– Это не имя, госпожа Аурила, а кличка. Просто переведенная на речь сидов.

– Молчун по-нашему, – впервые за время ужина подала голос Гелла.

– Ясно, дитя мое. Спрашивайте, господин… Господин Молчун.

Эшт откашлялся.

– Скажите мне, пожалуйста, прежде всего, каково самочувствие легата Сестора Ларра?

– Благодарю за заботу, без изменений. Известие о смерти сына доконало его. Удар. Паралич правой руки и ноги, – женщина развела руками. – Боюсь, мне нечем вас обнадежить.

– Если бы вы дали согласие, госпожа Аурила, – Молчун смущенно помедлил. – Я мог бы попробовать излечить его…

– Поверьте, я обращалась к очень хорошим лекарям. И жрецам Синклита, если вы понимаете, о чем я…

– Я понимаю. Я и хотел предложить лечение посредством магии.

– Вы окончили Школу, мастер Эшт? – Аурила вскинула бровь.

– Нет. К сожалению, госпожа, Школы я не заканчивал, – покачал головой седобородый. – Но некоторые практические навыки…

– Молчун – очень сильный лекарь, – звонко произнесла Гелла.

– Хочу добавить от себя, – откашлялся Глан. – Он вылечил моего приемного сына. У мальчика была родовая травма. Шесть лет неподвижности. Ни один лекарь не брался. И даже жрец ранга Терциела не смог ничего поделать. А Молчун справился. Всего десять дней лечения, и теперь я учу сына держать меч.

– Прошу простить меня, – в голосе хозяйки зазвучал лед Облачного кряжа. – Увы, ни я, ни мой супруг не примем помощь от «дикаря». Прошу простить меня, если невольно обидела вас этим словом, мастер Эшт.

– Что вы, что вы… Я действительно «дикарь». А притом еще самоучка и бездарь.

Гелла вновь порывисто подалась вперед, словно желая вмешаться в разговор. И снова движение пальцев Глана удержало ее на месте.

– Последний вопрос, госпожа. Откуда у Диния этот амулет?

Совершенно безобидная фраза подействовала как удар плети. Матрона отшатнулась, прижимая сжатые в кулаки руки к груди. Помедлила немного, успокаивая бешено колотящееся сердце. Наконец нашла в себе силы произнести упавшим голосом:

– Это тайна нашей семьи, мастер Эшт. Я не вправе ее разглашать. Прошу не настаивать… Простите меня…

– Это вы, госпожа Аурила, простите меня за то, что невольно причинил боль человеку, за которого готов умереть, – седая голова склонилась почти к столешнице. – Простите меня…

– Вы уже прощены, мастер, – хозяйка вполне оправилась от потрясения. – Как мне держать сердце на вас? А сейчас я покину вас, господа. Спокойной ночи.

Когда Аурила удалилась, оставшиеся за столом обменялись долгими взглядами и, не проронив ни слова, отправились в отведенные для них покои.

Взошедшее утром следующего дня солнце застало троих гостей усадьбы Сестора Ларра во дворе.

Хозяйка стояла, прислонившись к резному столбу веранды, лаская пальцами амулет Диния. Темные круги под глазами лучше всяких слов свидетельствовали о бессонной ночи.

Прощание было сердечным, но кратким.

Глан, подставив сложенные ладони, подбросил в седло Геллу. Легко, едва коснувшись стремени носком сапога, вскочил на коня сам. Молчун, собрав гриву и повод в левый кулак, взялся правой рукой за заднюю луку…

– Простите меня, мастер Эшт, – вполголоса обратилась к нему неслышно сошедшая с крыльца матрона.

Чародей повернулся к ней, тщательно скрывая притаившуюся во взгляде боль.

– Слушаю вас, госпожа Аурила.

– Вчера я была не права, – запинаясь, проговорила женщина. – Вы вправе получить ответ на свой вопрос…

– Но зачем, госпожа?

– Не перебивайте меня, мастер Эшт. Пожалуйста… Вы вправе. Просто запрет, наложенный моим супругом, так глубоко впечатался в мою душу… Диний – мой младший сын. Он должен был стать наследником имения. А в Школу отправился, чтобы загладить позор семьи, который навлек на нас поступок его старшего брата, бежавшего из Школы тому уж скоро семнадцать лет. Этот амулет сделал и надел на шею Динию его брат Сесторий. Его судьба мне неизвестна… Вы удовлетворены, мастер?

– Более чем, – порывистым движением Эшт преклонил колено и коснулся губами края столы госпожи Аурилы. – Простите и прощайте…

Сильные, хорошо отдохнувшие кони поигрывали уздой, порываясь сорваться в галоп. Рассветный холодок, забираясь украдкой под одежду, заставлял ежиться. Хотя что для северянина даже соль-эльринская зима? А тут еще радующий теплом яблочник.

Мастер Эшт угрюмо сгорбился в седле, отчего кривизна плеч особенно бросалась в глаза.

– Почему ты не сказал ей все, Молчун? – Девушка от возмущения даже взмахнула кулачком. – Почему смолчал?

Перед ее глазами кошмарным сном заструились розовые воды Серебрянки, вспененные на Козьем Броде копытами коней и сапогами атакующих петельщиков.

Перекошенное лицо Кейлина. Рык:

«Держать строй! Сбить щиты!»

Сотник Рябчик, отдающий команды лучникам:

«Два пальца лево! Товсь! Цельсь! Залп!!!»

Забрызганный кровью, подобно стрыгаю, но хладнокровный и собранный Глан.

«Центр не проваливать, щучьи дети! Насмерть! За короля!»

Падающая с небес трезубая молния. Безмолвно валящаяся, как подрубленная березка, Мак Кехта. Темные воды, сомкнувшиеся над лицом феанни. Ладонь Молчуна, выбрасывающая вверх незримый купол защиты. Вторая ладонь до синяков вцепилась в ее запястье.

А потом петельщики прорвали строй щитоносцев, а Глан сошелся в поединке с Валланом.

Но некогда было смотреть и переживать, потому что вражий маг метал прицельно молнию за молнией, долбил купол заклятьями, словно бешеный дятел ствол осины. И Сила бурлила в ней, вливаясь клокочущим полноводным потоком в пальцы Молчуна.

А потом распяленная в полете фигурка чародея в сером гамбезоне грянулась о покрытый желтыми стеблями прошлогоднего тонконога склон на левом берегу. Лопнули, рассыпаясь в пыль, многочисленные увешивающие его амулеты…

Кроме одного, над которым осматривавший после боя тело противника Молчун вдруг завыл, разбивая в кровь кулаки о каменистую землю…

– Помолчи, Гелка, – единственный глаз Глана зыркнул сурово, словно она была расшалившимся ребенком. – Наши слова ему не нужны.

– Ведь так нельзя, Сотник! – Волнуясь, девушка частенько называла старого вояку известной лишь немногим глупой кличкой. – Это же неправильно! Он должен был ей сказать правду!

– Гелка, девочка моя, – коннетабль склонился к ней со спины статного повесского скакуна. – Терять близких тяжело. Запятнать руки родной кровью – страшно. Я не уверен, смог бы открыться своей матери…

Дробный топот копыт заставил его прерваться на середине фразы и оглянуться.

Чумазый мальчишка лет двенадцати резво нагонял их, отчаянно колотя грязными пятками в бока незаседланного пегого мерина.

– Письмо господину Ларру!

Молчун так круто развернул гнедого, что едва не очутился на земле – все-таки наездником он оставался никаким. Выхватил сложенный вдвое и запечатанный каплей белого воска пергаментный листок. Трясущимися руками сломал печать.

На желтоватой гладкой поверхности чернели всего два слова:

Прости, сынок…

Внучатый племянник голубятника Клеона долго крутил в пальцах полновесный серебряный империал, глядя на клубы пыли, поднятые стремительно удалявшимися всадниками. И не один еще десяток лет среди детей арендаторов в округе усадьбы Сестора Ларра ходили истории о приезде чудесных богачей-северян, обрастая всяческим домыслами, пока не превратились в одну из тех легенд, которые приятно послушать вечером у камина, а вот верить в них…

© Русанов В., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Эти бездонные глаза цвета утренней морской волны Ланс альт Грегор увидел сразу, как только шагнул в зал. Еще не затих голос распорядителя бала, но лица всех до единого гостей его светлости повернулись к нему – величайшему менестрелю, которого только рождала земля. Десятки и сотни взглядов. Любопытные, восхищенные, оценивающие, наполненные завистью… Не было лишь равнодушных.