— На месте Чёрного Джа я бы уже начинал бояться, — усмехнулся старик.

Поднялся и пошёл в конюшню.

Коло ждал его, подставляя то одну щёку, то другую палящему солнцу.

И вот послышалось цоканье копыт.

Старик-конюх вывел гнедого жеребца кевинальской породы. Под лоснящейся шерстью перекатывались мускулы, а сам конь не шёл, а танцевал рядом с человеком, перебирая тонкими ногами. Но, вместе с тем, отлично выученное животное полностью подчинялось даже лёгкому касанию пальцев старика.

— Ну, как? — спросил конюх.

— Красавец! — ответил наёмный убийца.

— Сто «башенок».

— Но разве он их не стоит?

— Стоит.

— Тем более, это память об одном человеке, к которому я испытываю самые добрые чувства. Я отдал бы и двести «башенок».

Коло принял повод из рук конюха. Отдал ему свою сумку. Дождался, пока старик пристроит ей на задней луке и надёжно закрепит ремешком. Потом поймал стремя носком сапога.

— Для этого коня тебе следовало одеться получше, — заметил конюх.

Оттолкнувшись от земли, Коло взлетел в седло.

— Возможно, ты прав. Переоденусь позже. Сидя на таком коне можно позволить даже шпагу. — Улыбнулся он.

— Храни тебя Вседержитель.

— Не откажусь от его помощи, хотя привык доверять только себе. Не забудь о письмах. И гляди, не перепутай, старая кочерыжка, а то знаю я тебя.

— Можешь на меня рассчитывать.

— Приходится. Ведь больше не на кого, — улыбнулся Коло. — Ну, прощай.

— Нет, до встречи.

— Ну, до встречи, так до встречи.

Наёмный убийца ткнул пятками в бока коня. Гнедой пошёл с места упругой рысью, согнув шею и слегка оттопырив роскошный хвост.

Конюх следил за скакуном и всадником, пока они не скрылись за поворотом улицы. Ещё немного подождал, пока стих перестук копыт, а потом пошёл в свою тесную каморку рядом с первым стойлом, достал из сундучка нож с тонким и очень острым клинком. Зажёг свечу. Он, безусловно, доверял Коло, но предпочитал лично убедиться, о чём же он пишет начальнику тайного сыска Аркайла.

Ланс альт Грегор проснулся внезапно, как от толчка. Он никогда не спал долго по утрам, вскакивал задолго до рассвета. Даже если гулял перед тем полночи, веселился, заливался вином, тискал служанок по харчевням. У него не было зыбкой грани между сном и явью. Пробуждение всегда наступало мгновенно. Справедливости ради стоило признать, что иногда он падал без задних ног ближе к полудню и засыпал, как убитый. Но утренняя заря — это святое. Сам не зная почему, Ланс должен был всегда её видеть.

На этот раз он не торопился вставать. Заниматься на корабле особо нечем, а завтрак подадут ещё не скоро. Браккарская шпионка Дар-Вилла, с которой он разделял каюту на каракке «Лунный гонщик», ещё спала. Отвернулась к стенке на своём узком топчане и сопела.

Корабль ощутимо покачивало. Погода, баловавшая путешественников от выхода из гавани Аркайла и пока за кормой не остался остров Айа-Багаан, с той поры начала портиться. Встречный ветер вынуждал судно идти галсами и путь вдоль южной оконечности северного материка, на который в лучшем случае уходило до двух недель, занял двадцать два дня. Но уже двое суток, как растаял в вечерней дымке мыс Фроуд — крайняя южная оконечность материка, владения теократического государства Лодд. Лет пятьсот назад лоддеры свергли тогдашнего герцога — извращенца и маньяка, чьей жестокости поражались все люди, от Карросских гор до плоскогорий Голлоана.

Чашу терпения переполнили гонения на священнослужителей и, в особенности, на местного епископа Малька, позже причисленного к лику святых, пытавшегося увещевать правителя. Герцог, имя которого сохранилось только в записях историков, на страница пыльных инкунабул в храмовых библиотеках, приказал схватить Малька, заточил его в подземелье, где долго и со вкусом пытал, прижигая калёным железом, срезая кожу со спины и посыпая раны солью с перцем. Вырывал ногти. В конце концов Малька распяли на городской площади вниз головой, и народ не выдержал. Поднялись и чернь, и праны, и даже священники взялись за оружие. Кровожадного герцога загнали в самый дальний замок, который взяли штурмом, сбросив негодяя со стены на копья ликующих повстанцев. Но после победы Великие Дома устроили такую грызню за короны, что людям пришлось снова браться за оружие. На этот раз духовенство, чернь и мелкопоместные дворяне примерно наказали разгулявшихся не на шутку пранов из богатых и именитых родов. Да так успешно, что в Лодде не осталось ни единого Великого Дома. Совет епископов принял непростое решение — взять власть в свои руки. Остальные их поддержали.

С тех пор на юго-западной оконечности материка появилась держава — единственная из двенадцати, — где правили церковники. Совет выбирал главу и двух заместителей, которые занимались текущими делами в управлении государством, а для принятия особо важных решений собирался весь епископат. Лодд, нельзя сказать, чтобы процветал, но жил очень неплохо по сравнению с погрязшими в войнах Трагерой и Кевиналом. Првада, Ланс не слишком любил лоддеров. За излишнюю набожность, за возведённую в ранг достоинства бережливость, за проскальзывающее в делах и поступках ханжество. Они пили вино, скрываясь от посторонних глаз. Они заводили любовниц, проповедуя благочестие. Объедались под покровом ночи, днём изображая аскетов. Они очень сильно, напоказ любили свою державу… Собственно, в последнем не было ничего дурного, кроме того, что напоказ. Славословие на площадях, пение гимна надо и не надо, флаги, флажки и флажочки из всех окон, ленточки цветов Лодда на одежде. Наличники, три тысячи болотных демонов, выкрашенные в цвета державы!

Но вояками лоддеры были неплохими и держали любых врагов в отдалении от своих границ. Дали несколько сражений браккарцам и трагерцам на море, отучив их разорять побережья. Но, удовлетворившись достигнутым, не слишком развивали армию и флот, да и торговать не любили, предпочитая продавать свои товары приезжим купцам, а не возить их по дальним державам. Поэтому в Аркайле, к примеру, лоддера было встретить сложнее, чем обитателя предгорий Карросса. Ну, почти так же трудно, как райхемского дикаря.

Если забрать от мыса Фроуд на юго-запад, корабль неминуемо очутился бы у берегов Голлоана, если держать курс прямиком на восток, форштевень упёрся бы в отлогие берега Райхема. А путь на северо-запад вёл к Браккарским островам мимо полуострова Кринт, который отделялся от громады Тер-Вериза узким и длинным жемчужным заливом. На Кринте у Ланса имелись кое-какие друзья, с которыми он не прочь был повидаться, если сложатся обстоятельства. Когда-нибудь…

Но сейчас менестрель вовсе не рвался отдохнуть телом и душой в обществе весёлых и разухабистых кринитйцев. Вот уже десятый день он ходил, словно пришибленный мешком из-за угла. Ланса альт Грегора одолевали сны. Уже много лет его не посещали еженощные сновидения — яркий, цветные, запоминающиеся. А теперь они приходили вновь и вновь, врезаясь в память, оставляя странное послевкусие, горчащее, как крепкая настойка, которую так любили унсальцы. В них он часто видел друзей, но вовсе не кусочки из их прошлой жизни, а какие-то новые события, с трудом подвергавшиеся толкованию. Например, третьего дня всю ночь напролёт они пытались с Коэлом вывести из герцогского замка вороного коня. Город обстреливали тяжёлой артиллерией — с моря или с суши, люди спешно покидали жилища, рушились здания, — но друзей волновало лишь спасение коня. А коня этого каким-то чудом затащили на третий этаж покоев герцога и заперли в комнатушке с узкой дверью. Ланс не помнил, спасли они или нет благородное животное, но в памяти сохранились отчётливые картинки винтовых лестниц, переходов, незнакомых вооружённых людей, с которыми они дрались.

И так почти каждую ночь.

Сегодня во сне он шагал по городу. Стояла ранняя весна — только-только сошёл снег. Мостовую покрывали остатки льда, то здесь, то там блестели лужи. На плечах Ланса лежали тяжёлый плащ и груз прожитых лет. Он чувствовал себя лет на шестьдесят, не меньше. Ныли суставы, частило сердце даже при неторопливой ходьбе, ужасно болел плохо сросшийся перелом левой щиколотки. Старая рана мучила его так сильно, что менестрель опирался на трость, но всё равно припадал на больную ногу. А в правой ладони он сжимал руку ребёнка лет пяти шести, знаю при этом совершенно точно — это его сын. Так бывает во сне. Кое-что ты знаешь совершенно точно, на том же уровне уверенность, как постулат, что солнце встаёт на востоке, а подброшенный к небу камень падает вниз. Сын. Единственный. Будущий. Поскольку до сих пор у менестреля не было ни законных детей, ни бастардов. Наследник Дома Багряной Розы. Они шагали вдоль по весенней улице. Пригревало несмелое солнце. Камни под ногами плакали талым льдом. А впереди высился дом с широким крыльцом, выложенным чёрным гранитом. На это крыльце стояла она. Жена Ланса и мать его сына. К ней они и направлялись. Сердце менестреля билось всё чаще и чаще. Но вот беда… Как он ни силился, но не мог различить лица ждущей его на ступенях женщины. Рост, фигура, цвет волос… Но не лицо.