Слушая лейтенанта, Реналла нарисовала в воображении мрачную картину опустевшего города, где по улицам бродят редкие, не сумевшие или не успевшие спрятаться обыватели, и толпы вооружённых до зубов наёмников.

В самом деле, первыми на въезде в Вожерон им попались военные.

Десяток мрачных аркебузиров в цветах Дома Сапфирного Солнца стояли в воротах, придирчиво осматривая гружёную корзинами телегу. Можно подумать, переминавшийся ноги на ногу дочерна загоревший под южным солнцем крестьянин, спрятал среди земляных яблок и моркови бочонок с порохом, которым грозится поднять на воздух особняк баронессы Кларины. Ну, то есть, вдовствующей герцогини Кларины. Или как её теперь следовало величать?

Лейтенант Пьетро терпеливо дождался окончания проверки, а потом подъехал во главе отряда к охране.

— Кто такие? — угрюмо осведомился старший с красным пером на шлеме-морионе.

— Комендант форта Аледе, Пьетро альт Макос из Дома Зелёного Пса, лейтенант Роты Стальных Котов.

— Бумаги в порядке?

— В порядке! — наёмник сунул руку за пазуху, вытаскивая на свет сложенный вчетверо желтоватый лист. — А ты, никак, читать умеешь?

— Не умею! — Буркнул аркебузир, но не слишком свирепо — лейтенантское звание произвело на него должное впечатление. — Но закон порядка требует.

— Как же ты её читать будешь? — Пьетро помахал бумагой.

— А чего мне её читать? — пожал плечами солдат. — Печать покажите. Что я, печать Стальных Котов не узнаю?

Кевиналец рассмеялся и, наклонившись в седле, протянул подорожную грамоту стражнику. Тот внимательно осмотрел тёмно-красную сургучную печать с оттиском, изображавшим вставшего на дыбы кота в полудоспехе, и кивнул.

— Годится. А что везёте?

— Погибшего товарища. Смотреть будешь?

— Буду. Положено.

— Тогда иди сам к телеге. Он, хоть и боевой товарищ, но нюхать линий раз труп не хочу.

Бурча под нос что-то похожее на «а зачем тогда в город везти?» стражник подошёл к телеге, приподнял рогожу, которой накрыли тело знаменщика. Сморщился — трупный запах смешался с лавандой. Потыкал кинжалом в солому, но теперь уже скорее для очистки совести. Махнул рукой.

— Проезжайте.

В гробовой тишине отряд въехал под надвратную башню. Крепостные укрепления в Вожероне не отличались особой мощью. Вал, заросший некогда зелёной, а нынче пожелтевшей от жары травой — одуванчики, цикорий, молочай, на глазок казался не выше одной сажени, а над ним — стена высотой локтей пять-шесть, не больше, сложенная из желтоватого пористого камня, кое-где выщербленного, кое-где потрескавшегося. Реналле это не понравилось. Она помнила слова отца о том, что каждый пран обязан поддерживать в боевой готовности свой замок. От этого во многом зависит — останется ли замок в его собственности или перейдёт в собственность другого дворянина, более удачливого или более расчётливого.

Конечно, времена междоусобиц в Аркайле давно миновали, но дальновидные главы Домов — особенно маленьких и небогатых, не обладающих весомыми связями при герцогском дворе — продолжали обучать личную гвардию и заботились о крепости собственных замков. Возможно, здесь, на юге, дела обстояли иначе? Нельзя же верить, что у Дома Бирюзовой Черепахи не хватало денег на починку городской стены. Наверняка, пран Клеан своё родовое гнездо содержал в полном порядке и рассчитывал на прочные стены, случись что. На Вожерон, скорее всего, просто было жалко золота. А вдруг начнётся война?

Да-да, та самая война, предчувствие которой витало в воздухе. Особенно здесь и сейчас.

К удивлению Реналлы, готовившейся увидеть запустение, на улицах Вожерона хватало людей. Не сравнит с Аркайлом, конечно, но для небольшого провинциального городка вполне сносно. Спешили по своим делам мастеровые с ящиками инструментов — кто-то с рубанками и стамесками, кто-то с мастерками. Хозяйки из небогатых семей и служанки из домов побогаче возвращались с рынка с полными корзинами покупок. Прошагал лоточник, торгующий вразнос всякой мелочёвкой — ленты, иголки, нитки, кружевные воротнички. На одном из перекрёстков на глаза попался трубочист с лестницей на плече, оживлённо торгующийся с молодкой в накрахмаленном капоре, которая высунулась из окна второго этажа. Перебирая чётки, проплыли два монаха, объёмистые, как бочки из-под вина.

И всё-таки Вожерон отличался от ранее виденных Реналлой городов. Поначалу она не могла понять, чем же именно, потом сообразила — им навстречу не попалось ни одного праздношатающегося. Не прохаживались щёголи-праны со шпагами на боках, поглядывая по сторонам с нескрываемым желанием вызвать кого-нибудь на дуэль. Не было видно красавиц, ершивших «выгулять» новое платье. Впрочем, благородные дворянки могли оставаться дома по вполне прозаической причине — мощёная улица, как сказал лейтенант Пьетро, была в Вожероне лишь одна и соединяла северные ворота с городской площадью, ставшей для местных жителей одновременно и рыночной, и соборной. А на остальных улицах даже в летнюю жару пешеход мог вляпаться в грязь. Никто не стеснялся выплеснуть в окно помои или ночной горшок. Ну, и не удивительно. Если в столичном Аркайле лишь при отце герцога Лазаля начали штрафовать за подобные изыски, да и то в той части города, что примыкала к Собору Святого Кельвеция и дворцу, а в кварталах, где жила беднота, всё продолжало идти веками установленным порядком.

Но, как бы то ни было, а в тревожно замершем в ожидании войны Вожероне, все люди ходили по делу. И конечно, едва ли не каждый второй прохожий, встреченный небольшой кавалькадой, был военным. Патрули стражников в начищенных кирасах с протазанами на плечах. Наёмники из Роты Стальных Котов, приветствовавшие лейтенанта и его спутников. Местные ополченцы, одетые кто во что горазд, со шпагами, аркебузами, арбалетами, тесаками. Некоторые из них сопровождали подводы с фуражом и провиантом, некоторые сохраняли видимость порядка и походного построения — очевидно, отправлялись для решения каких-то военных задач за пределами города. Мирные горожане их не боялись, да и вообще не выказывали какого-то особого опасения. Как будто и не стояла в каких-то полутора-двух днях пути армия Аркайла, готовая обрушить на мятежников всю свою мощь. Либо верили в безоговорочную победу своих, либо не могли и подумать, что покорные признанному герцогу войска начнут сражаться с повстанцами. Хотя, конечно, история знала множество примеров, когда любое недовольство в провинции подавлялось из столицы огнём и мечом, при этом с жертвами среди мирного населения никто не считался. Но при Лазале войн было гораздо меньше, чем при его сиятельных предках. Стычки с Унсалой и Трагерой происходили в сотнях лиг от здешних мест и южане расслабились, полагая, что и в этот раз сия чаша их минует. Владетельные праны договорятся между собой, военные побряцают оружием и разойдутся по «зимним» квартирам, а торговцы и мастеровые уже на следующий год перекроют доходами все убытки от года нынешнего, затрудняющего движение купцов по державе.

Во всяком случае, горожане перешучивались с ополченцами и с наёмниками, махали руками, провожая в дорогу. Женщины улыбались, «строили глазки», кидали солдатам яблоки и свежевыпеченные булочки. В Вожероне царил дух настороженности, но не страха, лёгкой неуверенности, но не отчаяния.

Рота Стальных Котов квартировалась на западной окраине города. Они заняли конюшни одного из зажиточных торговцев, который пропал без вести пару месяцев назад, в самом начале мятежа, и несколько домов, примыкающих к ним задними дворами. На вопрос, куда подевались их хозяева, лейтенант сделал загадочное лицо и, улыбаясь, ответил, что им сделали предложение, от которого нельзя отказываться. Наёмники разломали несколько сараев и хозяйственных пристроек, вытащили строительный мусор и получилось достаточно место для размещения повозок, запасов огненного зелья и даже палаток. Поскольку в городе оставалось не так много «стальных котов», большинство которых патрулировали окрестности и составляли костяк гарнизонов захваченных мятежниками фортом, все помещались и даже место оставалось.