Размеренно отбивая такт сандалиями, пробежали носильщики с богатым паланкином на плечах. Судя по позолоченным выкрутасам на дверке, весьма высокопоставленный чиновник. Не меньше судьи городского магистрата. Вот бедолага! И в праздник ему покоя нет…

У подножия Клепсидральной башни уже сооружали добрый десяток помостов. То-то порадуют обывателя жонглеры и акробаты, фокусники и канатоходцы.

Где-то вдалеке мелькнули разноцветные панталоны фалессианцев. Что за богомерзкий обычай? Одну штанину жители узкого и длинного полуострова, далеко выдающегося в океан Бурь, шили из полотна алого, вишневого или земляничного цветов, а вторую делали лазоревой, васильковой или темно-синей, под стать океанской волне. От этого казалось, будто одна нога охвачена воспалением и полыхает нестерпимым жаром, а вторая, к вящему горю владельца, давно омертвела и вот-вот пойдет трупными пятнами. Фра Корзьело снова хотел сплюнуть, но удержался. Только пальцы сложил особым знаком, охраняющим от демонов.

Заглядевшись на разноцветных франтов, табачник зазевался и едва не врезался в толпу зверообразных барнцев в телогрейках мехом наружу и косматых шапках. Наверняка купцы, нажившие состояния на поставках древесины. Леса Барна славились многими ценными породами, а в особенности черным орехом, тонущим в воде; серебристым буком, дающим ни с чем не сравнимого рисунка шпон; горной лиственницей, веками не гниющей даже в болотах южной Тельбии. Корзьело охнул, дернулся и запнулся ногой о ногу. Едва не упал. Сильная рука одного из бородачей поддержала его под локоть.

– Осторожнее, фра…

– О, благодарю вас, почтенные! – раскланялся лавочник и, дождавшись, когда барнцы отойдут на достаточное расстояние, прошипел: – Чтоб ваши кишки вытекли кровавым поносом…

И в этот миг он ударился плечом в грудь молодого человека в алом с золотом, под цвет сасандрийского знамени, камзоле с серебристым бантом лейтенанта на левом плече. Гвардия!

От неожиданности лейтенант крякнул и отшатнулся, потирая ушибленную грудь.

– Куда прешь, чернозадый! – воскликнул его широкоплечий спутник в тех же цветах и с таким же точно бантом.

«Вот и допросился!» – тоскливо подумал Корзьело. Пискнул что-то невразумительное и припустил по улице едва ли не бегом. С гвардейцев станется и бока намять неудачнику, невзирая на строжайший запрет потасовок. А для стражников, если они сочтут нужным вмешаться, решающим доводом в пользу военных может оказаться именно оливковая кожа пострадавшего. Не только не задержат дебоширов, но и почтенному лавочнику могут под зад наподдать.

Офицеры проводили его взглядами. Переглянулись.

Ушибленный лейтенант взмахнул кулаком:

– Чтоб какой-то полукровка!..

– И за кого кровь проливать приходится! – с жаром воскликнул его приятель – худощавый, гибкий, как виноградная лоза, несомненно, приехавший в столицу с юга.

– Шпаки! – пробасил широкоплечий. – Эх, когда б не праздник… Догнать и нарубить, как копченый окорок! В тонкие ломтики!

– Да бросьте вы! – попытался образумить товарищей офицер чуть постарше возрастом и, очевидно, в силу этого более рассудительный. – Нашли с кем связаться. Полукровка да вдобавок – старик.

– Тем более! Спускать обиды полукровкам! – Пострадавший гвардеец картинно бросил руку на эфес меча. Его черные, подкрученные по последней моде усики воинственно топорщились.

– Да знаю я его, Кир, – возразил старший. – Табачник это. Его лавка неподалеку. Очень недурственный табачок, между прочим…

– Это не оправдание, Лен! – гудел широкоплечий. – Если гвардейский офицер будет спускать обиды каждому лавочнику…

– Но не мечом же!

– Конечно, не мечом! – кивнул черноусый. – Не годится честную сталь о лавочника марать. Подкараулить и в сортир макнуть как следует!

Молодые офицеры с готовностью заржали.

Широкоплечий размашисто хлопнул Кира по спине:

– Ты, как всегда, прав, господин лейтенант т’Кирсьен делла Тарн. Подождем окончания праздника.

– Тем более наши банты так и просятся, чтоб их обмыли! – поддержал его порывистый южанин.

– Если не обмыть, то, говорят, серебрение облезть может! – согласился Лен.

– Так кто нам помешает?! – подбоченился т’Кирсьен. – Уж не табачник-полукровка, я думаю! Господа гвардейцы! В трактир! Шагом марш!

– В «Подкову удачи»? – козликом подскочил на месте худощавый.

– Полегче, Фальо! Не как в прошлый раз, – подмигнул товарищам т’Кирсьен.

– Это когда он облевал всю лестницу в казарме? – хохотнул широкоплечий.

– Именно! Поэтому, господа офицеры, без излишнего фанатизма!

– Ой, да подумаешь… – обиженно протянул Фальо.

– О тебе же пекусь! – Черноусый легонько подтолкнул его локтем в бок. – После «Подковы» нас ждет «Роза Аксамалы»!

– Ух ты! – Лен расплылся в улыбке предвкушения. – Это же…

– Именно! Лучшие девочки столицы Сасандры! И в их числе блистательная Флана! Дорого, конечно, но офицерами становятся один раз в жизни! – Т’Кирсьен поправил перевязь с узким кавалерийским мечом.

– Ура! Ура гвардии! – заорал широкоплечий.

– Ура его императорскому величеству! – бросая косой взгляд на остановившийся неподалеку патруль городской стражи, выкрикнул Лен.

– Ура!!! – грянули гвардейцы в четыре молодые луженые глотки и, обнявши друг друга за плечи, направились к Банковской улице, навстречу позолоченным подковкам столь любимого военными Аксамалы – и в особенности конными гвардейцами – трактира.

Только на углу Портовой и Прорезной фра Корзьело немного успокоился, усмирил бешено колотящееся сердце и смог подумать о случившемся без гнева.

Тоже мне офицеры! Соплячье, вчера нацепившее банты, а гонору, как у прославленных ветеранов. Ни чести, ни совести, ни уважения к сединам. Как подобным людям можно доверять командование? А с другой стороны, пускай командуют. Чем больше в армию приходит такого пополнения (да не просто в армию, а в гвардию!), тем слабее становится Империя. Солдаты, не умеющие воевать, чиновники, не умеющие управлять, жрецы, по уши погрязшие в грехах…

А потом наступит один прекрасный миг, когда Сасандра рухнет, словно великан, водруженный на худые и костлявые ноги дроу. Айшасе не придется даже прикладывать значительных усилий – приходи и бери величайшую Империю голыми руками. Ну, разве что качнуть несколько раз, дабы скорее свалилось то, что еще будет держаться.

И никакой войны. Сасандрийцы будут продавать друг друга и страну целиком по дешевке, не торгуясь, радуясь брошенной в пыль черствой горбушке.

А все силами скромных и неприметных людей. Таких как он, фра Корзьело, табачник и полукровка.

И конечно, благодаря золоту Айшасы.

Никто не докладывал фра Корзьело, сколько переправляется золота и серебра через Ласковое море, но он мог себе это представить хотя бы приблизительно.

Нет, Сасандру победит не оружие.

И тогда наступит время торжества. Его время, табачника Корзьело. Он отомстит за унижения, за оскорбления, за гордость, заткнутую… Ну, не стоит говорить, куда именно.

Табачник свернул на Прорезную, стараясь держаться подальше от дешевых шлюх, высовывающихся из окон и осыпающих прохожих градом предложений одно непристойнее другого.

Как можно посещать столь низкопробные заведения?

Вот «Роза Аксамалы» – совсем другое дело. Опрятно, уютно, да и девочки как на подбор – хорошенькие и, что самое главное, нет ни одной старше двадцати пяти.

А вот, кстати, и «Роза Аксамалы».

Скучающий у входа охранник – могучие руки скрещены на груди, кожаная жилетка натянута на широченные плечи, словно парус на ветру, – кивнул Корзьело как старому знакомому, услужливо отворил украшенную резьбой дверь.

Широкий зал, занимавший почти весь первый этаж, освещался восемью масляными лампами, новомодными, со стеклянными колпаками. В воздухе витал аромат дорогого табака – уж в этом-то Корзьело разбирался не понаслышке – и пряностей. За четырьмя столами, способными принять одновременно человек двадцать, сидело всего два посетителя. Один из них – щуплый носатый мужчина средних лет – сосредоточенно рассматривал гравировку на посеребренном кубке. Он не выглядел как постоянный гость «Розы Аксамалы». Слишком уж невзрачная одежда и потрепанный вид. Но судить о толщине кошелька покупателя по его одежде Корзьело отвык уже давно. Многие богачи имперской столицы выглядели под стать ремесленнику средней руки, а за показной роскошью некоторых дворян из провинции крылась полная неплатежеспособность. Второй мужчина, крепкого сложения, одноглазый, очевидно, бывший военный, позевывая, курил трубку. Табачника он удостоил быстрого взгляда, а потом отвернулся к стене. Причем сделал это настолько напоказ, что Корзьело вновь захотелось ускорить падение Сасандры.