Дверь раскололась пополам. Жалобно заскрипели петли. Вторая половинка с грохотом ударилась о стену.

В комнату головой вперед впрыгнул костлявый мужик в потертом бригантине. К каждой руке он держал по кистеню – короткая рукоятка, цепочка длиной в локоть и граненый груз.

Следом за ним ворвались наемники. Светловолосый бородач с измаранным кровью лицом и топором в руке. Черноволосый парень с повязкой вокруг головы на каматийский манер. Коротко подстриженная женщина. Пучеглазый крепыш. Коротышка дроу, оскаливший желтые зубы. Седобородый воин с фальчионом в левой руке.

– Смерть!

– Где ты, Череп?!

– Сдавайся, граф!

– Сдохни, Н’атээр-Тьян’ге!!!

Барон Фальм дернул головой, глаза его сузились, верхняя губа приподнялась, обнажая здоровые белые клыки.

– Уходите! – бросил он сообщникам. – Быстро! Я задержу их.

Пальо очертя голову бросился к окну.

Джакомо, удерживая Халльберна поперек туловища, последовал за ним.

Путь ему заступил Мудрец. Вращающиеся кистени слились в смазанные пятна.

Череп отбросил в сторону мальчика, ткнул верзилу в живот рукоятью шестопера. Мудрец легко увернулся, взмахнул кистенями.

Один груз только коснулся запястья бритоголового, но пальцы его разжались. Второй кистень чиркнул Джакомо по виску. Из рассеченной кожи хлынула кровь, заливая глаз.

Кир понял, что Черепу воздастся по заслугам и без него, а потому повернулся к барону, поднимая меч.

Холодный ужас сковал руки и ноги тьяльца.

Мгновение назад на этом месте стоял человек. Но то, что парень увидел сейчас, человеком не являлось. Круглая морда, покрытая светло-рыжей шерстью, длинные усы, остроконечные уши, прижатые к голове, белоснежные клыки и когтистые лапы, торчащие из рукавов дорогого темно-вишневого кафтана.

Котолак!

– Что стоишь?! – Клоп с силой оттолкнул Кирсьена и бросился на оборотня, замахиваясь мечом.

Хищник взрыкнул, наотмашь ударил аксамалианца лапой с растопыренными когтями. Пучеглазый отлетел на Кира. Свалил его с ног. Молодой человек больно ударился плечом, но оружия не бросил.

Лежа на полу и пытаясь сбросить с себя труп Клопа (а хлещущая кровь не позволял усомниться в смерти аксамалианца), Кирсьен видел, как Джакомо оттолкнул Мудреца, получил топором в плечо от Бучилы и, падая на колени, шестопером подрубил северянину ноги.

Рядом с Черепом возник Кулак, избегающий резких движений из-за засевшего между ребер болта, плавно повел фальчионом. Загорелая дочерна, наголо обритая голова бывшего кондотьера отделилась от шеи и, сопровождаемая веером кровавых брызг, полетела в темный угол.

– Н’атээр-Тьян’ге! – заверещал Белый, выпуская стрелу.

Котолак клацнул челюстями, перекусывая древко в полете. Отпрыгнул к окну, сгорбился, шевеля ноздрями.

К нему бросился Серый. Ловко полоснул клинком. Лезвие прошло вскользь, срезая клок рыжей шерсти с загривка оборотня, а человек откатился с чудовищной рваной раной груди, от которой не спас и кожаный бригантин.

Мудрец поднялся на ноги. Злые, жалящие удары кистеней заставили Фальма отступить еще на шаг. Котолак прижался спиной к подоконнику и яростно зашипел. Рыжее ухо разлетелось кровавыми ошметками. Следующий удар пришелся по плечу зверя, который прыгнул на грудь человека, не обращая внимания на боль.

Верзила опустил подбородок, защищая горло. Длинные клыки сомкнулись на его лице, задние лапы уперлись в живот – когда только успел разуться? Спина котолака согнулась дугой, а потом выпрямилась. Оттолкнувшись от Мудреца, барон-оборотень вылетел в окно.

Кир, сбросивший наконец-то с себя мертвого Клопа, поднялся на ноги.

И тут в комнату ворвался взъерошенный Почечуй:

– Беда, парни! Наш окружили… энтого…

Рядом с коморником, обмотанный вонючей тряпкой, стоял табалец Антоло. Стоял и неизвестно чему улыбался. До тех пор, пока не увидел изуродованный труп Мудреца.

Вальдо остановился у бочки, в которой трактирщик накапливал дождевую воду, и придирчиво осмотрел свое отражение. Если хочешь втереться в доверие к настоящим благородным господам или купцам, у которых денег больше, чем иголок на сосне, нужно выглядеть если не солидно, то хотя бы прилично. Ну, вроде бы, ничего – грязи на щеках нет, даром что мать попросила перед самым выходом из дому печку разжечь. То ли с тягой плохо дело, то ли дрова немножко сырые, но повозиться пришлось. А когда раздуваешь изо всех сил едва тлеющие угольки, иногда случается, что пепел и сажа летят в лицо. Ничего, зато к вечеру ожидаются пирожки с капустой, с рубленым яйцом и на сладкое – с яблоками. Мамаша бывает сварливой и недолюбливает занятие сына, но готовит – пальчики оближешь.

Вальдо хмыкнул, вспомнив, как в прошлый раз мать пыталась наставить его на путь истинный. Нечестным путем, говорите, мамаша? А от денежек нечестных еще ни разу не отказалась. Где бы мы были и что делали бы без моего промысла? Он обмакнул ладони и смочил непослушные вихры на макушке. Хотел еще раз взглянуть на себя, любимого, но поверхность воды в бочке рябила, придавая лицу тридцатипятилетнего мужика, уроженца и жителя городка Тин-Клейн, что в Восточной Гоблане, черты ухмыляющегося демона.

А-а, ладно! Сойдет!

Одернув вполне приличную темно-зеленую куртку, Вальдо толкнул дверь трактира. Работать он не любил. Копать или пахать, пилить или строгать… Фу, какая гадость… Как говорится, от работы кони дохнут. Еще говорят: «Дураков работа любит, и дурак работе рад». Вот пусть они и радуются. Копошатся на огородах или в мастерских, с утра до ночи выгребают навоз в коровниках и конюшнях, потешно надувают щеки, расхаживая по улицам с гизармой на плече. Впрочем, в стражники он, возможно, пошел бы… Разве ж это работа? Всего-то и нужно, что умение корчить значительные гримасы, слушаться командиров и не слишком притеснять таких, как он, Вальдо, простой гобл по кличке Стальное Горло.

Кличкой своей уроженец Тин-Клейна гордился. Это тебе не Мутный Глаз или Дырявая Ноздря. Горожане по достоинству оценили умение Вальдо, не пьянея, пить, все что угодно, – пиво, значит, пиво; вино, значит, вино (красное и белое, сухое и крепленое, сладкое и кислое, местное и дорогущее привозное); брага, значит, брага… И от браги грешно отказываться. Несколько лет назад довелось ему попробовать напиток, который вельсгундцы гонят из пшеничного зерна, – чистый, как слеза, и жгучий, как пламя Преисподней. Ничего, даже голова не болела поутру, хотя угощавший его купчина клялся и божился, что с непривычки гобл не устоит. Гобл устоял, а вот радушный купец наутро очень долго вспоминал, куда девал два из трех кошельков, чьи бока раздувались от звонких скудо. Хозяин трактира, дядька Керрано, пожимал плечами и глубокомысленно покашливал. Пить, мол, надо меньше. Ну, свою долю за невмешательство он, конечно, получил. Равно как и десятник стражи, призванный в этот вечер охранять спокойствие горожан, и охранник трактира, зорко наблюдающий, не обидит ли кто неугомонного Вальдо Стальное Горло.

Интересно было бы еще попробовать хмельной напиток, приготовляемый окраинцами из молока диких кобылиц. Но как ни крути, а долог путь до Окраины: если непривычный к быстрой езде человек возьмется путешествовать – в карруке или собственной повозке, – то месяца за три-четыре доберется. И что, стоит волочиться в эдакую даль из-за скисшего и забродившего вонючего молока? Тем более что у жителей Тин-Клейна имелось серьезное сомнение в правдивости слов того мимоезжего человека, который впервые рассказал о существовании степного напитка.

Есть дела и поважнее.

Например, новые гости дядьки Керрано. Старик еще с утра послал маленочка предупредить – со вчерашнего дня поселились, а позавтракавши, сидят, не уходят, заказали уже второй кувшин вина, интересовались проводником. И вообще, мутные какие-то. Все выспрашивают, вынюхивают. Глаза хитрющие. Но при деньгах.