Через полтора десятка дней цены на хлеб, сыр, мясо в Аксамале возросли до небесных высот. Через двадцать – с пугающей неотвратимостью забрезжил костлявый призрак голода.

Попытки осажденных наладить поставку продовольствия через порт успехом не увенчались. Ни один купец Аруна или Литии не рискнул пришвартоваться у причалов, по которым слонялись толпы озверевших от голода оборванцев. А сил, чтобы одновременно нести стражу на стенах и вооруженной рукой установить свою власть в порту, у «младоаксамалианцев» не хватало.

Как же в сложившейся ситуации не попытаться разглядеть будущее? Или хотя бы окинуть мысленным взором настоящее – не покажется ли хотя бы краешек надежды, призрачная лазейка, способная позволить выжить и сохранить завоевания народа после ночи Огня и Стали?

Мэтр Гольбрайн, не скромничая излишне, мог называть себя лучшим астрологом Аксамалы, а то и всей Сасандры. Но кроме того, он владел даром предсказания. Даром, который некогда обнаружил в настырном студенте-провинциале из забытого Триединым и людьми медвежьего угла в Северном Аруне блистательный маг – Ателиан Великолепный. Именно он научил молодого арунита пользоваться в полной мере Силой звезд. А потом долго шутливо сокрушался, когда через восемь лет упорных и усиленных занятий ученик на голову превзошел учителя.

Профессор посмотрел на небо. Свежий, пронизывающий даже через суконную куртку ветер разогнал тучи. Над Аксамалой впервые за много дней проглянули звезды. Синяя Го-Дарит почти склонилась к северной кромке горизонта. А что вы хотели? Зима на носу. Двойная Лумор вообще скрылась и появится не раньше весеннего месяца Коня. Зато в зените сияла красная Рай-Шум, а ниже ее величественно плыла желтоватая планета То-Хан, известная своей непредсказуемостью.

Что ж… Можно смело начинать.

Гольбрайн раскинул руки и подставил лицо неяркому свечению звезд.

Он почувствовал, как Сила небесных светил наполняет его, проникает в душу, становится путеводной нитью, помогающей пронзать пространство и время силой одного лишь разума.

За дело!

Мэтр не знал, как именно будет выглядеть спасение Сасандры, и, честно признаться, не был до конца уверен, что оно существует на самом деле. Поэтому он не стремился к направленному поиску. Просто попросил звезды указать ему возможный путь, дать какой-то намек, вселить надежду.

Звезды ответили.

Башня стремительно рванулась вниз. Нет, правильнее сказать, освободившийся от бренной оболочки дух профессора взлетел, словно почтовый голубь. Если представить себе голубя, способного летать ночью…

Внизу остались здания университетского городка, улицы и площади блистательной Аксамалы. Как на ладони стали видны развалины Верхнего города, непривычно пустынная гладь бухты, окаймленная маяками, крепостная стена, цепочка костров, указывающая на расположение войск, осаждавших город. И где-то там, среди скопления вооруженных до зубов людей, коней, телег, приблудных, везде сопровождающих армию, котов, пульсировал мягким светом огонек надежды. Слабый, как будто зажатый со всех сторон болью и грязью, ненавистью и похотью.

Что это? Ответ на заданный вопрос? Новая загадка, преподнесенная светилами? Зародыш грядущего спасения или самообман, порожденный отчаянием?

Мэтр напрягся, пытаясь поглубже проникнуть сквозь завесу неизвестности.

Ближе, ближе…

Вот уже видны покрышки обозных телег, составленных вагенбургом. Видны неказистые стреноженные кони, лениво бродящие между костров люди, одетые в кольчуги и бригантины…

Откат!

Неведомая сила отбросила разум профессора, как отбрасывает цепь рванувшегося сторожевого кота. Закружила. Поволокла, болтая из стороны в сторону, над сжатыми полями Вельзы, над свинцово-серой гладью Арамеллы, над лесами Тельбии, испещренными там и сям проплешинами сгоревших сел и городов, над уныло ползущими колоннами имперской пехоты, лишившимися единого командования, живущими каждая своей жизнью, как конечности припадочного. Над горами Тумана, кишащими свирепыми дроу, над Барном и Северной Гобланой, дороги которых сплошь покрывали стремящиеся на юг беженцы…

Швырнула вниз, к наполовину разрушенному мосту через безымянную речку.

Картинка вдруг стала ясной. Здесь был бой. Беспощадный, неравный…

Трупы людей и остроухих смешались на маленьком клочке земли. Особняком выделялось утыканное стрелами тело великана из Гронда, в последнем усилии навалившегося на толстую жердь.

Гольбрайн недоумевал. Что хотят сказать звезды? Предостерегают или втолковывают непонятную истину?

Среди смерти и крови стояли и вели церемонную беседу двое. Первый – пегий, бородатый кентавр с орлиным пером в волосах. Откуда здесь конелюди? За тысячи миль от родимой привольной степи? Второй – уродливый карлик, раскрашенный белыми и черными полосами, на голове которого красовалась шапка из шкуры, целиком снятой с головы молодого оленя, даже рога остались. У их ног лежало безжизненное тело человека. Его лицо и одежду покрывала кровь, но что-то неуловимо знакомое мелькнуло в светлых, затоптанных в грязь волосах.

Антоло? Студент-непоседа, сперва угодивший в армию, после дезертировавший и приставший к отряду наемников. Ошибки быть не может. Да примет Триединый… Впрочем, аура табальца еще светилась. Неровно, едва уловимо, но светилась. Значит, мальчишка жив.

А как же его спутник, обладатель невероятных магических способностей?

Да. Черноволосый парень тоже был здесь. И тоже еще не умер, о чем свидетельствовала его аура, тускло мерцающая из-под груды тел.

Гольбрайн вздохнул и отпустил Силу.

Потом долго сидел, привалясь спиной к ледяному парапету, ограждающему верхушку башни, и размышлял.

Само собой пришло знание (или звезды подсказали?), переросшее в твердую уверенность, что судьба Сасандры и всего мира висит сейчас на волоске, а вернее, на кончике ножа любого из дроу. Уйдут навсегда эти двое – и затеплившейся надежде не суждено будет исполниться. Ибо без них не суждено засиять в полной мере и огоньку, таящемуся под стенами Аксамалы.

Мир застыл в зыбком равновесии, как валун на вершине холма. Куда он покатится? В заросший лозой и репейником овраг или сметет поселок на склоне?

Вниз мэтр Гольбрайн спустился, постарев на добрый десяток лет, и никому свои видения не пересказывал. У молодежи хватает и своих забот.

Серое небо навалилось на верхушки разлапистых сосен, словно медведь на загривок косматого лесного быка, давило их книзу, так и норовило согнуть и сломать медово-желтые хребты, вцепиться в загривки, топорщащиеся по-осеннему иглами. Ворочались темно-серые, грязные тучи, словно мускулы под мохнатой шкурой лесного разбойника. Моросью холодного пота оседал на одежде и конской сбруе обложной дождь.

По обе стороны от дороги – собственно, и не дороги вовсе, а лесной тропы – бесновалась толпа карликов-дроу, топая костлявыми ногами с шишковатыми коленями и неестественно большими ступнями – хоть без лыж по снегу зимой бегай. Круглые головы, водруженные на узкие плечи, поражали выпуклыми совиными глазами с вертикальным зрачком, скошенными подбородками и проваленными переносьями. Осенняя промозглая сырость – как-никак месяц Ворона на дворе, еще немного, и пойдут первые заморозки – заставила их надеть кроме обычных кожаных юбочек еще и меховые безрукавки: рысьи, куньи, беличьи. Безбородые лица покрывала боевая раскраска. Охра, красная глина, перетертые в порошок лазурь и малахит, белые полосы мела. Узоры на щеках и лбах свивались в письмена и клановые знаки – клан Остролиста и клан Бука, клан Граба и клан Можжевельника, клан Горной Сосны и клан Бересклета…

Воины пронзительно вопили и потрясали короткими копьями, палицами и топориками, ножами и кулачными щитами, мощными дальнобойными луками, которые прославили племя низкорослых стрелков далеко за пределами гор Тумана.