– Маловато что-то егерей на стенах, – вдруг проговорила Бейона.

– Та да… – откликнулся Шалый. – Може, в казармах?

– Не должны, но…

Пригорянка резко взмахнула рукой:

– Сейчас я к Гуне перебегу. Скажу. А то в спину могут ударить.

Шалый кивнул:

– Угу. Щас мои прикроют.

– Погоди, – я остановил ее. Времени у нас нет долго осады вести. Значит, нужно что-то сотворить из ряда вон выходящее. – Как ты думаешь, я ворота смогу вышибить?

Арданы глянули на меня, словно на придурка. Один только Шалый с легким оттенком уважения. Он-то помнил слова Гуни: «Защищаешь чародея!» А с волшебниками здесь, в северных землях, мало знались. Кто его знает, что он учудить может? Вдруг правда возьмет и разметает замковую стену по камешку, чтобы дорогу своим очистить?

– Ворота крепкие, – с сомнением произнесла Бейона. – Дуб. Сталью окован.

– Ну, попытка – не пытка…

– Пробуй. Только гляди. Если уж берешься вышибать, то вышибай. Терциел почует, что чародей у нас, неизвестно чем ответит.

Молодец. Порадовала. Решай, мол, сам, бери ответственность на себя.

Эх, была не была!

Ладонь Гелки по-прежнему лежала в моей. Сила, казалось, щекотала кожу, настойчиво требуя выхода.

– Ну что, белочка, попробуем? – шепнул я девке на ушко.

– Давай, Молчун, – также шепотом откликнулась она. – Ты справишься. Я знаю. Давай.

И Сила хлынула в меня, затопляя и душу, и разум. Сила-сама-по-себе, чистая, первородная. Чем же мне по воротам ударить? Можно, конечно, Огненным Шаром. Квартул, например, так бы и поступил, не подумав о сожженных заживо людях, которые наверняка прячутся в караулке, да и наверху башни стоят с луками и самострелами. Истинный виртуоз волшебства, как, быть может, кто-либо из Примулов, просунул бы пальцы-щупальца, сплетенные из потоков Воздуха, в щели и сорвал бы ворота с петель. Сорвал бы и аккуратно рядом с башней на брусчатку уложил бы. Мне такого мастерства никогда не достичь.

Поэтому я решился применить Кулак Воздуха. Заклинание не сложное – года со второго-третьего ученики Храмовой Школы настолько с ним осваиваются, что играют между собой, как ребятня северных королевств в снежки. Наставники не запрещают. Мощного амулета детвора не зарядит, тычки Воздухом, скрученным в тугой жгут, получаются несильными: самое большое увечье – синяк под глазом. Зато желание пробуждается для себя зарядить амулет. Как-никак навыки улучшаются. А наставники наблюдают исподтишка и находят учеников способных на серьезную работу с большим количеством Силы, а также отбраковывают совсем бесталанных. Вроде меня.

Стоп, Молчун!

Сейчас тебе эти воспоминания ни к чему. Я набрал воздуха побольше. И в грудь, чтобы на работу настроиться, и через Гелку, преобразуя Силу-саму-по-себе в стихийную Силу Воздуха.

Больше, больше, еще больше…

Я представил, что держу в руках спутанный моток веревок и бечевы, и начал сматывать его в тугой клубок. На самом деле не мнимые веревочки, послушные моим пальцам, свивались друг с другом, а трепещущие струи Воздуха – а он всегда был самой подвижной из Стихий, непослушной и норовящей вырваться, выскользнуть, – скручивались в единое целое. То, что в Храме называют Кулак Воздуха.

В двенадцать лет можно допустить, чтобы в Кулаке оказались всего два-три слоя, чтобы лежали они рыхло, как попало. Для баловства не страшно. Я постарался, как мне казалось, на славу. Десять слоев намотал. Туго-натуго. Каждый скрученный мною жгут был едва не в руку толщиной. Всего одного такого мне хватило на порубке, чтобы разметать взбунтовавшихся помощников рудокопа Ойхона, сломать треногу и устроить страшную мешанину из вещей и инструмента. Мы ее потом едва ли не полдня разгребали.

Ну, Молчун, хватит тянуть. Давай! Бей!

Я выдохнул и толкнул пульсирующий шар из воздушных струй от груди.

Кулак Воздуха.

Клубок медленно поплыл в сторону ворот.

А теперь – главное!

«Хвостик» одного из жгутов был нарочно не заправлен и свисал, точно мышиный хвостик. Я дернул за него, высвобождая. Затронутый жгут задрожал, забился, как вытащенный на берег голавль, и толкнул весь клубок вперед.

Разгоняясь, Кулак Воздуха полетел и врезался в тяжелые дубовые створки.

Только щепки полетели!

Толстые дубовые доски – не меньше чем в ладонь толщиной – разлетелись, словно связка лучины. Внушительная стальная оковка лопнула, как ободья на переполненной бочке. Из стен полетели осколки камня. Это вырвались «с мясом» надежные петли.

Речники вокруг меня ахнули.

– Вот это да!

Даже Бейона покачала головой, словно не ожидала.

– Вперед! – донесся рев Гуни – вот уж кто медведя перекричит. – Бей! Вали егерей!

Выпустив еще один залп по стенам, на который никто и не подумал отвечать, «речные ястребы» бросились в атаку. На острие ворвавшегося в замок клина были Сотник, Кейлин и Гуня-Лыгор, размахивающий неподъемной на вид секирой на длинном топорище.

– Ну, молодец, Молчун! – проговорила пригорянка. Она слегка запиналась, словно вспоминала известные слова. Неужели я даже своих напугал?

– Силен! – уважительно протянул Шалый. – Это ж надо… Ладно, побегли в середку, а то не успеем.

И мы снова побежали. Или «побегли», как сказал ардан.

В воротах оседала под мелкими дождевыми каплями поднятая разрушением пыль. У стены ворочался, тряся головой, человек, одетый в белое и зеленое. Оглушило, видать.

А у донжона уже кипел бой.

Бейона схватила за плечо Коня, орущего как разъяренный зверь:

– В левую башню веди людей! Там кухня. Прорветесь.

– Гы! Кухня!? – гоготнул помощник Гуни. Не потому ли кличку получил? Как я узнал, они все трое были капитанами лодей и, значит, равными между собой предводителями дружин, но и Мерек, и Конь подчинялись Лыгору беспрекословно. – Это я люблю…

И скрылся в толпе.

Тем временем у высокого каменного крыльца перед входом в донжон атака захлебнулась. Речники накатились, подобно прибою, и отхлынули. А после не спешили к парадным дверям. Толкались, шумели, подзуживая друг друга, но в драку не лезли.

Что же там такое? И где Сотник, где Кейлин, в конце концов?

С большим трудом я отодвинул в сторону чье-то затянутое в кольчужную рубаху плечо. Выглянул и обомлел.

Там, где серые, рубленные из известняка ступени переходили в неширокую – три на четыре шага – площадку, обрамленную низким парапетом, стоял человек в форме конных егерей Ард’э’Клуэна. Внешне ничем не примечательный. Среднего роста, усы темно-рыжие с легкой сединой, словно снегом чуток припорошило, губы искривлены в недовольной полуухмылке-полуоскале. В руках он держал два меча: в правой – длинный, лишь немногим короче Кейлинова полутораручника, а в левой – короткий, похожий на мечи легионеров моей родины.

Не знаю, почему его боялись закаленные в схватках речники, но у меня один только его вид вызвал слабость в поджилках. Внизу живота словно комок снега начал таять. Захотелось удрать, сломя голову и не оглядываясь. Потому что я узнал его.

Кисель.

Тот самый, что привез меня с Гелкой в Фан-Белл.

– Муйрхейтах, – прошипела Бейона. – Чтоб твоя печенка сгнила и через задницу вытекла!

Во как умеют дамы в Пригорье загибать! А я и не знал! Или это она уже после Пригорья нахваталась?

Чуть ниже Киселя на ступенях валялись тела в коричневых куртках. Один в крылатом шлеме. «Речные ястребы».

– Кто он, Бейона? – спросил я женщину. Этот человек вызывал у меня не поддающийся объяснению страх. Как в детских кошмарах. Вот умом понимаешь, что в том темном углу никого нет, а от ужаса аж судороги сводят. – Кто он, Кисель этот? Ты не говорила…

– Мастер клинка, – ответила женщина. – Скорее всего, лучший мечник в Фан-Белле, а то и в Ард’э’Клуэне. После смерти Эвана, само собой.

Она, как и я, как и все речники, пристально следила за Киселем.

Он застыл, слегка согнув ноги в коленях, локти уперты в бока, чтоб руки не устали прежде времени. За его спиной толпился с десяток, а то и полтора гвардейцев. Но на них внимания не обращали.