— Да, вы побеждали на дуэлях, — с ядовитой улыбкой продолжала Дар-Вилла, не забывая тереть себя мочалкой. — Но задайте себе вопрос — вам когда-либо противостояли подлинные мастера клинка? Вы едва справились с юным Ак-Карром тер Веррон. А ведь мальчишка только учился фехтовать и дуэль с вами была для него первой…

— И последней.

— Почему вы так радуетесь, совершив убийство?

— Я дрался честно, в отличие от него.

— Если вам удобнее в это верить, верьте — что с вами поделаешь? Но от этого всё сказанное мной не перестаёт быть правдой. Вас убедили, что вы — великий музыкант, вас убедили, что вы — прекрасный дуэлянт… Скажу больше, вас убедили, что вы — непревзойдённый любовник!

— Что за чушь вы несёте?! Когда я такое заявлял?

— Вслух, возможно, и никогда, но вы ведёте себя соответствующим образом. Вы вернулись в Аркайл, полагая, что Реналла, сомлев, падёт к вашим ногам. Ну, ещё бы! Провинциальной девчушке уделили внимание сам альт Грегор! Но оказалось, что она вас мало празднует. Вышла замуж, не намерена изменять мужу с вами… И вообще — вы ей не интересны ни как музыкант, ни как бретёр, ни как любовник. И тогда вы начали чудить…

— Вовсе не поэтому.

— А почему? Погода вас в Аркайле не устроила? Или смерть герцога Лазаля подкосила?

— Да при чём тут это?

— Ваш гнев только усиливает мою уверенность в собственной правоте. — Браккарка подняла вверх указательный палец. В дверь постучали. — Войдите!

«Час от часу не легче!» — мысленно возмутился Ланс, наблюдая, как в наполненную паром комнату шагнули две служанки. Одна несла сложенные полотенца, вторая — одежду. Следом за ним появился коренастый и невысокий для уроженца островов мужчина со свёртком под мышкой.

— Сапоги оставьте! — Воскликнул менестрель, обращаясь к решительно настроенным служанкам.

Одна из них удивлённо покосилась на Ланса и, не сказав не слова, поменяла его старую одежду на лавке на новую. Потом проделал то же самое с нарядом Дар-Виллы. Вторая в это время подошла с полотенцами к лохани.

Без всякого стеснения шпионка выбралась из воды, позволив накинуть на себя мохнатую ткань.

— Оставляю вас наедине с цирюльником, пран Ланс, — проворковала она. — У вас борода, как у отшельника. Нельзя с такой на аудиенцию, его величество может не так понять.

В это время коренастый браккарец развернул тряпицу, явив целый набор бритв, ножниц, расчёсок и как-то совершенно непонятных инструментов.

— Вас проводят, — продолжала Дар-Вилла, одеваясь. — А я хочу сказать, пока не забыла. Ваша беда в том, пран Ланс, что вы привыкли к поклонению, считаете, что вами все должны восхищаться, а когда не находите привычного отклика в сердцах окружающих, начинаете злиться. А когда вы злитесь, то совершаете необдуманные поступки и можете наговорить глупостей, о которых потом пожалеете. Помните, что никто в этом мире вам ничего не должен. Не ждите, что все будут вокруг вас плясать, как крестьяне вокруг весеннего столба, разукрашенного ленточками. И тогда вам сразу станет легче переносить тяготы жизни на бренной земле. Запомните! Никто. Ничего. Не. Должен.

С этими словами, не давая менестрелю даже набрать воздуха в грудь для отповеди, шпионка удалилась.

— Как будем бороду подрезать, почтенный пран? — Поинтересовался цирюльник, набирая немного воды в плоскую тарелку и подбрасывая на ладони брусок мыла.

Рано утром, по всегдашней привычке, Ланс вскочил с кровати и потянулся до хруста суставов. А ведь вчерашний день удался, несмотря на дурные предчувствия! Ему даже захотелось запеть — благо, никто не услышит. Обычно, знаменитый менестрель не рисковал радовать окружающих вокалом — со слухом-то у него было всё в порядке, а вот голос подводил, поэтому попытка спеть могла стоить ему славы великого музыканта. Но, оставшись наедине с самим собою, частенько давал волю тайным желаниям, в частности, пел до одури. Особенно, когда народа поблизости не наблюдалось хотя бы в полулиге. К сожалению, он не мог быть уверенным, что во дворце браккарского короля настолько безлюдно. Даже если учесть, что ему выделили отдельную комнату и приказали прислуге ходить за ним, как за младшим братом его величества.

Отдельная комната!

После житья-бытья в палатках среди наёмников прана Жерона альт Деррена. После путешествия с ночёвками на постоялых дворах, где приходилось доплачивать не то, что за уединение, а за тюфяк, более-менее набитый соломой. После подземелья герцогского замка, которое он делил с разбойниками и убийцами. И наконец, после каюты «Лунного гонщика», где его соседкой была Дар-Вилла тер Нериза. Кстати, это последний месяц, пока скоростная каракка мчалась по волнам двух океанов и трёх морей, показался Лансу с одной стороны самым спокойным — ни забот, ни хлопот, ешь, спи, читай да гуляй по верхней палубе. Но ведь тоскливо — это раз, а во-вторых, как ни пытайся уединиться на корабле, ничего не получится. Ведь там даже нужду приходится справлять на гальюне, а матросы в это время могут драить палубу, карабкаться по вантам, просто слоняться без дела или забрасывать снасти в волны, надеясь выдернуть рыбку к ужину или завтраку.

Вчера вечером его величество Ак-Орр распорядился поселить менестреля в отдельной комнате. В комнате с окном, через которое врывались свежий ветер с гор и утреннее солнце. В комнате с кроватью, застеленной чистой простынёю и укрытой меховым одеялом — ночи на Браккаре даже летом не баловали жарой. В комнате с комодом и вешалкой, хотя из одежды у Ланса было лишь то, что на нём, а из прочих вещей — книга Дар-Шенна из Дома Синей Каракатицы по прозвищу Злой Язык. В комнате, где в углу на высоком табурете стояли медный таз и фаянсовый кувшин для умывания!

А ещё! На вбитом в стену колышке висела шпага в ножнах. Король Ак-Орр, кроме всего прочего, приказал дать Лансу оружие. Дворянин должен иметь возможность постоять за свою честь, сказал его величество.

Быстро натянув старые, почти родные, сапоги и брюки, новые, но подобранные точно по размеру, альт Грегор вытащил шпагу из ножен. В Аркайле праны привыкли пользоваться более узкими шпагами — с облегчённым оружием скорость движений растёт, а точность уколов повышается. А здешнее оружие оказалось более тяжёлыми — почти два с половиной пальца у гарды. Это даже неплохо. Ланс очень привык к своей старинной тяжёлой шпаге и, вольно или невольно, в бою всегда подстраивался под её вес. Кроме того, ширина клинка позволяла рубить почти как абордажным тесаком, а так же смело парировать рубящие удары. Выполнив несколько выпадов, батманов и защит, менестрель убедился, что браккарсоке оружие не уступает его привычному клинку, но, тем не менее, с новой шпагой стоило поупражняться десяток страж, а уж потом можно не бояться наглого поведения бывшего посланника — появилась возможность постоять за себя и свою честь, как и подобает благородному прану, а не ждать, когда за тебя вступится странный, похожий на престарелого журавля, Нор-Лисс.

Признаться по правде, альт Грегор никак не ожидал подобного отношения к себе, полагая, что, если он ненавидит Браккарское королевство, то и островитяне должны платить ему той же монетой. Да ещё Дар-Вилла подлила масла в огонь дурацкими разговорами. Кто её за язык тянул? Хотя, скорее всего, беседу эту шпионка задумала очень давно и только дожидалась удобного мгновения, чтобы застать менестреля врасплох. Человек, сидящий голышом в горячей воде, беззащитен не только перед вооружённым противником, но и перед всяким, кто вздумает вызвать его на откровенность.

Ну, и наговорили они, конечно, друг другу всякого.

Ланс жалел, что не удалось отшутиться или просто промолчать. Но, обдумывая слова шпионки, продолжал мысленно спорить с ней. Нет, это же надо придумать такое обвинение! Он, Ланс альт Грегор, считает, что все ему должны! Почему-то ему всю жизнь казалось, что дела обстоят с точностью до наоборот. Куда ни повернись, куда ни кинь взгляд, везде находятся люди, которые утверждают, что это он им обязан до гробовой доски. Пусть, конечно, они никогда не скажут это вслух, но ведут себя так, что пропадают последние сомнения. Всем он нужен, все рассчитывают на его помощь, всем нужна его протекция при дворе то великого герцога, то великого князя, а когда и короля. Праны, которые могли хотя бы мимолётно утверждать, что удостоены приятельских отношений со знаменитым менестрелем, тут же начинали его теребить, донимая приглашениями на пирушки. Складывалось впечатление, что они рисуются друг перед другом — ага, мне удалось пригласить альт Грегора, а тебе нет! И попробуй только отказаться, начинаются обиды, высотой затмевающие горы Карроса, а глубиной превосходящие Браккарские проливы. Как же тут не спиться? Одно время Ланс начал понимать, что не может жить без стакана вина с утра и сумел побороть дурное пристрастие лишь усилием воли и походом на очередную войну. Дворяне постарше обхаживали его, чтобы выведать какую-нибудь придворную интригу, которая позволила бы сделать вывод, какой Великий Дом сейчас ближе всех к власти и чего ожидать для Домов победнее. Их жёны едва ли не охотились за менестрелем, вбив себе в головы, что он — жених, завидный другим на удивление. И потом снова начинались обиды, стоило только выказать пренебрежение молоденькой простушкой из провинции. А оказать внимание — ещё хуже. Тут же тебя ославят охотником за юбками и злостным растлителем, если только не жениться. Но поскольку особого желания жениться у менестреля не было, то и ширилась молва во всех двенадцати державах о его необычайно развратном нраве. Откуда-то появлялись друзья детства и знакомцы по музыкальной академии, однополчане, участвовавшие с ним во множестве сражений и отпрыски Домов, которые в старину поддерживали Дом Багряной Розы. Как-то он задумался и посчитал, что мог составить несколько вполне боеспособных батальонов[1] из тех, кто набивался ему в друзья, или же основать средней руки городок, где были бы представлены все сословия.