Войско сперва ускорило шаг, а потом перешло на бег. Неторопливый и размеренный. Опытный дружинник может так бежать от рассвета до заката. Да еще тащить на горбу оружие и мешок с припасами. Вратко себя к опытным не причислял, а потому вскоре почувствовал, что задыхается.

«Мы сюда бегать пришли или сражаться?» — зло подумал он… и тут передняя линия столкнулась с разгоряченными сечей саксами.

Вратко на миг оглох от грохота, а потом в уши ворвался слитный гул, в котором смешались все звуки боя. Кто кричал от боли? Кто от ярости и предвкушения победы? На этот вопрос словен отвечать не взялся бы. Он различал голоса только тех викингов, которые находились не далее двух шагов от него.

— Поднажми! — рычал Гуннар. Перехватив копье за середину, он подпер им спины сразу четверых хирдманов, стоявших впереди него, и кряхтел, рыл подошвами сырую землю.

— Ну-ка, дружно! — не отставал от него Хродгейр, нажимая всем телом на переднюю линию.

Словен не мог взять в толк — в чем дело, что они творят? Но изо всех сил помогал норвежцам. Только после боя, когда улеглась дрожь и успокоилось дыхание, он сообразил: саксы и урманы толкались щитами. Стенка на стенку. Кто кого пересилит…

Победили воины Харальда.

Их было больше. Они успели хорошо разогнаться. Отталкивались они от твердой земли, тогда как противник увязал в трясине, куда попал, увлекшись преследованием исландцев и оркнейцев.

Саксы сопротивлялись упорно. Следовало отдать им должное — отчаянные бойцы, ни в чем не уступающие северянам. Но урманы словно с цепи сорвались. Слишком долго они готовились к войне, слишком долго ждали настоящей сечи. И вел их великий конунг, которому не нашлось бы равных среди правителей от крайнего севера до крайнего юга. Хоть поговаривали, что и Вильгельм Нормандский — славный воин, первейший среди рыцарей Нормандии, и Гарольд Годвинссон — достойный уважения муж, и Болеслав Польский не зря Смелым прозван — так и норовит кусок земли оттяпать то от Чехии, то от Киевской державы.

Харальд Суровый шел впереди строя — всяк из саксов, кто приближался к конунгу на длину его меча, падал замертво. Рядом с отцом бился молодой княжич — Олаф Харальдсон. Верные хирдманы и ярлы из самых близких сподвижников прикрывали их с боков. А гордый стяг «Опустошитель земель» реял над головами, в блеклом небе Англии.

Топчась в грязи, Вратко исходил потом, который заливал глаза и тонкой струйкой бежал между лопаток.

И вдруг, будто бы сговорившись, саксы подались назад, дрогнули и побежали.

Кто-то потом утверждал, что граф Моркар погиб, чем подорвал боевой дух нортумбрийцев. Однако судьба была к нему благосклонна. Молодой правитель уцелел, хоть и был ранен, и вдоволь извалялся в грязи, и натерпелся позора, покидая поле боя вместе с остатками своего войска. Но Стейн сын Хёрдиса поверил болтунам и сочинил красивую, но не вполне правдивую вису об этом сражении:

Бой распался на отдельные островки, как льдины по весне.

Урманы рубили врагов, побеждая где умением, а где и числом.

Мертвые тела устилали трясину, будто гать, а воды ручья, через который прыгали хирдманы, устремляясь в погоню за нортумбрийцами, алели от крови.

Не зря было сказано:

Мало что запомнил Вратко из этого боя. Только крики, гнилостный смрад, жару и соленый пот. Как и советовали викинги, он держался позади Олафа и Асмунда. Друзья размеренно шагали, время от времени взмахивая мечами, будто выполняющие привычную работу селяне. Справа Гуннар крутил копье Злое Жало. Новгородец и помыслить не мог, что копьем можно так сражаться. Казалось бы, оно колоть предназначено. А можно и рубить наконечником, как мечом, посаженным на длинное древко, и окованной железом пятой — тупой стороной — бить. Хродгейр, увлекшись сечей, ушел далеко вперед, прикрываемый Рагнаром и Бёдваром.

Они шли и шли. Перепрыгивали через трупы, огибали наполненные водой промоины, скакали с кочки на кочку. Вратко уже устал держать меч в поднятой руке, а случая ударить кого-нибудь так и не выпадало. Попадавшиеся на пути саксы либо не подавали признаков жизни, либо были настолько изранены, что вызывали жалость, а не злобу.

— Веселей, Подарок! — ободрил парня Гуннар. — Вису сказал бы, что ли!

Вратко покачал головой. Вот уж чего ему меньше всего сейчас хотелось, так это кеннинги сочинять, подбирать созвучия и считать слоги.

Сильный рывок чуть не опрокинул его на землю. Словен широко шагнул, чтобы не упасть, и оперся краем щита о кочку.

Раненый сакс, оскалив зубы под залитыми кровью усами, вцепился скрюченными пальцами в сапог новгородца. Его кольчугу покрывал толстый слой жирной бурой грязи. Правая рука безвольно свисала, но на запястье болтался меч на ременной петле.

— Пусти! Ты чего! — по-ребячьему воскликнул Вратко, дрыгая ногой.

Сакс молчал, но сапога не отпускал.

— Бей его! — крикнул Гуннар, оглядываясь через плечо.

— А? — Новгородец дернулся. Снова чуть не упал.

Противник тянул изо всех сил, стараясь его опрокинуть. Свой шлем он потерял в пылу сражения — а может, чей-то меч лишил его голову защиты? — и не утирал кровь, сбегающую из глубокой раны на лбу. Только сплевывал кровавые пузыри.

В молчании сакса, в его целеустремленности было что-то страшное, потустороннее. Будто оживший мертвец, упырь красногубый, ползет.

И Вратко ударил его. Ударил мечом по голове.

Попал плашмя. Клинок соскользнул по русым волосам, не причинив саксу ни малейшего вреда. Он только тряхнул головой и зажмурился на миг.

— Пусти!

Второй удар пришелся по руке, цепляющейся за сапог.

Пальцы сакса разжались. Он упал лицом в грязь. Словен рубанул его по шее, выглядывавшей из кольчужного воротника. А потом еще и еще раз.

— Довольно! — Рыжий, веснушчатый Игни перехватил руку новгородца. — Убил уже. Что, не видишь?

— Да? — пересохшим горлом переспросил Вратко.

— А ты думал? Ты что, какой-то никакой? — Игни смахнул пот с кончика носа. — Первый раз?

Словен кивнул.

— Ну, так молодец! С почином тебя, Подарок! Догоняй!

Викинг хлопнул Вратко по плечу и побежал следом за остальными.

Новгородец остался. Не жалея новых, добротных порток, сел прямиком в грязь.

«Что, получилось? Этого ты хотел? Теперь ты такой же убийца, как и все, — проговорил кто-то внутри. — И что теперь чувствуешь? Гордость? Радость?»

Нет, гордости не было, как не было и восторга. Но не чувствовал он и раскаяния или сострадания. Осталось одно тупое безразличие, завладевшее душой Вратко, когда горячка боя внезапно схлынула. Парень сорвал чудом уцелевшую травинку и закусил ее, чтобы хоть как-то отвлечься.

Вдалеке смолкал шум боя. На небо набегали тяжелые грозовые тучи. Но дождь так и не пошел.

Надо отдать должное дружинникам Хродгейра: никто из них не попытался подшутить над Вратко, намекнуть, дескать, вот неженка-русич — так убивается… И отчего? Подумаешь, сакса зарубил! Каждый из них уже забыть успел своего первого поверженного врага. Эка невидаль!