Его перчатки были слишком толстыми. Он стянул их и сунул в карман. Голые руки мгновенно обожгло.

Ему удалось надежно завязать один конец узлом вокруг кирпича. Он достал из кармана куртки какой-то предмет и аккуратно завязал другой конец шнура в тугую петлю. Потянул за него, проверяя, будет ли он держаться. Получилось.

Горькая кислота застряла в горле. Не стоило даже брать его. Это ошибка. Ошибка в череде других. Джулиан не мог исправить все, но он мог избавиться от этой маленькой проблемы.

Всплеск вины смешался с горьким гневом. Он не знал, говорил он себе. Он не знал, что они сделают. Ту же самую мантру Джулиан повторял себе тысячу раз за последнюю неделю.

В том, что случилось, нет его вины.

Он сделал только то, что должен был. Он не виноват в случившемся.

Злобный ветер ревел. Снег сыпал вниз. Джулиан едва мог видеть в десяти футах перед собой. Это даже хорошо. Буря укрыла его, защитила. Спрятала его.

Никто не видел снегоход, припаркованный в центре моста. Никто не видел желтых лучей фар, пронзающих темноту, и одинокого человека, его крошечную фигурку почти скрывал белый шквал снега и ветра.

И никто не видел, как он бросил кирпич через край моста.

Кирпич перевернулся и разбился о лед в двадцати футах ниже. На мгновение Джулиан испугался, что лед не поддастся. Но он провалился.

Тонкий лед треснул и раскрылся, как пасть, обнажив стремительную черную воду внизу.

Кирпич соскользнул в воду и упал в черноту.

Унося с собой старинный железный ключ.

Ханна

День шестнадцатый

На улице бушевала метель. Снег валил сильно и быстро. Ветер завывал и стонал. Он бил по крыше, по стенам, по фанере, приколоченной к раздвижной стеклянной двери на кухне. Но дверь выдержала. Дом устоял.

Под подоконниками лежали сугробы. На стекле появился иней. Казалось, что их постепенно отгораживают от остального мира. Дом медленно заносило снегом.

Они оставались в доме четыре дня. Лиам пробил лопатой узкую тропинку через заднюю дверь, чтобы Призрак мог делать свои дела.

Завтра они никуда не пойдут. Может быть, и на следующий день тоже. Но это не страшно.

Они в безопасности, все четверо в безопасности.

Весь остальной мир — холодное, неопределенное будущее — ждал там, снаружи. Ноа и Майло и дом. Города без электричества. Миллионы испуганных, отчаявшихся, голодных людей.

Но все это могло подождать. И оно подождет.

Внутри горел теплый огонь и мерцали свечи на камине, на книжном шкафу и журнальном столике, придвинутом к стене.

Окровавленный матрас они отодвинули в противоположный угол перед дверью, чтобы разобраться с ним позже. Лиам отдал ей свой матрас и занял диван. Теперь он лежал там, укрывшись одеялом, а AR-15 находилось рядом с ним, всегда наготове.

Призрак шевелился на ковре перед камином, вальяжно потягиваясь, на его морде читалось откровенное довольство. Как будто он сам проделал тяжелую работу по появлению на свет этого крошечного нового существа. Теперь его вахта окончена, вся стая в сборе.

Ханна лежала, свернувшись калачиком, на матрасе с фиолетовыми простынями принцессы, лицом к огню, спеленатый младенец изогнулся вокруг ее тела, как запятая, одной рукой она прикрывала мягкую пушистую головку ребенка.

Ханна оставалась почти голой под одеялом — только белая ночная рубашка, которую Лиам, должно быть, стянул или разрезал, чтобы ей было удобно кормить грудью. Она не помнила, да это и не имело значения.

Все, что происходило после — перерезание пуповины, грязные последы, причудливая пурпурная плацента, похожая на инопланетную форму жизни — Лиам позаботился об этом.

Он порылся в шкафах в ванной и нашел для нее прокладки. У них не нашлось подгузников для ребенка, но Лиам уже вырезал полоски из простыней и нашел булавки.

Он позаботился о них. О ней и ребенке.

Ханна измучилась, страдала от боли и вымоталась до предела, но в то же время сияла, ликовала и была жива. Она сомневалась в себе, испытывала страх и ужас, боль и печаль.

И все же она прошла через это. Через лабиринт, пещеру, долину смерти.

Она выбрала свой собственный путь, хороший путь. Правильный путь.

Она не до конца готова, возможно, никогда не будет готова к этому испытанию, но все равно приняла его.

Ханна смотрела на младенца у своей груди, на крошечные ручки и миниатюрные пальчики маленькой девочки, на ее теплую гладкую кожу, на пушистые шоколадно-каштановые волосы под вязаной шапочкой ручной работы, которую ей подарил Лиам. Ее первый подарок.

Ее дочь просто идеальна. Шарлотта Роуз была абсолютным совершенством.

Сердце Ханны наполнилось эмоциями, которые, как она боялась, умерли внутри нее, но это оказалось совсем не так.

В ней проснулась сильная и вечная материнская любовь.

Квинн

День двадцатый

Шестнадцатилетняя Квинн Райли часто представляла себе конец света. Но она никогда не думала, что он будет таким. Гораздо меньше зомби и гораздо больше страданий.

По сути, конец света полный отстой.

Квинн и Майло топали по глубокому снегу, их ботинки хрустели и скрипели в тишине. Раздавался щебет редких птиц. Зябкий воздух проникал под воротник ее куртки и жалил щеки.

По крайней мере, снег больше не шел.

Бесконечные вьюги и метели наконец-то стихли. Но небо оставалось унылым и серым, и надвигались новые тучи. Скоро снова пойдет снег.

Мерзость. Квинн ненавидела зиму. Ненавидела всеми фибрами своей души.

Если она когда-нибудь вырвется отсюда, то направится прямиком во Флориду и никогда не вернется. Они наверняка могли провести весь апокалипсис на пляже, сидя в гамаках, потягивая май-тай и греясь под теплым, ярким, прекрасным солнцем.

Квинн уже успела забыть, как вообще должно выглядеть солнце.

— Дальше! — сказал Майло. — Эта песня скучная.

— «Free Fallin» Тома Петти? Что? Это классика.

Он покачал головой.

— Слишком романтично-о.

— Неважно. Ты явно не ценишь великую музыку.

— Песни о любви скучны и глупы.

Они конечно глупы, но она так же, как и другие девушки любила заунывные, тоскливые любовные баллады.

— Ну тогда, может быть, это ты глупый.

— Невежливо так говорить!

Она пожала плечами.

— Заметь, не я это сказала.

Майло высунул язык. Она показала свой в ответ.

Квинн стянула зубами перчатки и нажала на следующую песню в списке воспроизведения древнего айпода, который дедушка создал для нее перед смертью. Они уже послушали Queen, Led Zeppelin, немного Fleetwood Mac. Дедушкины вкусы склонялись к классике. Как и предпочтения Квинн.

Она сунула айпод обратно в карман и натянула перчатку. За эти двадцать секунд ее рука словно застыла.

В наушниках, вставленных в уши Майло, зазвучала песня Ареты Франклин «Respect». Квинн не могла ее слышать, но легко представляла веселый, энергичный ритм. Натягивать короткий шнур между ними во время ходьбы слишком неудобно. Они чередовались. Она слушала одну песню, потом он.

Батарейка быстро разряжалась. Без дурацкого солнца она не могла использовать солнечное зарядное устройство, которое дедушка хранил в самодельной клетке Фарадея в секретном тайнике в подвале.

Майло закатил глаза, но при этом ухмылялся. Он покачивал головой в такт.

— Я знаю эту песню, — сказал он слишком громко, перекрикивая музыку в ушах. — И папа говорит, что у меня отличный вкус. Он говорит, что я такой же, как мама.

У Квинн защемило в груди. Как она могла спорить с этим? Она же не совсем бессердечная.

— Ладно, ты выиграл. Но дальше я буду ставить «A Little Less Conversation». Ты не жил, пока не танцевал на снегу под Элвиса.