— Куда же он мог деться? — Марию, похоже, увлек рассказ монаха. По крайней мере, разбудил любопытство. Она больше не сидела безучастной куклой. Внимательно следила за словами святоши.

— Меня тоже это заинтересовало, ваше высочество, — дрожащим от волнения голосом воскликнул отец Бернар. — Должно быть, епископы Англии утратили на время чистоту веры и твердость духа, ибо упустили величайшее сокровище из рук своих…

Скрипнула дверь. В избушку вернулся Эйрик. Он крадущимися шагами прошел к хевдингу, что-то зашептал ему на ухо.

Бернар недовольно покосился на них, и Модольв ткнул воина локтем — после, мол, не перебивай. Викинг поклонился монаху и замер в углу. Будто и не уходил никуда.

Бернар откашлялся:

— Так вот, ваше высочество, жизнь сложилась таким образом, что в те далекие годы вера и христиане, живущие в Англии, подвергались жестоким испытаниям. Полчища язычников накатывались с севера из Шотландии, с запада — из-за моря, с островов Мэн и Эрин. С востока приплывали полчища саксов, которые грабили, убивали, насиловали всех без разбору. Но больше всех прочих доставалось смиренным христианам, которые привыкли противостоять врагу лишь кроткой молитвой и смирением. Едва ли не все монастыри и храмы были сожжены и разрушены. Не избегла этой участи и обитель Пресвятой Богородицы в Гластонберри… Sancia Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae…

— Ну и что дальше? — насмешливо бросила Мария.

— Я искал, ваше высочество, я долго искал… — Монах снова начал шагать. Видимо, по давней привычке. Три шага вправо, три шага влево. Вскоре у новгородца зарябило в глазах. — Я собирал языческие бредни, истории из жизни их злых и жестоких языческих идолов, которые они по скудомыслию именуют богами. Что-то подсказывало мне, что Святой Грааль не покинул островов, хотя некоторые маловеры утверждают, что монахи из обители Пресвятой Богородицы бежали в некую пустыню Саррас, когда поняли — натиска варваров не остановить. Но сколь я ни вел расспросы среди людей купеческого сословия и среди именитых путешественников, среди паломников, возвращающихся из Святой земли, и среди несчастных, проданных в рабство, которые по счастливой случайности или по благосклонной воле Господа нашего обрели свободу, я не выяснил местоположения этой пустыни. Король Харальд провел молодость в южных морях. Знал ли он пустыню Саррас? — Священник остановился напротив Марии.

— Он никогда не упоминал о такой местности, — пожала плечами дочь конунга.

— Вот! Нет ее, и никто даже не слыхал о ней. Но я продолжал искать. Несмотря ни на что. Невзирая на насмешки. С упорством и верою в Бога. Молитвы помогали мне и придавали сил, когда искуситель шептал на ухо: «Остановись, твои труды бесцельны и бесполезны»…

Отец Бернар опять перекрестился, воздел руки к небу… Вернее, не к нему, а к заросшим паутиной, закопченным балкам.

«Ух, как красиво говорит… — вздохнул Вратко. — За такими вот монахами и шли люди толпами к проруби принимать крещение… А потом помогали Добрыне с Путятей жечь дома тех, кто остался тверд в вере пращуров».

— И тут мне явилось озарение! — воскликнул священник. Глаза его горели огнем, как у одержимого. — Не иначе как сам Господь подсказал верному рабу своему путь к истине! Населявшие давным-давно Британию пикты, чьи варварские племена, некогда сильные, сейчас скрываются от чужих взоров в подземных убежищах, сохранили легенду о Чаше. Я принялся выяснять, что же это за Чаша? Ею оказался сосуд, исполняющий желания того, кто владеет им, дарующий славу и богатство, молодость и мудрость. — Бернар замолк на миг и обвел всех присутствующих взглядом. Торжественно улыбнулся. — Что это, как не Святой Грааль, попавший к язычникам в стародавние времена из разграбленного храма либо из рук убитого ими монаха?!! Пикты молятся Чаше, не понимая истинной ее сути, не осознавая, что молиться надо не Чаше, но Тому, чья кровь наполняла ее. И теперь я стою в начале тропинки, пройдя которую, верну Святой Грааль в христианский мир. Туда, где он сможет служить вере и Церкви. Неужели вы откажетесь помочь смиренному монаху в этом благом и богоугодном деле, ваше высочество?

— Воистину, красно ты говоришь, — не торопясь, обдумывая каждое слово, произнесла Мария Харальдовна. — Служение Церкви, благое дело… Мне нечего противопоставить твоим словам — они убеждают.

«Неужели она согласится? Это, конечно, выход… Может быть, тогда и его помилуют. Но как же не хочется, чтобы мудрая и гордая королевна превратилась в орудие, исполняющее волю лживого монаха… Ведь если он и дальше будет искать Грааль, то каждое обнаруженное убежище пиктов повторит судьбу Скара Бра».

— Только я привыкла судить людей не по словам, а по делам, — продолжала Мария. — А дела твои жестоки и бесчеловечны. Ты прибегаешь к карающему мечу там, где следует использовать ласку и доброту. Разве не учил Спаситель доброте и прощению? Разве отвечал он ударом на удар, плевком на плевок, поношением на поношение, когда злословили его на улицах Иерусалима, когда били его и унижали его? Разве взялся за меч ради спасения своего или позволил сражаться ученикам в доме Симона? Твои дела столь же далеки от заветов Иисуса Христа, как солнце от луны. Не мир, но меч несешь ты слабым. Подлостью и предательством ослабляешь сильных. Вводишь во искушение скудоумных, силой понуждаешь к служению мудрых…

— Прекрати! — звонким голосом выкрикнул монах. — Остановись, безумная!

— Я отказываюсь от дружбы с тобой и тебе подобными! — в свою очередь сорвалась на крик Мария. — Если все служители Церкви подобны тебе, то я отказываюсь от такой Церкви! Будьте вы прокляты во веки веков!

«Вот и все. — Сердце Вратко оборвалось и улетело в пятки. — Теперь точно убьют»…

Монах недолго обдумывал слова королевны.

— Что ж, ты сама выбрала свою судьбу и судьбу своих друзей, — сказал он, поднимаясь с лавки.

Вратко слышал, как хрустнули колени немолодого, усталого мужчины. На миг всколыхнулось сочувствие к священнослужителю, не жалеющему себя, но через миг все затмила мысль: «Ага! Жалей, жалей… Он тебя пожалеет?»

— Что будем делать с ублюдком, святой отец? — загремел Модольв.

— А на твое усмотрение, сын мой… — равнодушно отозвался Бернар. — Мне он не интересен. Прикажи проследить, чтобы с ее высочеством ничего, ни приведи Господь, не случилось. Сдается мне, горяча она… Вся в отца-конунга. Не сотворила бы чего.

— Сам прослежу, — ответил Кетильсон. — Эйрик! Тащи русича в лес!

— И чего? — В голосе худого викинга послышалась заинтересованность, смешанная с ленью — видно, ему хотелось прикончить Вратко прямо здесь, на месте, не забираясь далеко. А то иди туда, потом возвращайся… Так и к ужину припоздать недолго.

— А ничего! Привяжешь к дереву. Русичи, говорят, с медведями дружат — родная кровь. Вот я это проверить хочу.

— Где ж я ему медведя найду?

— Ты болтай меньше! Медведь его сам найдет. Привяжи к дереву. Только отойди подальше, а то зверь запах костра почует и побоится подходить. К дереву привяжешь… Кровищей от него и без того воняет — вон, даже рубаха промокла — самая приманка для зверья.

Крепкие пальцы вцепились в ворот Вратковой рубахи. Рывок, и он уже на ногах. Викинг одним взмахом разрезал ремень, спутывающий щиколотки новгородца. Нехорошо оскалился, предвкушая забаву.

Мария сидела с каменным лицом, уставившись в пол. Уставший, осунувшийся Бернар смиренно сложил ладони пред грудью и шептал какую-то молитву. Кажется, «Confiteor».

Модольв вовсю распоряжался, его глаза горели вдохновенным огнем.

— Только не вздумай сам шею свернуть, а то знаю я тебя!

— Да зачем мне? — возмутился Эйрик.

— А от лени твоей… Придушишь недоноска, а после скажешь, что его, мол, дикие звери в лес уволокли.

— Да привяжу я его, привяжу… — забормотал викинг, и Вратко показалось, что хевдинг не был так уж не прав, загодя обвиняя своего воина. Возможно, именно такие мысли и посещали его.