Великан не ответил. Отбросил безжизненное тело вышибалы. Подошел к заколотому гоблину, пнул его ногой, кивнул. Перешел ко второму, еще шевелящемуся и гребущему землю скрюченными пальцами. Коротко замахнулся костяной дубинкой, ударил. Кивнул.

Сыщик, прилагая огромные усилия, сел. Дышал он тяжело, кровь горячим ручейком стекала по спине, пропитывая нательную рубаху, но теперь появилась надежда.

Тер-Ахар вернулся, поигрывая дубинкой. Прищурившись, оглядел человека с ног до головы.

– Помоги мне встать! Тебя послал дэль Гуэлла?

– Да, – по обыкновению немногословно ответил великан.

– Ты собираешься мне помочь?

– Да. Хотя послали меня не для этого.

Еще не до конца осознав сказанное собеседником, Мастер потянулся за кордом.

– Нет нужды. Дель Гуэлле я больше не служу.

– Давно? – Сыщик не сумел скрыть удивления в голосе.

– Недавно.

– Да. Умеешь ты объяснить.

– Время будет.

Тер-Ахар легко поднял Мастера на руки и зашагал в темноту.

В сонном городе звон колокола разносится очень далеко. В ночное время клепсидра отсчитывала не часы, а стражи. Третья стража – предутренняя, самая нелюбимая теми, кому по долгу службы выпало охранять покой на улицах имперской столицы.

Хозяйка «Розы Аксамалы» задумчиво раскладывала на богато инкрустированном столике монеты. Сегодняшняя выручка. Два солида и восемь скудо. Ничтожно малая сумма. А все указ императора – пусть бруха высосет ему кровь! до последней капли! через задницу! – радостно подхваченный магистратом. После десятого удара колокола на башне по улицам не ходить. Исключение делалось лишь для лекарей, вызванных к больному, священнослужителей и военных, исполняющих приказание командиров. Результат не заставил себя долго ждать: ночные заведения Аксамалы – игорные дома, бордели, харчевни с выступлениями певцов и танцовщиц – стали нести ощутимый ущерб. Не то чтобы ручеек посетителей совсем иссяк, но существенно поубавился. Теперь требовалась едва ли не удаль, чтобы славно провести вечер, отдохнуть душой и телом. В заведение фриты Эстеллы все больше прорывались студенты, молодые офицеры гвардейского полка и аксамальского гарнизона. Но ведь всем известно – меньше всего денег у студентов и офицеров. А с недавних пор бордельмаман перестала верить людям, чтобы предоставлять услуги в долг.

Эх, где же уважаемые лавочники, почтенные чиновники средней руки, университетские профессора, в конце концов? Нет, эти горожане считали себя добропорядочными и законопослушными и не собирались вступать в конфликт с магистратом. Если кто и захаживал, то спешил убраться восвояси задолго до десятого часа, к женам, детям, домашним хлопотам.

И как только его императорское величество, да живет… Нет уж! Пускай мара придет к нему ночью! Пускай лысый гоблин его поцелует! Пускай ледяной червь… А впрочем, сам бы император – выживший из ума старикашка – ни за что не додумался бы до такой гадости. Наверняка совет жрецов подсказал. Хоть владыка Сасандры и считается номинально главой церкви – Верховным жрецом со всеми вытекающими полномочиями, – но на деле всегда находятся мудрецы, дергающие веревочки. Эдакие кукловоды-любители. Зачем это им надо? Да кто же знает? Может человеку просто быть хорошо, когда другому плохо? Очень даже запросто. Или ищут какую-то свою, только им понятную выгоду? Вполне вероятно.

Так или иначе, а доходы фриты Эстеллы упали. Как говорят в народе – ниже подвала. Дальше некуда. Дальше начинается уже полная нищета, спаси и сохрани Триединый!

А ведь цены в винной лавке, у зеленщика, у мясника, у булочника остались прежними! Налог в городскую казну не уменьшился! Поговаривают даже о дополнительных сборах – на восстановление попорченных весенними оползнями садов. Как бы не так… Уж кто-кто, а фрита Эстелла точно знала, что денежки, выдавленные непреклонными и безжалостными сборщиками из граждан, пойдут на содержание армии, отправляемой в Тельбию. Как будто завоевание новых земель принесет какую-то пользу Империи. Наоборот, начнутся новые поборы на строительство фортов, пенсии ветеранам и солдатам, потерявшим здоровье в последней кампании, потом потребуют на помощь голодающему местному населению. Но эту миссию уже жрецы на себя возьмут. В Триединого веришь? Плати! А как не заплатить? Объявят еретиком, отступником от единственно правильной церкви – попробуй тогда на жизнь заработать!

Где на все денег набрать? Где?

Да еще и девочки, ее работницы, к утратам и лишениям не привыкли. Любят вкусную изысканную еду, дорогие благовония, шикарные наряды… До сих пор это возвращалось сторицей, но сейчас Эстелла всерьез задумалась – необходимо быть бережливее.

Хотя, с другой стороны, репутацию заведения ронять не стоит. «Роза Аксамалы» совершенно заслуженно снискала славу борделя, где работают самые изобретательные, самые красивые, самые чистые девочки. Добиться успеха в жестокой борьбе с соперничающими заведениям ой как нелегко, а уронить, втоптать в грязь доброе имя – проще простого.

Только ванную комнату обустроить каких трудов стоило!

Бордельмаман прислушалась. Нет, вода не журчит. Ну, слава Триединому, задвижки закрыты. Конечно, вода в Аксамале не роскошь – вон, фонтанов понатыкано сколько угодно, иди и набирай кувшины, ведра, да хоть бочки! Но провести водопровод в дом не каждому по карману. Клепанные медные трубы, протянутые от ближайшей водонапорной башни (в них воду подают из Великого озера водоподъемниками-нориями[51] на конной тяге), обошлись по самым скромным подсчетам не меньше стоимости загородного имения. А выложенный узорчатой плиткой бассейн прямо внутри дома? А печь со змеевиком для нагрева воды? А сложная система вентиляции, чтобы стены плесенью не пошли?

Легкий стук в ставень заставил женщину встрепенуться.

Тук… Тук… Тук-тук-тук. Тук… Тук…

Сочетание звуков, заранее оговоренное.

И все равно страшно. Охранник ушел еще до сумерек и не вернулся. А бордель – это вам не бакалейная лавка. Бывают всякие клиенты. Иного несет показывать удаль после трех-четырех кубков вина, а кому для этого и пить не обязательно. Но, хвала Триединому, в этот вечер обошлось, несмотря на отсутствие Ансельма.

Стук повторился.

Тук… Тук… Тук-тук-тук. Тук… Тук…

Те же промежутки, та же сила ударов, но чувствовалось нетерпение предутреннего гостя.

Фрита Эстелла поднялась с обитого бархатом карла, одернула на плечах теплую шаль – несмотря на запертые окна, бордельмаман знобило, – подошла к подоконнику, легонько притронулась костяшками пальцев к ставню.

Тук… Тук-тук. Тук…

После этого она быстрым шагом направилась к черному ходу.

– Это вы, господин?

– Я, – ответил приятный мужской голос. Сколько лет фрита Эстелла его знает, а всякий раз одна только легкая, благородная хрипотца вызывает мурашки между лопаток.

Женщина потянула засов.

Гость стремительно переступил порог, сам закрыл за собой двери, после чего облегченно вздохнул и сбросил капюшон, закрывавший большую часть лица, на плечи. Русые волосы, слегка тронутые сединой, небольшая бородка клинышком и изящно подкрученные усы. На щеках аристократическая бледность – купчикам, лезущим то тут, то там в дворянство, такого не достичь никакими усилиями.

– Ваша милость… – Фрита Эстелла присела в скрупулезно просчитанном поклоне. Шаль сдвинулась ровно настолько, чтобы подчеркнуть округлости, выпирающие из клиновидного выреза лифа.

Мужчина рассеянно кивнул, равнодушно скользнул глазами по выставленным на обозрение прелестям, стремительно прошагал по коридору в покои бордельмаман.

– Ваша милость? – Женщина поспешила следом, едва не сбиваясь на бег. – Ваша милость, что случилось? – Усилием воли она придала голосу раболепные нотки, хотя больше всего ей хотелось разбить о голову гостя первый подвернувшийся под руку табурет.

Со скучающим видом оглядев дорогое убранство комнаты, зачем-то пнул оскаленную пасть белого медведя, хмыкнул и, вытащив карл на середину, уселся, закинув ногу за ногу.