Упаковав мясо, батончики мюсли, консервированный тунец и персики, две упаковки вяленой говядины, банку орехов, пакетик чипсов и походный котелок, Ханна наполнила флягу оставшейся водой из-под крана.

Ее взгляд упал на лыжи. Она умела кататься на них. И когда-то у нее хорошо получалось.

На лыжах двигаться намного быстрее, чем идти пешком, особенно по такому рыхлому снегу. Они оказались слишком велики для Ханны, но она могла с этим справиться. У нее нет особого выбора.

Она подхватила лыжи, палки и ботинки, едва способная удерживать их своей бесполезной изуродованной рукой. Потом вышла на крыльцо и спиной закрыла за собой дверь.

Ханне хотелось сжечь хижину дотла. Но такой вариант потребует определенного времени, а его у нее нет.

Достаточно и того, что она сбежит отсюда навсегда.

Она уже приготовила рюкзак, положив в него спальный мешок, завернутый в брезент и связанный с помощью паракорда. Карманы пальто набила вяленой говядиной, орехами и батончиками мюсли.

Складной нож лежал в кармане брюк, длинный кухонный нож, обернутый в паракорд в виде импровизированных ножен, свисал с бедра, а топор получилось привязать к рюкзаку с помощью хитроумного переплетения.

Ханна не сомневалась, что у ее похитителя имеется оружие, однако он не держал его в хижине. Она выросла в дикой местности и несколько раз стреляла из охотничьего ружья, но никогда по-настоящему не занималась охотой — к разочарованию ее отца.

Воспоминания могли быть до странности выборочными. У Ханны не получалось вспомнить ни черты лица, ни возраст, ни звук его голоса, ни даже то, был ли отец блондином или шатеном. Зато она прекрасно помнила ощущение разочарования и вины.

Она все вспомнит, когда они увидятся снова. Ханна обязательно обнимет отца и расскажет обо всем, что никогда не удосуживалась сказать, когда тот находился всего лишь на расстоянии телефонного звонка или в нескольких днях езды. Ей стоило наверстать упущенное с близкими.

Ханна наклонилась, чтобы снять свои огромные зимние ботинки и надеть вместо них лыжные. Обычные ботинки она привязала к рюкзаку за шнурки. Затем стащила лыжи, палки и рюкзак вниз по ступенькам крыльца.

Ханна колебалась, глядя на лыжи и покусывая нижнюю губу. Чего-то не хватало?

Она выросла в маленьком городке на верхнем полуострове, в северной части штата Мичиган. Они с Оливером — ее старшим братом, росли, катаясь на лыжах, снегоходах и занимаясь подледной рыбалкой.

Их родителей не назовешь экспертами по дикой природе или профессионалами по части выживания, однако они научили ее, как не умереть в суровые зимы.

Когда-то, давным-давно, Ханна знала основы выживания. Если бы только ей удалось вспомнить все, что она когда-то знала, во что верила, и кем являлась.

Тогда у нее была другая жизнь. Другой мир. Тогда Ханна казалась другим человеком. Человеком, которого она едва помнила. Храброй. Упрямой. Смелой, и, может быть, немного безрассудной. Уверенной и способной.

Куда же подевалась та девушка? Каким образом ее поймали и превратили в кого-то другого? Неужели уже слишком поздно вернуться к себе прежней?

Ханна не знала ответа на этот вопрос. Все, что ей известно, так это то, что она никогда об этом не узнает, если не сбежит отсюда как можно дальше, отбросив в сторону смятение, страх и панику, вгрызающиеся в ее разум.

Ей нужно ясно мыслить, составить план и привести его в исполнение.

Никто не придет ее спасать. Наверное, весь мир поверил, что она умерла. Включая мужа, сына, а также ее родителей. Тех, кто когда-то искал Ханну, но давным-давно смирился и прекратил поиски.

Побег зависел только от нее и ни от кого другого. И если Ханна не хочет здесь умереть, то ей придется напрячь мозги, вспомнить прежние времена и держаться за свои воспоминания изо всех сил.

ПАЙК

День первый

Пайк вытащил зажигалку «Зиппо» из кармана куртки вместе с пачкой своих любимых сигарет «Джарум блэк», которые заказал через интернет-магазин в Индонезии.

Все еще удерживая руку на руле, он несколько раз щелкнул крышкой «Зиппо», чтобы успокоить нервы, и закурил сигарету. Глубоко затянулся, вдыхая сладкий расслабляющий аромат гвоздики.

Затем на несколько дюймов приоткрыл окно со стороны водителя и, прищурившись, посмотрел на грязное ветровое стекло старого коричневого «Шевроле Тахо» 1984 года выпуска. Машина считалась тем еще старьём, но, по крайней мере, имела зимние шины и все еще оставалась на ходу. Чего не скажешь о разбитых автомобилях, заполонивших дороги.

В том числе и о его собственном черном «Форде F350», с блестящей решеткой радиатора, внутренней обшивкой из бычьей кожи и охотничьими прожекторами, установленными на крыше. Внедорожник все еще находился на парковке у цветочного магазина.

Пайк знал, что он не заведется, но все равно проверил, а потом забрал вещи, который всегда держал в задней части машины, на всякий случай — рюкзак с припасами, палатку и зимнее снаряжение для кемпинга, лежащие в большой черной спортивной сумке, а также свое любимое охотничье ружье с оптическим прицелом.

Найти машину на ходу оказалось легче, чем ожидалось. Что бы за катастрофа не случилась, она затронула лишь новые транспортные средства с электронными системами управления. Не прошло и тридцати минут с того момента, как Пайк двинулся на север по обочине дороги, как мимо прогрохотал ветхий старый «Тахо».

Пайк выскочил на середину дороги и махнул рукой, держа свой значок высоко в воздухе. Это был значок офицера-добровольца, не настоящий полицейский значок, но он много раз помогал ему в прошлом. Как и теперь.

Водитель остановится. Шестидесятилетний толстый дурак в шляпе дальнобойщика, с брюхом дальнобойщика. Пайк выглядел достаточно профессионально в своей униформе офицера. Почти как настоящий полицейский. Возможно, этот мужчина остановился бы ради кого угодно. Но это не имело значения.

Как только водитель вручную опустил стекло со стороны водителя, Пайк положил руку на пистолет «Зиг-Зауэр P320» в открытой кобуре и произнес свою обычную, пропитанную фальшью, полицейскую речь.

— Отдайте ключи и вылезайте из машины.

Мужчина немедленно подчинился. Это оказалось легко. Все было так просто. Гэвину даже не пришлось доставать пистолет.

Он уже подумывал выстрелить мужчине в голову, но передумал. Пайк прибегал к насилию лишь тогда, когда вероятность его обнаружения сводилась к нулю.

Гэвин не из тех, кто оставляет все на волю случая. Он действовал осторожно, точно, педантично. Как профессионал, который заботился о том, чтобы избежать ненужных осложнений и потенциальных угроз.

Азарт охоты заключался в убийстве. Трепет убийства — в самой охоте. Симбиоз служил девизом Пайка, а также абсолютной истиной, которой тот жил.

Мир делился на хищников и добычу. Правила, которые общество установило для себя, были обманом, цивилизацией — лишь маской, призванной скрыть жестокую правду. Люди рождались для того, чтобы убивать.

И Гэвин Пайк был рождён убивать.

Животные инстинктивно понимали иерархию экосистемы, в которой они находились. Мышь знала, что ястреб, лиса и волк сильнее ее, и единственный способ пережить еще один день — бежать или прятаться.

Ястреб, лиса и волк знали, что их роль — править, охотиться и убивать в свое удовольствие, не щадить существ, чьей единственной целью было кормить пищевую цепь, ступень за ступенью, вплоть до самого верха — верховного правителя. Самого хитрого, умного и умелого хищника — человека.

Животные глупы. Они не разделяли талантов человека. Их хитрость проста и предсказуема. Для верховного охотника единственным истинным наслаждением было выслеживать и побеждать противника, который мог думать, разрабатывать стратегию и контрплан — существо, равное ему самому.

Или, по крайней мере, способное к равенству.

Пайку еще предстояло найти добычу, которая хоть в чем-то могла бы сравниться с ним. И он пытался это сделать.