Сила гораздо ближе. Вроде бы рядом с Гелкой совсем. Только откуда у нее?

Первый принцип использования магии, лежащий в основе Храма Приозерной империи, — концентрация Силы человеком, желающим ее направить. Что-то сродни глубокому вдоху. Набираешь, набираешь Силу, а потом — резкий выдох, то бишь само волшебство. Любой может испытать, набрав воздуха побольше и дунув на свечу. Но, как ты ни дуешь, огнем всяко не полыхнешь. Тут нужен второй принцип. Принцип превращения Силы-самой-по-себе в Силу одной из Стихий. Их, как известно, четыре. Огонь, Вода, Воздух, Земля. Обычно справляться с этим помогает особым образом заряженный амулет. То есть волшебник, готовящий вспомогательное приспособление, заранее прикидывает, для каких целей оно будет использовано. Для управления ли погодой, для целительства, для боевого применения. И заряжает соответственно. Погода — Воздух и Вода. Для поражения противника — Воздух-Огонь или, иногда еще делают, — Огонь-Земля. Для врачевания идут Вода, Воздух и Земля. Это вообще самое тонкое и непростое дело — готовить амулеты для лечения.

В моем случае Силы было так много, таким потоком она вливалась в меня, что накапливать, концентрировать нужда отпадала. Вот преобразовать в стихийную Силу — это да, это нужно. Чем же их оглушить? Несмотря на злость, убивать арданов я не хотел. Хватит с меня Желвака. Раскидать в разные стороны. Оглушить. Спеленать бы, но это трудно.

Трудно потому, что вмешивается третий принцип использования магии — цель нужно видеть. Сам процесс чародейства неразрывно связан с магическими пассами — движениями рук, ладоней, пальцев. Иной жрец всем туловищем двигает, когда сложное волшебство сотворяет. Чтобы спеленать скрученными жгутами воздуха, нужно и руками махать, словно петлю набрасываешь. Некоторые жрецы это «рукомашеством» называют. Точно, хотя и едко. Но ничего не попишешь. Пока без этого не обходятся, да и вряд ли когда научатся.

Как же мне начать пассы? А если догадаются, что удумал? В сей момент яремную жилу и перережут.

Я решил просто раскидать арданов. Кулаком правой руки — за левую Гелка по-прежнему держалась — стал совершать круговые движения. И сразу почувствовал, как в вышине, над нашими головами, закрутился тугой смерч. Закрутился, заворочался, набирая мощь. Вот сейчас, погодите чуток…

Всё бы и вышло в лучшем виде, не вмешайся Ойхон.

Молодой рудознатец, знать, от стыда сгорал за своих подчиненных. Не убоялся и топора.

Он вскочил, толкнул в плечо Рагда:

— А ну пошли спать! Завтра поговорим!

Бородатый ардан, так и оставшийся для меня безымянным, легко тюкнул его по затылку топором. Даже не лезвием. Обухом.

Ойхон вскрикнул и упал ничком, цепляясь рукой за штаны Рагда.

Жучок не подумал вступиться за жизнь если не хозяина — я так и не разобрался, слуга он ему или нет, то уж всяко товарища. Просто повалился рядом, закрывая голову руками. Не бейте, мол, я тут ни при чем.

Зато прыгнул вперед Сотник.

«Рыбкой» через пламя костра, тенью размазавшись и для меня, и для арданов тоже.

Щелкнули тетивы самострелов…

И тут я лупанул Бичом Воздуха!

Сперва себе за спину. Рогатина Брула рванула кожу на шее и отлетела в темноту. Я вскочил на ноги. Развернулся и тем же волшебством прошел вскользь по вырубке. На уровне колен. Где эти самострельщики прячутся?

Не верил, когда рассказывали, что в мгновения опасности время тянется, как добрый мед за ложкой.

Сотник врезался локтем в грудь Рагду, перелетел через упавшего, извернулся по-кошачьи и впечатал каблуки в живот ардана, ударившего рудознатца.

Я всё это видел. И в то же время, может быть, то и не я был. Потому что сам в тот момент хлестал Бичом Воздуха направо и налево. Уж очень разозлили меня арданы беспутные. Трещали ветки буков, разлетелся еловый лапник со стенок шалашей, хрустнуло, подламываясь, одно из бревен треноги над скважиной.

— Молчун, ты что! Прекрати!!! — Гелка тряхнула меня за руку. — Ты всё порушишь!!! Перестань!

А ведь правда, могу всё порушить. Вот стрыгай вселился! А всё с перепугу.

Я отпустил Силу, выдохнул. Здорово всё-таки быть всесильным чародеем. Приятнее, чем трубочку тютюнника выкурить или кружечку вина красного, настоящего виноградного выпить.

Сотник придавливал коленом спину стонущего ардана. Того самого, безымянного. Рагд лежал, не шевелился. Видно, кроме локтя в грудь еще досталось. Оба топора валялись почти около меня. Когда он их отбросить успел?

— Зажигай факелы, — отрывисто бросил Глан. — Остальные где?

Пока Гелка поджигала от пламени костра сухие ветки, я помог Сотнику скрутить двоих пленных их же поясками, по пути пнув дрожащего от страха Жучка:

— Вставай, Ойхону помоги.

— Ну? — отряхивая колени от прилипшей хвои, мотнул головой в сторону рудознатца Сотник.

— Живой, — почему-то шепотом ответил Дирек.

— Перевяжи! — Пригорянин перехватил факел у Гелки, чуть не бегом помчал в темноту.

Мы обежали вырубку.

Да, наделал я делов со своим волшебством. Будто орда диких кочевников из восточных степей прошла по поляне. Шалаши разметало. Хорошо, наш в стороне оказался, и Мак Кехта, по-прежнему слабая, больше напугалась, чем ущерба потерпела. Хотя, конечно, виду не подала. Будет высокородная феанни перед вонючими салэх в испуге признаваться, ага! Подставляй торбу.

Треногу я тоже обрушил. Да и водяной дед с ней! Всё равно скважины долбить теперь некому. Качельку перевернул…

От арданов мы нашли лишь брошенные разряженные самострелы, рогатину Брула и чей-то тяжелый, бычьей кожи, башмак. В Ард'э'Клуэне такие часто обувают мастеровые, лесорубы, охотники. Сам-то я предпочитал более легкие сапоги. На веселинский манер. А в молодости вообще к сандалиям привычный был.

Удрали, значит, бунтари. Еще бы! Не рассчитывали на такой отпор. Хотели покуражиться по-легкому. Они только Сотника боялись. Но на самострелы полагались. Понятное дело, для обычного человека удар бельта — верная смерть. Не видели они, как Этлен от стрел уворачивался да клинком отводил. Я бы тоже, если бы своими глазами не увидел, ни за что не поверил бы. А тут такое буйство стихий.

Как же они в лесу без оружия, босиком, без харчей? Уж лучше пришли бы и сдались.

А с другого боку, что мы с ними делать будем? Была одна Мак Кехта больная, теперь еще раненый Ойхон на руках. Да вдобавок двое пленных.

Когда мы уже вернулись к костру и я осмотрел рудознатца, оглушенного, но живого, Сотник молча сбросил куртку. Гелка подхватила ее и охнула, зажимая ладошкой рот, заметив длинный порез с рваными краями вдоль левого бока.

— Покажись, — потребовал я, удивляясь прорезавшейся в голосе властности.

Он усмехнулся в бороду и поднял руку. На рубахе ни кровинки, ни ниточки вытрепанной.

— Вскользь чиркнула. Повезло.

Еще б не повезло. Два пальца левее — и под сердце бельт вошел бы.

Нет, повременю-ка я пока с жалостью к арданам. Пусть по лесу как хотят бегают, хоть без порток и голодные. И корки черствой у меня не дождутся, если повстречаю.

Серый осенний рассвет, поднимаясь над гладью Отца Рек, не прибавил ярких красок на осмотренных еще в сумерках позициях. Легкий туман, не плотный, а клочковатый и полупрозрачный, словно дымок над бивачным костром, полз над заболоченным левым берегом, собирался над заросшей камышом и очеретом старицей в полутора сотнях шагов восточнее заливного луга, намеченного для предстоящей битвы.

Речная стража Ард'э'Клуэна с руганью выбиралась на сушу, которая казалась им еще менее пригодной для нормального сражения, чем палубы их узконосых длинных лодей представлялись полем боя двум десяткам талунов из числа верных королю, привезенным по речной дороге для подкрепления отряда. Воины проваливались по колено в раскисшую землю, кое-где скрепленную непрочными корешками пожелтевшего белоуса. Липкая грязь цеплялась за сапоги огромными комьями, сковывала движения.