Роль служителя закона заключалась в поддержании правопорядка и защите людей. Когда плохие парни шли на все ради своего выигрыша, хорошие парни должны играть так же грязно, чтобы их победить.

Он говорил себе это снова и снова. Может быть, в конце концов он поверит в это.

— Чтобы выжить, возможно, нам нужно на время отбросить нашу человечность.

Бишоп напрягся.

— Это не то, как я хочу жить.

Ноа покачал головой, внезапно разозлившись, хотя сам не знал почему.

— Тогда, может быть, ты дурак.

— Может быть, — с готовностью согласился Бишоп. Он не был человеком, которого легко оскорбить или спровоцировать. — Я не претендую на то, что у меня есть ответы на все вопросы.

Ноа сдулся.

— Никто не претендует.

Через несколько мгновений Бишоп вздохнул.

— Я смирился с собой, со своей верой, со своим Богом. Я не сломаюсь. Какое-то время я думал, что могу. Но теперь знаю, что не сломаюсь. Я не позволю им превратить меня в человека горечи и ненависти. Я тот, кто есть. Я выбираю любовь вместо ненависти. Радость вместо горечи.

Ноа развел руками.

— Как ты можешь говорить о радости и любви после всего этого?

— Из-за надежды, — объяснил Бишоп. — И веры. Я верю, что снова увижу свою жену и дочерей. Но мое время еще не пришло. Пока еще здесь, я буду творить добро. Это мой выбор. Никто не может отнять его у меня.

Он все еще оставался человеком, опустошенным горем, но в его глазах появилось что-то еще. Чувство решимости, возможно, даже покоя.

Ноа хотел, чтобы от Бишопа веяло покоем. Он жаждал его, безумно желал, но сам никогда его не испытывал. Даже малой толики этого.

Бишоп потерял все и все еще верил.

— Ты хороший человек, Бишоп. Хотел бы я быть хоть наполовину таким же хорошим, как ты.

Бишоп сделал длинный глоток сидра. Он вытер рот рукавом своей кожаной куртки.

— Ты тот, кем решаешь быть, Ноа. Это все, что есть в жизни. Серия выборов. И похоже, что тебе предстоит сделать несколько очень серьезных выборов.

Ноа понизил голос.

— Ты имеешь в виду с ополчением.

— Я имею в виду кучу всего.

Ноа чувствовал, что разрывается между своими привязанностями. К Розамонд, Джулиану и городу. Бишопу, Квинн и Молли, которые не понимали, на какие компромиссы им пришлось пойти, чтобы защитить Фолл-Крик.

— Я должен думать обо всем городе, Бишоп. На мне лежит большая ответственность.

Бишоп надел перчатки и натянул большую оранжевую парку поверх своей кожаной куртки и такой же оранжевой гавайской рубашки.

— Тебе не нужно мне это объяснять. Просто помни, перед кем ты несешь ответственность.

Ноа вздрогнул.

— Я помню.

Произошло что-то, чего Ноа не мог понять. Как будто на песке прочертили некую черту. И он все еще не определился, по какую сторону этой черты находится.

Бишоп отодвинул табурет, достал из кармана куртки нераспечатанную коробку пластырей и положил ее на стойку. Кивком головы он указал Доновану на коробку, и тот принял обмен. Ноа заплатил за свой напиток двумя рулонами туалетной бумаги.

Бишоп горько улыбнулся. Улыбка не достигла его глаз.

— Кто бы мог подумать, как быстро зеленые бумажки становятся бесполезными. Как быстро пластыри и пули становятся валютой.

— И лекарства, — добавил Ноа. Это как раз то, в чем ополченцы преуспели. Благодаря Саттеру у Ноа появился запас спасительного гидрокортизона для Майло на два-три года.

— Без сомнения. — Бишоп провел рукой по своему афро. Тень пересекла его лицо. — Я молюсь за тебя, Ноа.

Чувство вины укололо Ноа. Прежде чем он успел что-то сказать, его рация затрещала.

— Шеридан, прием? Где ты?

— Прием, Джулиан. Я в баре с Бишопом.

— У нас проблема в приюте. Куча людей больны. По-настоящему больны. Шен Ли уже здесь, но он мало что может сделать. Можешь найти шефа Бриггса и приехать сюда как можно быстрее?

У Ноа пересохло во рту. Он быстро встал, достал из бумажника немного денег и понял, что у него ничего не осталось. Просто старая привычка.

— Сколько человек, Джулиан?

— Больше сотни. И с каждой минутой все у большего количества проявляются симптомы. — В голосе Джулиана, даже через рацию, отчетливо слышалось напряжение. — У нас несколько критических случаев, включая пятилетнюю девочку.

Ноа застегнул куртку и поправил шарф.

— Уже еду.

Бишоп сказал.

— Я с тобой.

Ноа

День двенадцатый

Ноа с нарастающим ужасом оглядывал школьный спортзал.

— Что с ними?

Ситуация стала намного хуже, чем была, когда он в последний раз посещал приют два дня назад. Все здание провоняло рвотой, кровью и человеческими экскрементами. Никакой отбеливатель не мог перебить эту вонь.

В помещении почти никто не двигался. Люди лежали, скрючившись в позе эмбриона. Стоны и плач наполняли большой спортивный зал и эхом отражались от высокого потолка.

Лица людей были пепельными или бледными, волосы влажными от лихорадочного пота, тела дрожали и тряслись, глаза впалые и остекленевшие. Они сжимали свои животы от мучительной боли, волнами накатывающей на них.

Ноа, Джулиан и Бишоп стояли перед двойными дверями. Розамонд только что приехала. Аннет Кинг, директор средней школы, которая вызвалась руководить приютом, и Шен Ли, детский медбрат, приветствовали их. Аннет и Ли были в масках с фильтром, латексных перчатках и одноразовых халатах.

— С чем мы имеем дело? — бодро спросила Розамонд.

— Неочищенная питьевая вода. — Ли снял перчатку, провел рукой по своим растрепанным черным волосам и устало вздохнул. — У нас десятки случаев криптоспоридиоза и лямблиоза.

Немного полноватый американец китайского происхождения в возрасте около тридцати лет, Ли был дружелюбным, общительным парнем, который предпочитал смотреть на все с оптимизмом. Последние две недели сильно повлияли на его философию «стакан наполовину полон».

Ноа уставился на него, пораженный.

— Но мы раздавали листовки и ходили от двери к двери! Мы говорили всем, что нужно делать, чтобы очистить воду.

Ли пожал плечами.

— Недостаточно людей восприняли это всерьез. Никто не привык болеть от воды. До сих пор. Пострадавшие страдают от судорог, тошноты, рвоты, боли в мышцах, лихорадки и усталости, включая сильное обезвоживание. У некоторых людей были колодцы, но не нашлось ручных насосов или способа добраться до воды.

— Когда у людей закончилась бутилированная вода и вода, которую они могли найти в своих домах из наполненных ванн и водонагревателей, они использовали снег, но у многих не хватало терпения или достаточного количества дров, чтобы продолжать растапливать его, поэтому некоторые воспользовались рекой.

— Возможно, они пытались дезинфицировать воду, но не применили нужное количество йода или отбеливателя, или не прокипятили воду должным образом, — пояснила Аннет. — В не питьевой воде могут содержаться вирусы, паразиты и бактерии. Достаточно одной капли.

Ноа уже тосковал по тем временам, когда ему не приходилось беспокоиться о смертельных заболеваниях, передающихся через воду. Когда водоочистные сооружения работали. Когда вода и мусор были просто счетами, которые нужно просто оплатить.

Туалет спускался, краны включались, кто-то дважды в неделю вывозил мусор и отходы, и все.

Две недели назад. А казалось, что прошла вечность. Целая жизнь.

Теперь им приходилось беспокоиться обо всем. Так много вещей, которые могут причинить тебе вред. Не только бандиты с оружием и смертоносные метели, но и микроскопические бактерии и паразиты, которых ты даже не мог увидеть, но которые все равно убьют тебя и всех, кого ты любишь.

Ноа закрыл рот и нос шарфом. Розамонд, Джулиан и Бишоп сделали то же самое. У Аннет уже была маска. Но толку от нее почти никакого.

Зловоние впилось когтями в его горло. Он боялся, что его стошнит прямо на ботинки.

— А что насчет грузовика с припасами, который вчера привезли ополченцы? — спросил Ноа. — Где все бутылки с водой?