Для кого-то возраст зрелости и мужества, а для кого-то — утраченных надежд и растоптанных мечтаний.

[1] Эскадрон — подразделение тяжёлой кавалерии в Аркайле, Кевинале, Трагере. В разные времена эскадрон состоял от 120 до 500 всадников.

Дорога от замка Дома Ониксовой Змеи до Вожерона заняла три дней. Вне всяких сомнений, всадники налегке проделали бы этот путь гораздо быстрее, но телега с телом Толбо альт Кузанна сильно их задерживала. К концу дороги дня от мертвеца стало ощутимо попахивать. Лейтенант Пьетро посетовал на жару и на отсутствие знающего алхимика, который мог бы приостановить разложение трупа. И рассказал Реналле о том, что в древности люди знали множество способов бальзамирования покойников. Ведь не секрет, что погибших полководцев всегда привозили, чтобы похоронить в усыпальницах рядом с великими предками. Зачастую очень издалека. А браккарцы и по сей день, по мнению кевинальского наёмника, не утратили это знание. Но так это ж браккарцы, у них всё не как у людей… А так тело знаменщика просто плотно обернули льняной тканью, пропитанной лавандовым маслом, сколько нашлось в замке праны Нателлы. Получилось вполне сносно. Даже курносая веснушчатая Марша, которую Реналла взяла с собой выполнять обязанности служанки и камеристки, не жаловалась, хотя сидела на расстоянии вытянутой руки от трупа и постоянно косила в его сторону круглыми от испуга глазами.

Пьетро альт Макос всю дорогу не отходил от Реналлы, развлекая её всяческими историями. О войнах, которые разворачивались на материке прежде и о недавних сражениях, где принимала участие Рота Стальных Котов — лучшая Рота в двенадцати державах. Обладая хорошо подвешенным языком, лейтенант, казалось, мог говорить сутра до вечера. Нахохлившийся в седле Бардок — весь в чёрной коже, несмотря на погожие летние деньки, отчего напоминал здоровенного ворона из тех птиц, что водятся в Карросских горах и Унсале, а в Аркайл залетают лишь изредка в самые лютые зимы, — поглядывал на него искоса, но молчал, исправно играя роль слуги. Он вызвался сопровождать мнимую племянницу праны Нателлы, справедливо полагая, что даже самым благородным и вежливым наёмникам доверять следует до определённого предела.

Реналла слушала прана Пьетро вполуха, больше думая об оставшемся в замке Бринне. Она ещё никогда не расставалась с сыном дольше, чем на одну-две стражи, когда тот был с нянькой. В этот раз с ним тоже осталась Анне, не доверять которой она не могла. Предыдущая нянька никогда не была так добра с мальчиком, никогда так не ухаживала за ним — кормила, играла, пела песни, учила говорить и ходить. И с самой Реналлой они были, словно две подруги. Могли говорить о чём угодно и находили общий язык. Даже с младшей сестрой они не были так близки. Правда, в последние несколько дней Анне будто с цепи сорвалась, без устали расхваливая лейтенанта Пьетро. И красавец, и молод, и, наверняка, фехтует мастерски. И с головой всё в порядке, если дослужился до лейтенанта в такой знаменитой Роте, как Стальные Коты. И что Дом Зелёного Пса не самый именитый в Кевинале, так ничего страшного. Все Высокие Дома начинали с малого и были незаметны, пока не находился кто-то один, прославивший имя и герб. Кто знает, возможно, Дому Зелёного Пса суждено встать в один ряд с Домами Белого Орла и Рубинового Журавля именно благодаря мужеству и уму лейтенанта Пьетро. А поскольку, по словам Анне, наёмник глаз не спускает с Реналлы, то молодой вдове следует призадуматься. Нельзя же вечно скрываться в замке безумной праны Нателлы? Реналла отшучивалась, что после Дома Лазоревого Кота ей не хочется входить в Дом Зелёного Пса. Не зря люди говорят — словно кошка с собакой. Да и вообще, красавцы-дуэлянты ей надоели — слишком много от них шума, крови и горя, а хотелось бы заботы и ласки.

И, тем не менее, слова Анне никуда не делись. Они засели в голове назойливым червячком, заставляя совсем по-другому оценивать слова и поступки лейтенанта. То подал ей руку, помогая спуститься с седла, то принёс букетик бело-лиловых цветков безвременника, которые в эту пору года украшают лесные поляны южного Аркайла. Не говоря уже о постоянных беседах, рассказах, сдобренных изрядной долей бахвальства, но в меру, без переизбытка, заставляющего бежать без оглядки от хвастуна. Реналла старалась гнать от себя мысли о пране Пьетро и не слишком охотно отвечала на его вопросы, предпочитая делать вид, что задумалась о своём.

Лето заканчивалось. Здесь, в самой юной провинции Аркайла лес отличался от привычного северного. Вместо мрачных тёмно-зелёных елей — длинноиглые сосны с янтарно-жёлтыми стволами, будто сияющие изнутри. Вместо раскидистых грабов — устремлённые ввысь буки с серой, гладкой на ощупь корой. Подлесок другой. Казалось бы, тот же шиповник и тёрн, но попадались и заросли барбариса, который Реналла впервые увидела только здесь. Отличалась и трава. Точнее, в окрестностях её родного замка под деревьями трава почти не росла из-за толстого ковра опавшей хвои. Здесь же в солнечном, будто пронизанном лучами лесу она раскинулась мягким ковром.

По пути отряду наёмников изредка попадались крестьяне, поставлявшие в Вожерон еду. Морковь и ранняя капуста, земляные яблоки… Иногда одна телега, а иногда и несколько. Кое-кто вёз в столицу провинции кур и гусей. Но лейтенант заметил, недовольно нахмурившись, что этого слишком мало. В городе скопилось столько людей, сколько не бывало никогда ранее. Не хватало муки. Со свининой и говядиной местные тоже не торопились, предчувствуя, что осень и зима предстоят военные, а значит, не слишком сытные. Фураж для лошадей и волов тоже приходилось собирать по окрестным сёлам. Крестьяне не слишком спешили расстаться с сеном, просом и овсом. Даже за хорошие деньги. Герцогиня-регентша Кларина издала указ, в котором предписывала земледельцам не чинить препятствия фуражирам, а наоборот, всячески помогать военным. Но пока что отношения мирных жителей с армией Вожерона складывались не лучшим образом. До смертоубийства дело не доходило, но драки с выбитыми зубами и расквашенными носами уже были. Десяток буянов сидели в городской тюрьме, ожидая суда её светлости.

Обстановка на линии соприкосновения войск по-прежнему оставалась непонятной. Аркайл накапливал силы. По словам лейтенанта Пьетро, севернее Аледе уже скопилось три пехотных баталии, пять кондотьерских рот и до двух эскадронов[1] рейтар. На других направлениях тоже сосредотачивались немалые силы. Верные Дому Чёрного Единорога войска устанавливали артиллерию на долгосрочные позиции. Окапывались. Привезли, согласно донесениям разведки, не только лёгкие полевые орудия, но и мортиры, кидающие ядра весом до десятка стоунов на пол-лиги.

Жители городов и сёл мятежной провинции каждый день ждали начала обстрелов. Простые мирные люди — купцы, крестьяне, мастеровые — не всегда могли понять, почему они должны умирать за то, чтобы на престол Аркайла взошёл сын Кларины, а потому поток беженцев на дорогах не иссякал. Сперва уходили на север, в Аркайл, ведь у многих находились там родственники или знакомцы, которые могли бы помочь с обустройством на первых порах или просто приютить, пока не закончится война, не спешившая, впрочем, разгораться. Но через пару недель армия перекрыла дороги и занялась попросту грабежом. Под предлогом проверок — не пытаются ли провезти что-то запретное? — телеги перерывались, всё мало-мальски ценное отбиралось, а самих переселенцев отправляли либо обратно, не солоно хлебавши, либо пропускали, но с оставленным нехитрым скарбом они могли разве что в церкви на паперти подаяние просить. Что искали? Того никто не знал. Скорее всего, никаких особых распоряжений от командиров и не было. Ну, что может вывезти кузнец или плотник? Золотую стамеску или молот, усеянный бриллиантами? Вздумай, Кларина заслать шпионов или убийц к пране Леахе и её братьям, они просочились бы незаметно. Скорее всего, стоявшие на засеках солдаты решили заработать на людском горе. Так всегда бывает, когда идёт война или дело к ней движется. Возмущённые несправедливым отношением, беженцы повернули на юг, в Кевинал. Дороги туда оставляли желать лучшего — через горные перевалы, где спуски чередовались с крутыми подъёмами, со склонов сыпались валуны и сходили оползни, но зато принимали беженцев спокойнее. Многие кевинальцы вообще относились к уроженцам Вожерона и окрестностей, как к родным и полагали, что великий герцог Валлио должен протянуть им руку помощи. Ну, само собой, в обмен на вассальную присягу Домов Бирюзовой Черепахи и Сапфирного Солнца. Однако, ни самопровозглашённая вдовствующая герцогиня, ни её батюшка не спешили с изъявлением верности Кевиналу, хотя и давненько заслали послов ко двору Валлио Семнадцатого. Но занимались эти благородные и уважаемые праны исключительно тем, что выпрашивали денег взаймы и разрешения использовать ещё больше кевинальских наёмников. Великий герцог не возражал против найма вольных шпаг и мушкетов, но золотишком делиться не спешил.