночи назад Цветочек. Вот кривая ива, наклонившаяся над рекой. Вот желто-коричневый оползень – надежная примета. Парень вздохнул. Нужно решаться…

Шагавший сзади кондотьер не торопил его. Но Кир затылком чувствовал его напряженный взгляд.

Ладно! Пора так пора!

Тьялец набрал полную грудь воздуха, но шум позади отвлек его. Молодой человек обернулся.

Мудрец удерживал за волосы голову человека в кожаном доспехе сасандрийского пехотинца, который отплевывался, выпучив глаза. Мокрые черные волосы облепляли его голову, на щеке розовела свежая ссадина.

– Что ж ты в воду лезешь, когда плавать не умеешь? – участливо проговорил верзила и рывком поставил солдата на ноги. – На берег выберешься?

Спасенный – мужчина лет двадцати пяти – ошалело тряс головой.

– Что ж с ним делать? – Мудрец, казалось, даже растерялся слегка.