Вот и долгожданный пролом!

Обхватив бочку руками, Ланс толкнул её от себя и с громким плеском обрушился в море. Когда погружаешься первый раз, вода всегда кажется холоднее, чем на самом деле. Так и сейчас — менестрель сдавленно охнул, когда мокрая одежда облепила его тело, а сапоги наполнились. Оттолкнув от себя бочку, но придерживаясь за неё, он вынырнул и огляделся.

Невысокий борт «Бархатной розы» величественно проплывал вперёд по направлению к острову. В проломе виднелись выпученные глаза и открытый рот матросика.

«Счастливого пути, дурачок!» — подумал менестрель, но в это время айа-багаанец свалился с фелуки головой вперёд. Тут же вынырнул и, размахивая руками и хватая ртом воздух, поплыл к Лансу.

[1] Степс — гнездо, куда вставляется мачта на судне.

Облепленная мокрыми волосами голова моряка то скрывалась из виду, то появлялась. Он уже ничего не кричал, тратя все силы на то, чтобы удерживаться на плаву и дышать. Ни к селу, ни к городу альт Грегор вспомнил байку о том, что на Браккаре моряки не учатся плавать. Ну, или раньше не учились… Всё от того, что на севере вода холодная даже летом и угодивший за борт рыболов или китобой обречён на смерть в любом случае. Умение плавать лишь продлевало агонию. Ланс слышал эту историю ещё будучи отроком, а с годами понял, что браккарцы, распространяя влияние по всему миру, конечно научились плавать. По крайней мере, спасаясь с тонущих каракк в морских сражениях, он какое-то время удерживались на поверхности даже без помощи обломков рангоута. Уроженцы Айа-Багаана были с морем «на ты». Южное, тёплое, не замерзающее даже в самые лютые зимы, оно кормило их не только рыбой, в изобилии водившейся вокруг островов, но и всяческими съедобными моллюсками — трепангами, рапанами, устрицами и мидиями. Ловили там крабов и омаров — не только в хитроумные ловушки, но и голыми руками. Добывали жемчуг, собирая раковины со дна. Ломали кораллы, продавая их в северных державах, как весьма недешёвые диковины. Но этот парень, похоже, не слишком часто упражнялся в плавании. Или тяжело приходилось с похмелья — руки и ноги не слушались.

Наблюдая его мучения, Ланс не выдержал и протянул руку:

— Держись, дурень! Вместе выплывем!

Два-три гребка и матрос сжал его ладонь мёртвой хваткой.

— Хватайся за бочку! — крикнул ему менестрель.

Но ошалевший парень словно не слышал. Свободной рукой вцепился Лансу в локоть, подтянулся, сграбастал за плечо, аж затрещали нитки, которыми был пришит рукав камзола.

— За бочку! — успел повторить альт Грегор, прежде чем ушёл под воду с головой.

Задрыгал ногами, забился, как угодившая в сеть рыба, выскочил на поверхность и успел сделать глубокий вдох, прежде чем, снова оказаться пол водой. В айа-багаанца, казалось, вселился демон. Он, ничего не слушая, карабкался, намереваясь оседлать менестреля. То есть попросту использовал его, как обломок мачты или рея.

И вот тогда Лансу стало по-настоящему страшно. Какой толк от его стараний? Размышлял, прикидывал пути к спасению, толкал к борту тяжеленную бочку, а теперь погибнет, словно утопленный в ведре щенок. Пуская пузыри, он потянул из-за пояса тесак. Едва не выронил его, получив коленом в живот от беспорядочно дрыгающего ногами матроса. Но удержал, вцепляясь в него, как утопающий хватается за соломинку. Собственно, он и был утопающим, а на оружие возлагал последние надежды.

Клинком, предназначенным для того, чтобы рубить, тяжело драться, когда твой противник прижался, как родной, и норовит обхватить тебя руками и ногами. Ланс резанул парня поперёк живота. Раз, второй… Понял, что ничего не получится — перепуганный насмерть айа-багаанец просто не чувствует боли. А воздух в лёгких закачивался. Ещё немного и всё… Трупом великого менестреля, привязанным к бочке, будут пировать рыбы и чайки. Отчаяние придало сил. Каким-то чудом альт Грегор умудрился упереть острие тесака в живот матроса. Толчком нажал!

С жалобным криком парень разжал пальцы, запрокинулся. Его пятки последний раз ударили Ланса, который рвался к поверхности, чувствуя, что и для него счёт идёт на мгновения. Сапоги тянули на дно, облепившая тело одежда сковывала движения. Он и сам не мог вспомнить потом, как выскользнул из ладони тесак, только что спасший жизнь.

Воздух ворвался в лёгкие, опаляя сладостью и восторгом.

Вдох! Ещё вдох! И ещё!

Невысокая волна ударилась о бочку, просила в лицо пригоршню брызг, которые залетели в распяленный, словно в предсмертном крике рот менестреля. Он закашлялся, сплюнул и, наконец-то, пришёл в себя.

Заколотый им матрос плыл, раскинув руки в паре брасе.

«Бархатную розу» снесло гораздо дальше. Она развернулась к Лансу позолоченной кормой, над которой лениво трепетало знамя с чёрным буревестником и ниже его узкий треугольный штандарт с зелёным яблоком — герб покойного прана Махтуна алла Авгыз.

С противоположной стороны что-то голосили айа-багаанцы, спасавшиеся на плоту. Ветер сносил их крики и Ланс не мог ничего разобрать, но полагал, что они видели и его прыжок за борт, и борьбу в воде. Аркайлцу их слова ничего хорошего не сулили. Но столкнутся они на водной глади или нет, зависело исключительно от воли Лорена-Морехода. Выгрести против течения не смогли бы ни альт Грегор со своей бочкой, ни его недруги на грозящем развалиться плоту.

Поэтому Ланс решил не заботиться о том, что могло ему грозить не скоро или же не грозить вовсе. Лучше заняться насущными бедами. Набравшие воду сапоги тянули ко дну. Ощутимо, как будто к каждой ноге привязали по шестифунтовому ядру. Даже несмотря на бочку, держаться на плаву становилось всё труднее. Пальцы грозили соскользнуть с верёвки. Слегка поразмыслив, менестрель избавился от сапог. Будем жить, добудем новые, а если нет, то и пользы от них никакой. Сразу стало легче.

Оставалось ждать и молиться Вседержителю вместе со всеми святыми. Против течения не выгребешь. На небо на взлетишь. При жизни, по крайней мере. Будь что будет. Пока что он сделал всё, что мог для своего спасения, возможно, придётся ещё потрудиться, но для начала должны измениться обстоятельства.

Время шло. Течение влекло добычу к пасти водопада.

От нечего делать Ланс пытался прикинуть, которая стража наступает сейчас? На широте Трагеры приливная волна останавливается приблизительно в конце второй стражи начинается отлив. Если рассуждать логически, то в это время водоворот должен на время успокоиться. Возможно, тогда у Ланса окажется под рукой краплёная карта, которая дасть возможность добраться до ближайшего острова…

Мимо, ругаясь на чём свет стоит, проплыли айа-багаанцы. Менестрель узнал много нового о себе и своих предках. Ещё десять лет назад, получив подобные оскорблении, он бы погнался за плотикам вплавь, чтобы покарать наглецов. Сейчас он рассмеялся и громко пожелал, чтобы хрупкое сооружение, за которое они цеплялись, наполовину свисая в воду, рассыпалось раньше, чем столкнутся со скалами. И поинтересовался — как там их похмелье и хватит ли океана, чтобы утолить жажду после злоупотребления вином? В ответ услыхал, что является похотливым бледнокожим скопцом, совокупляющимся с ослами. Невольно подивился прихотливости воображения моряков, хотя и раньше знал об изысканности и цветистости речи уроженцев южных островов. Так соединить несовместимое! Приветливо улыбаясь, помахал им вслед рукой, а потом состроил пальцами непонятный знак, похожий на те, которые входу у тер-веризцев. Пусть думают, что музыкант насылает на них проклятие. Раз его считали на фелуке учеником Нор-Лисса, то поверят. Пусть в последнеи мгновения жизни они думают не о прощении Вседержителя, а о той каверзе, которую для них заготовил маг альт Грегор.

Всё-таки Ланс хвалил самого себя, что выбрал бочку, а не кусок рея, скажем. Прихотью судьбы — хотя любой учёный, будь то безумный алхимик Прозеро или советник по науке при Браккарском престоле пран Нор-Лисс тер Крон из Дома Чёрной Мурены, поразмыслив, обоснует правильность решения с точки зрения выдуманных им самим мудрёных законов природы. Ну, из той же песни, что бочки лучше катить, а сундуки…